Ким Робинсон - Красный Марс Страница 11

Несомненно, задумка состояла именно в этом. Но они видели белки глаз Аркадия, и в его взгляде не было ни малейшего признака того, что он узнавал товарищей, когда, ничего не говоря, на них набрасывался. Им пришлось вязать его впятером, при этом Джанет и Филлис Бойл досталось от его острых локтей.

— Ну что? — спросил он потом за ужином, осторожно ухмыляясь с распухшей губой. — Что, если это произойдет? Мы здесь и так под давлением, а при сближении будет еще хуже. Что, если кто-то не выдержит? — Он повернулся к Расселлу, и его ухмылка стала еще шире; — Каковы здесь шансы, а? — И он начал петь ямайскую песню со славянско-карибским акцентом: — «Давление падает, о, давление падает, о-о, давление падает на тебя-я-я!»[16]

И они продолжали попытки, стараясь справляться с нештатными ситуациями со всей серьезностью, на какую были способны, — даже с атакой коренных марсиан, расстыковкой торуса Н, вызванной «взрывными болтами, ошибочно установленными при строительстве корабля», и отклонением Фобоса от своей орбиты в последнюю минуту. Такие невероятные сценарии отдавали черным юмором, и, когда Аркадий в свободное время после ужина показывал свои видеозаписи, некоторые от смеха отрывались от пола.

Но вероятные нештатные ситуации… Они появлялись снова и снова, каждое утро. И вопреки их решениям, вопреки протоколам поиска этих решений, они все равно видели это, раз за разом: красная планета приближается к ним с невообразимой скоростью в 40 000 километров в час, пока не заполняет экран, а потом тот становится белым и на нем всплывают черные буквы: Столкновение.

Они летели на Марс по Гомановскому эллипсу второго типа, по медленной, но четкой траектории, выбранной среди альтернативных вариантов главным образом потому, что обе планеты находились в подходящей для этого позиции в тот момент, когда корабль наконец приготовили к старту, — Марс был примерно в сорока пяти градусах впереди Земли в плоскости эклиптики. Им предстояло чуть более половины пути двигаться вокруг Солнца и примерно через триста дней выйти на рандеву с Марсом. Таков их зародышевый период, как выразилась Хироко.

На Земле психологи решили, что время от времени на «Аресе» необходимо менять обстановку, и предложили устроить чередование времен года. Для этого стали переключать продолжительность дней и ночей, погоду и окружающие астронавтов цвета. Одни придерживались мнения, что примарсение должно прийтись на раннюю осень, время сбора урожая, другие — что оно должно стать новой весной. После непродолжительных споров голосованием самих путешественников было решено начать перелет ранней весной. Таким образом, путь пришелся на лето, а не на зиму, а при приближении к цели корабль должен был окраситься в осенние тона самого Марса, а не в синие и зеленые оттенки, которые к тому времени останутся у них далеко позади.

И в первые месяцы, когда они завершали свои утренние дела и покидали кто ферму, кто мостик, а кто и едва выползал после садистских симуляций Аркадия, они попадали в весну. Стены были увешаны бледно-зелеными панелями или фотоплакатами азалий, палисандров или декоративных вишен. В больших помещениях фермы желтым с новыми оттенками сияли ячмень и горчица, а лесной биом вместе с семью парковыми помещениями корабля зарос деревьями и кустарником. Майя любила эту весеннюю зелень, и после утренних занятий посвящала какое-то время прогулкам по лесному биому, с его холмистым полом и такому густо заросшему, что с одного конца комнаты нельзя было увидеть другой. Здесь она часто встречала Фрэнка Чалмерса, который проводил в этом месте свои короткие перерывы. Он говорил, что любит весеннюю листву, хотя, казалось, он никогда даже не смотрел на ветви деревьев. Они прогуливались вместе, то беседуя, то молча, в зависимости от случая. Если говорили, то никогда не касались каких-либо важных тем: Фрэнк не стремился обсуждать с ней работу, как обычно обсуждали между собой разные рабочие вопросы руководители экспедиций. Майя находила эту его черту странной, но никогда не заявляла о таком своем мнении вслух. К тому же в пользу его нерасположенности к беседам на тему работы говорило то, что они выполняли разные обязанности. Майя относилась к этому без формальностей — все российские космонавты во все времена были более-менее равноправны по традиции, тянущейся еще со времен Королёва. Участники американской программы больше придерживались военных традиций, что прослеживалось даже в их званиях: если Майя — просто координатор Российского контингента, то Фрэнк — капитан Чалмерс, причем в этом предположительно заключался еще и намек на старые военно-морские силы.

