Виктория Щабельник - Злое небо

Виктория Щабельник

Злое небо

Корабль снова тряхнуло, и я едва не упала, успев схватиться за стальную решетку своей камеры. Мы были в пути около трех недель. Три жутких недели гиперпространственного перехода посреди пугающей пустоты и миллиардов звезд. Наконец, путешествие закончилось. Бывший военный, а ныне торговый корабль «Медуза» прибыл в пункт назначения. Я бы многое отдала, чтобы мы туда не долетели вовсе, но, кому-то там, наверху, на мои желания было плевать. Да уж, самое время, подлетая к Утлагатусу задуматься о Боге. Эта планета с неблагозвучным названием, переводимая как Изгой принадлежала к планетам – сиротам, что теряли связь со своей звездой, когда рядом с ними проходили гиганты подобные Юпитеру. Их гравитация выбрасывала мелкие планеты на нестабильную орбиту. И однажды они «отрывалась» и начинали свое одинокое путешествие по космосу. На таких планетах в течение миллиардов лет могла сохраняться вода, необходимое условие для появления жизни. Но жизнь не смогла зародиться там, где ступила нога человека. Ее нашли случайно, и использовали как одну большую тюрьму. Планета-тюрьма, с которой нет возврата. Никто не знал, сколько еще она может просуществовать. Террафомация приблизила ее климат к земной Антарктиде. Вечная мерзлота под бескрайней пугающей пустотой чужого неба. Им достаточно было знать, что где-то в просторах Вселенной есть место, куда удобно отправлять тех, от кого необходимо избавиться навсегда. От меня избавились без колебаний…

1

– Пошевеливайся! Драх тебя побери! – низкорослый и плешивый тюремщик, потеряв терпение, толкнул меня в спину. К его глубокому сожалению я удержалась на ногах, хотя кандалы, сковывающие ноги мешали быстро передвигаться по камере. Я чувствовала, как металл растирает успевшую огрубеть кожу на щиколотках. С запястьями рук дела обстояли не лучше. Пребывание в карцере и долгий перелет не способствовали расцвету моей красоты. Спутанные волосы свисали, закрывая лицо и делая меня похожей на ведьму. Одежда успела испачкаться и кое-где порваться. Однако это не помешало бравому смотрителю пару раз подкатывать ко мне с неприличными предложениями. Первый раз закончился для меня разбитой губой и синяком на скуле. Второй сотрясением и постоянной головной болью. Тюремный Казанова отделался отбитыми яйцами и сломанным носом, за что я получила десяток ударов плетью (да, человечество вышло в космос, а средства расправы над заключенными модернизировать не удосужилось). Наверное, именно поэтому между нами существовало что-то вроде холодной войны. Зная, что я вот-вот ускользну из его загребущих лап, он не мог дать мне просто уйти. Я это чувствовала, каждой клеточкой саднящей кожи ожидая какого-то подвоха. Почему-то даже уверенность в моей полнейшей непривлекательности не могло меня успокоить. И я оказалась права. Повторный толчок в спину поставил меня на колени. Тюремщик схватил меня за запястья и одним рывком поднял на ноги, прижав спиной в угол камеры и задрав мои скованные руки вверх. Его язык прочертил влажную дорожку по моей шее, руки шарили по телу, пытаясь разорвать одежду. Видимо это у него означало прелюдию. Затем он приказал:

– Не шевелись, сучка, иначе будет больно…

Я понимала, что больно мне будет в любом случае. А в случае изнасилования, еще и до смерти обидно. Подождав, когда он приблизит ко мне свое лицо с пухлыми, раздвинутыми в порочной усмешке губами, я ударила его головой, надеясь, что это хоть ненадолго его отвлечет.

Наверное, в этот удар я вложила всю силу своей боли и разочарования и снова попала по не успевшему зажить носу. Там что-то хлюпнуло, лицо залила яркая кровь, и Казанова, не сводя с меня удивленного взгляда, как подкошенный рухнул к моим ногам.

Я опустила руки, кандалы тянули вниз, переступила обездвиженное тело и замерла на пороге открытой камеры. И что дальше? Если эта мразь мертва, вернут ли меня на Сигму, чтобы снова вершить надо мной свой справедливый суд? Я успела сделать всего несколько шагов, когда дверь в отсек, где размещались камеры, открылась, и я увидела две фигуры, облаченные в черно-коричневую, отороченную мехом неизвестного животного, форму службы безопасности планеты-тюрьмы. Всерьез сбежать я не рассчитывала, а, скорее, надеялась, что за мое преступление меня попросту убьют. Это бы все упростило.

