Адам Робертс - Стена Страница 11

– Ты думаешь, что все такие же бездельники и лодыри, как ты? Ты так думаешь? У людей есть работа, которую им приходится выполнять – не у тебя, не у тебя, конечно, у настоящих людей. У таких людей, как твой па и я.

Теперь ма дрожала. Ее сотрясала нарастающая ярость. Руки, сжатые в кулаки, взметнулись вверх.

– Я просто ума не приложу, как могла вырастить такого эгоистичного мальчишку. Это же издевательство, форменное издевательство. Ты насмехаешься над своим дедом, который пришел сюда со слезами на глазах.

С этими словами она подалась вперед и резко выбросила вперед оба сжатых вместе кулака. Тигхи знал, что если увернется от удара, будет еще хуже, и лишь зажмурил глаза. Удар пришелся сбоку головы, и мальчик рухнул на пол. В таких случаях лучше оказаться в лежачем положении. Он свернулся калачиком, охватив голову руками и подтянув колени. Дело не в том, что такие побои причиняли Тигхи слишком сильную физическую боль – он уже вырос, – однако в ее гневе было нечто, пронзавшее насквозь, парализующее все эмоции. Именно это и было самым ужасным. Он не мог постичь, как такое возможно, но, с другой стороны, все понятно. Где-то глубоко в сознании все обретало смысл, и обретенный смысл имел в себе совершенство, так как в глубине сознания Тигхи был плохим, и его ма могла это разглядеть.

Она сняла со стены лопатку, представляющую собой отполированный и слегка изогнутый кусок дерева длиной в руку, которым па чертил узоры на засыхающей глиняной стене. Лопатка была из дерева и потому имела большую ценность, однако ма не задумывалась об этом. Она лупила сына со всей силой, на какую только была способна. В каком-то отдаленном уголке сознания Тигхи мелькнула мысль, что лопатка может сломаться. Что же тогда делать? Ему вовсе не хотелось, чтобы лопатка сломалась, потому что она стоила немалых денег. В то же время другая часть его мозга вывела логическое умозаключение, согласно которому в случае поломки лопатки ему пришлось бы объяснять своему па, при каких обстоятельствах это произошло. А это означало участие па в ритуале боли. Такого-поворота дел Тигхи не желал. Его бедра, грудь, голова, бока горели от ударов. А затем внезапно все кончилось.

Тигхи медленно поднял голову, выглянул из-под локтя и увидел, что ма сидит привалившись к стене. Ее грудь бурно вздымалась. Робко, словно она только что участвовала в какой-то недозволенной игре и ее поймали с поличным, ма посмотрела сыну в глаза. Тигхи распрямился и кое-как встал на ноги, и все то время, пока он совершал эти телодвижения, они не сводили друг с друга глаз. Такие происшествия служили своего рода узами, которые связывали мать и сына очень тесно. Однако он понимал, что сам вызвал вспышку ярости. Поэтому покорно опустил голову и, шаркая ногами, направился к двери. Лишь снова оказавшись снаружи, на выступе, Тигхи перестал ощущать на своей спине взгляд ма.

Глава 6

Тигхи бродил по деревне, греясь на солнце, и боль в его теле стала утихать, постепенно уходя куда-то вдаль. Она стала памятью, а память, сказал он себе, почти не делает различия между тем, что было вчера, и тем, что произошло десять лет назад. Когда Тигхи думал об этом подобным образом, ему становилось легче и спокойнее. Словно ничего ужасного и не происходило. Или возможно, случилось с кем-то еще.

Светило солнце; Тигхи разглядывал лица прохожих, шедших ему навстречу, и этого было достаточно. Он сел и некоторое время смотрел на небо: неужели вся его теория насчет существования другой стены, настоящей, чистой, голубовато-серой стены там, в окутанной маревом дали, – тоже своего рода ересь? Интересно, что сказал бы его дед, если бы он поведал ему о ней? Тигхи зажмурился изо всех сил, стараясь придать своему зрению как можно большую разрешающую способность, дабы этот далекий артефакт приобрел конкретные очертания. Он даже надавил на глазные яблоки.