Становилась ли его работа легче или сложнее от этой власти, он не говорил. Иногда он обсуждал биом, незначительные технические проблемы или новости из дома — но чаще всего казалось, будто ему просто нравилось гулять с ней. Поэтому — безмолвные прогулки, вверх и вниз по узким тропам, сквозь густые чащи сосен, осин и берез. И непременное ощущение близости, будто они были старыми друзьями или как если бы он очень застенчиво (или тонко) ухаживал за ней.

Как-то раз поразмыслив над этим, Майя поняла, что запуск «Ареса» весной мог доставить хлопот. Теперь они оказались в своем мезокосме, бродили посреди весны, все вокруг излучало зелень и плодородие, воздух благоухал цветами и обвевался ветром, дни становились длиннее и теплее, все ходили в футболках и шортах, сотня здоровых животных в тесноте, они ели, занимались упражнениями, принимали душ, спали. Конечно, здесь не могло обойтись без секса.

Ну, ничего нового в этом не было. У Майи и самой когда-то случался фантастический секс в космосе, особенно во время ее второго пребывания на «Новом мире», когда они с Георгием, Ильей и Ириной испытали все возможные позы в невесомости — а их оказалось в самом деле много. Но сейчас всё иначе. Они были старше и застряли друг с другом надолго: «В замкнутой системе все по-другому», — как сказала однажды Хироко, пусть и в ином контексте. В НАСА придерживались идеи, что у них у всех должны быть братские отношения: из 1 348 страниц тома, который НАСА озаглавило «Человеческие отношения при перелете на Марс», теме секса была отведена лишь одна страница, и на этой странице рекомендовалось от него воздерживаться. Исходя из рекомендаций, можно было представить: они — что-то вроде племени с явным табу на внутриплеменные скрещивания. Русские потешались над этим; американцы в самом деле были такими щепетильными. «Мы не племя, — говорил Аркадий. — Мы — целый мир».

Но стояла весна. На борту находилось несколько супружеских пар, некоторые из пар не особо скрывали свою любовь от окружающих. В торусе Е имелся бассейн, сауна и вихревая ванна. При смешанных компаниях их посещали в купальных костюмах — опять же из-за американцев. Но уже не помогали и купальные костюмы. Естественно, это начало происходить. Она слышала от Нади и Иваны, что купол-пузырь стали использовать для ночных свиданий: оказалось, многим космонавтам и астронавтам невесомость пришлась по душе. А для тех, у кого было мало опыта с невесомостью, убежищем служили укромные местечки в парках и лесном биоме — ведь они создавались как раз для того, чтобы люди чувствовали себя там сбежавшими ото всех. И у каждого из них имелась собственная звукоизолированная комната. Учитывая все это, парочка, желавшая начать отношения и не желавшая давать тему для сплетен, имела достаточно возможностей остаться незамеченной. Майя не сомневалась, что впереди их ждало больше, чем один человек сумел бы постичь.

Она чувствовала это. И другие, конечно, тоже. Негромкие беседы парочек, обмены местами в столовой, быстрые взгляды, слабые улыбки, руки, на ходу касающиеся плеч или локтей… О да, это происходило. В воздухе возникало некое напряжение, и оно было приятным лишь отчасти. Снова взыграли антарктические страхи — к тому же теперь число потенциальных партнеров было невелико, и отношения походили на игру в музыкальные стулья.

Но для Майи проблемы на этом не заканчивались. Она была даже более осмотрительной, чем большинство русских мужчин, которые опасались спать с начальницей. Она была насторожена на этот счет, потому что знала, каково это, потому что раньше занималась этим сама. К тому же никто из них… ну, ее привлекал Аркадий, но ему она не нравилась, и казалось, он вообще не питал интереса на сей счет. Илью она знала давно, и он был просто другом; Дмитрий ее не интересовал; Влад был старше, Юрий — не ее типа, Алекс — сторонником Аркадия… и далее в том же духе.

А что касалось американцев и международников — ну здесь была проблема иного толка. Скрещивание культур — кто знал, к чему оно приведет? И она оставалась одна. Но думала об этом. И изредка, когда она просыпалась утром или после физических упражнений, ее уносило волнами желания и выбрасывало на берег кровати или душевой кабинки, оставляя с чувством одиночества.