Джордж Мартин - Буря мечей. Книга I Страница 61

Половина войска одичалых за всю свою жизнь ни разу даже издали не видела Стену и не слыхала ни слова на общем языке. Но Мансу это не мешает. Он говорит на древнем наречии, а иногда даже поет на нем, перебирая струны лютни и наполняя ночь странной дикой музыкой.

Манс много лет собирал свое огромное разношерстное войско. Он толковал с матерями кланов и магнарами. Завоевывал одну деревню сладкими словами, другую песней, третью мечом. Мирил Харму с Костяным Лордом, Рогоногих с Полуночниками, моржовых людей со Стылого Берега с людоедскими кланами великих ледяных рек. Сир, словно кузнец, машущий молотом, превращал сто кинжалов в одно большое копье, нацеленное в сердце Семи Королевств. У него нет ни короны, ни скипетра, ни одежд из шелка и бархата, но ясно, что Манс — король не только по имени.

Джон примкнул к одичалым по приказу Куорена Полурукого. «Дели с ними дорогу, еду, сражайся с ними рядом, — сказал ему разведчик в ночь перед своей смертью. — И примечай». Джон примечал, но пока что это не принесло ему особой пользы. Полурукий предполагал, что одичалые искали на голых высотах Клыков Мороза некое оружие или волшебство, которое позволило бы им проломить Стену... но если они и нашли нечто подобное, открыто этим Джону никто не хвастался, а Манс не делился с ним своими планами. С той первой ночи Джон и видел-то его только издали.

И убью его, если придется, говорил себе Джон, и эта мысль не доставляла ему радости. Убийство не принесет ему чести и будет стоить собственной жизни. Но он не даст одичалым проломить Стену и обрушиться на Винтерфелл и весь Север, на пустоши и курганы, на Белую Гавань и Каменный Берег, а там и на Перешеек. Вот уже восемь тысяч лет мужчины дома Старков живут и умирают ради того, чтобы защищать свой народ от подобных набегов... и пусть он бастард, в его жилах течет та же кровь. Кроме того, в Винтерфелле до сих пор живут Бран и Рикон, мейстер Лювин, сир Родрик, старая Нэн, Фарлен на псарне, Миккен в кузнице, Гейдж на кухне... все, кого он знал в жизни, все, кого любил, и если Джону придется убить одного человека, даже такого, который вызывает у него восхищение и симпатию, чтобы спасти их от Хармы, Гремучей Рубашки и безухого магнара теннов, то Джон это сделает.

И все же он молил отцовских богов избавить его от этого страшного жребия. Войско движется медленно, обремененное скотом, малыми детьми и скарбом, а снег еще больше затрудняет его продвижение. Но большая часть колонны уже вышла из предгорий и струится по западному берегу Молочной вяло, как мед в холодное зимнее утро, следуя вдоль реки в сердце Зачарованного леса.

А там впереди, как известно Джону, торчит над деревьями Кулак Первых Людей, стан трехсот черных братьев Ночного Дозора, вооруженных, конных и знающих, чего ожидать. Старый Медведь посылал в горы и других разведчиков, кроме Полурукого. Наверняка Джармен Баквел или Торен Смолвуд уже вернулись и доложили, что одичалые двинулись в поход.

Мормонт не побежит, думал Джон. Он слишком стар и слишком далеко зашел, чтобы бежать. Он нанесет удар, как бы враг его ни перевешивал. Скоро Джон услышит звуки боевых рогов и увидит несущихся навстречу всадников в черных плащах, с холодной сталью в руках. Триста человек не могут надеяться, что убьют в сто раз больше врагов, но им это и не понадобится. Даже тысячу нет нужды убивать — довольно будет и одного. Только Манс и держит их вместе.

Король за Стеной делает что может, но одичалые страдают безнадежным отсутствием дисциплины, и это делает их уязвимыми. Кое-где в растянувшейся на многие лиги колонне можно найти бойцов не менее сильных, чем в Дозоре, но добрая треть их сосредоточена на противоположных концах: в авангарде Хармы Собачьей Головы и в диком арьергарде с великанами, зубрами и огнеметами. Еще одна треть следует в середине вместе с Мансом, охраняя повозки, сани и собачьи нарты, везущие основную долю провианта — все, что сохранилось от последнего летнего урожая. Остальные, раскиданные по отрядам Гремучей Рубашки, Ярла, Тормунда и Плакальщика, служат дозорными, фуражирами и погонялами — они носятся вдоль колонны, чтобы придать движению хотя бы видимость порядка.

И, что еще важнее, только один одичалый из ста едет верхом. Старый Медведь пройдет сквозь них, как топор сквозь овсянку, и когда это случится, Мансу придется пустить в дело свой средний отряд, чтобы отвести угрозу. Если он падет в бою, который неминуемо за этим последует, Стена спокойно простоит еще лет сто — так рассудил Джон. Если же нет...

Он согнул и разогнул обожженные пальцы на правой руке. Длинный Коготь был приторочен к седлу, и Джон в любой миг мог взяться за его оплетенную кожей рукоять с каменным эфесом в виде волчьей головы.

Когда они несколько часов спустя добрались до своего отряда, снег повалил еще гуще. Призрак по дороге скрылся в лесу, почуяв добычу. Он вернется, когда они остановятся на ночлег, самое позднее к рассвету. Призрак всегда возвращается, как бы далеко ни убежал... и Игритт, видимо, тоже.

— Ну что, поверил теперь, Джон Сноу? — спросила она, увидев его. — Видел великанов верхом на мамонтах?

— Хар-р! — крикнул Тормунд, не дав Джону ответить. — Ворона влюбился! Хочет жениться на одной из них!

— На великанше? — засмеялся Длинное Копье.

— Нет, на мамонтихе! Хар-р!

Игритт поравнялась с Джоном, который перевел коня на шаг. Она на полфута ниже его, хотя уверяет, что на три года старше, но, сколько бы там ей ни было лет, палец ей в рот не клади. Каменный Змей сразу нарек ее копьеносицей, когда они взяли ее в плен на Воющем перевале. Ее излюбленное оружие — короткий лук из рога и чардрева, но тем не менее она в самом деле копьеносица, воительница. Она немного напоминает Джону его сестренку Арью, хотя Арья гораздо младше ее и, пожалуй, худее. Об Игритт не поймешь, худая она или толстая, столько всего на ней намотано.

— Ты знаешь песню «Последний из великанов»? — спросила Игритт. — Тут нужен голос пониже, чем у меня. — И она запела: — «О-о-о, я последний из великанов, народ мой исчез навсегда».

— «Когда-то мы правили миром, но те миновали года», — загремел, вторя ей, Тормунд.

— «На смену великим и сильным ничтожный пришел человек», — присоединился к ним Рик Длинное Копье.

— «Он занял леса и долины и выловил рыбу из рек», — гудели великанскими голосами Игритт и Тормунд.

Песню подхватили сыновья Тормунда Торегг и Дормунд, дочь Мунда и все остальные. Копья застучали о кожаные щиты, отбивая такт, и хор грянул:

В горах моих горны пылают

И молот тяжелый стучит,

А я все брожу, одинокий,

Тоскую и плачу навзрыд.