Но вошедшие думали иначе. Бросив короткий взгляд на тело и даже не удосужившись проверить живо ли оно, безопасники расстегнули на мне ножные кандалы и, поддерживая за плечи, вывели из камеры. К ним поспешил присоединиться один из смотрителей, отвечавших за заключенных. Увидев, без сомнения мертвого тюремщика и лужу крови под ним, что-то быстро заговорил на незнакомом мне наречии, видимо, требуя моего немедленного наказания. На что один из безопасников, тот, что повыше, равнодушно пожав плечами и игнорируя шумного смотрителя, проворчал:

– Нехрен было подставляться. Сам виноват. Такого дерьма везде полно.

Я не спешила облегченно вздыхать. Успокаиваться было рано. Попав на Утлагатус можно было навсегда забыть о покое. Здешние порядки я представляла себе смутно, хотя там, далеко в безопасном и уютном доме до нас доходили кое-какие тревожные слухи, в которые не хотелось верить.

Мы поднялись по железной лестнице, и в глаза, привыкшие к полумраку одиночной камеры, в которой меня держали три недели, ударил яркий, ослепляющий свет, заставив зажмуриться. Не дав прийти в себя, безопасники потащили вперёд, через многочисленные отсеки, явно направляясь к выходу. Несколько раз нам навстречу попадались люди в той же форме, что и у моих конвоиров. Видимо, я была не единственной, кого нужно было препроводить на блуждающую планету. Хотя с моей стороны было бы глупо предполагать, что ради меня одной они снарядят целый корабль.

Спустя четверть часа мы оказались в шлюзовой камере, состоящей из трех стенок расположенных друг к другу под углом 120 градусов и закрепленных на одной подвижной оси. Почти незаметное движение стен, и вот в мое лицо ударяет обжигающе холодный ветер с колючим снегом. Меня буквально потащили сквозь метель и пургу, совершенно не обращая внимания на порванную и пришедшую в негодность одежду, которая не могла меня защитить. Лохмотья развивались на ветру, волосы тут же покрылись инеем, а губы свело от холода. Несколько десятков метров меня буквально протащили на коленях, а после, сквозь метель я увидела темные очертания какого-то транспорта.

Нас, заключенных, доставленных «Медузой» бесцеремонно сгрузили в нечто, напоминавшее смесь товарняка с истребителем, и закрыли дверь. Поднявшись с холодного пола, я огляделась, пытаясь хоть что-то рассмотреть в сумраке. Мне слышались голоса людей, может быть, их было не больше десятка. Глаза все еще были слепы после перехода. Почувствовав, что наткнулась на что-то или кого-то поспешила убрать ногу и на всякий случай извиниться.

– Не стоит беспокоиться, – раздался в ответ довольно приятный голос, идущий откуда-то слева. – Учитывая все обстоятельства, глупо рассчитывать на комфорт.

Я добралась до стенки и медленно съехала вниз, туда, где по моим предположениям находился обладатель голоса. Он не возразил против моего соседства, и я украдкой стянула на своей груди разорванную робу.

– Позвольте представиться. Мирандус Толкен, к вашим услугам.

Речь случайного спутника меня слегка позабавила. Он выражался как джентльмен в романах о викторианской Англии, которые мне с трудом удалось разыскать в хранилище своего города. Видимо, поняв мое удивление, добавил:

– Профессор истории Всемирной академии Земли. Осужден за покушение на жизнь Премьер-Координатора межпланетного Союза.

– Шания Перил, – немного запнувшись, ответила я. Мои глаза начали привыкать к темноте, и собеседника удалось рассмотреть довольно подробно. Не более полутора метра ростом, рыжая, взлохмаченная похлеще моего шевелюра, и очки, спадающие с носа совершенно не вязались в моем понимании с образом матерого убийцы. Впрочем, учитывая мою собственную историю, меня трудно было чем-то удивить.

– О, как я невнимателен, прошу меня простить, – Толкен суетливо отлип от стены, и стянул с себя что-то, наподобие длинного, широкого шарфа, – вот, прошу. Если это вас не оскорбит, возьмите.

– Не оскорбит, – не давая себе протянуть руку к теплой, пахнущей шерстью материи, я отрицательно замотала головой, – но путь неблизкий. Вы замерзнете.

– Что вы, – запротестовал профессор, – я не мерзляк, и не могу позволить очаровательной молодой леди превратиться в сосульку.

Его настойчивость, а, скорее, даже дрожь, охватившая все мое тело после вынужденного путешествия снаружи заставили меня принять столь щедрый дар. Я на мгновение сжала шарф в руках, пытаясь припомнить, как давно я не получала таких щедрых и искренних подарков. Почему-то я сразу поверила в то, что этот человек сделал его от чистого сердца.