Затем мальчик легонько через одежду потрогал свои синяки и ссадины. Еще одной деталью больше на ландшафте его тела. Тигхи сделал три глубоких, медленных вдоха. Теперь он и в самом деле почувствовал себя лучше.

Через некоторое время мальчик отправился назад. На рыночном выступе уже собиралась толпа. До начала церемонии оставались считанные минуты. Оба младших проповедника стояли наготове у погребального костра; в их позах было нечто неестественное, застывшее. Тигхи заметил, что владельцы лавок, располагавшихся в нишах внутри стены, вышли наружу вместе с последними посетителями и заперли двери. Группками по два-три человека они засеменили в сторону погребального костра. Один за другим люди поднимались по главной лестнице в дальнем конце улицы. Сначала показывалась голова, из нее вырастало туловище с руками и ногами, а затем появлялась новая голова. Снизу задул сильный бриз, и стало прохладнее. Солнце находилось уже над ними, насыщая темнотой дверные проемы и укромные местечки.

В поисках Уиттерши Тигхи протискивался сквозь толпу. Почему-то никак не удавалось сосредоточиться. Он словно наяву видел перед собой ее шею, и это отвлекало, возбуждало его воображение. Девушка была так красива: кожа с коричневым оттенком, на ней – крошечные черные волосинки, едва заметные; округлость кости под кожей. Острая тоска охватила Тигхи, ему страстно захотелось дотронуться до Уиттерши. Однако он не мог ее отыскать.

К тому времени толпа уже достигла определенного размера и теперь сгущалась, сбиваясь во все более плотную людскую массу. Тигхи всегда нервничал, попадая в скопление людей, находившихся слишком близко к краю. Работая локтями, он протолкался назад и боком прижался к стене. Теперь погребальный костер был виден ему под углом. Оба младших проповедника сдвинулись со своих мест и направились в часовню за костром. Тигхи дружил с одним из них, когда оба были мальчиками, но теперь его бывший приятель очень серьезно готовился к принятию сана священника. Тигхи не разговаривал с ним с лета и до лета, целые полгода.

В середине толпы раздался нестройный шум голосов, и Тигхи приподнялся на цыпочки. Из часовни выносили тело покойного, завернутое в травяной саван. Тело покоилось на плечах младших проповедников. Вслед за ними появился дед. Со скрещенными на груди руками он размеренным шагом направился к погребальному костру. Толпа оживилась еще больше, сопровождая процессию рокотом восклицаний, прокатившихся из края в край. Младшие проповедники опустили тело внутрь погребального костра.

Кто-то дотронулся до его плеча: Уиттерша.

– Мой па не знает, что я здесь, – проговорила она ему на ухо, тяжело дыша: видно, только что вскарабкалась по лестнице. – Наверное, я не смогу остаться на всю церемонию.

– Ты пришла вовремя, – сказал Тигхи.

Его грудь распирало от возбуждения. Он попытался повернуться, однако девушка толкнула его в плечо. Их так стиснула толпа, что места для каких-либо маневров совершенно не оставалось. Тигхи вынужден был удовлетвориться тем, что ему удалось просунуть руку назад и прижать костяшки пальцев к бедру Уиттерши.

– Я вижу твоего деда, – сообщила она, едва не дотрагиваясь губами до его уха. Когда девушка наклонилась вперед, чтобы произнести эту фразу, ее тело прижалось к левой лопатке Тигхи. Теплое дыхание щекотало мочку его уха и шею. Это мимолетное прикосновение привело к тому, что его вик напрягся и стал твердым как камень.

– Твой дед, – сказала Уиттерша, – оплакивает свою женщину.

До Тигхи не сразу дошел смысл ее слов.

– Что ты имеешь в виду?

Однако в этот момент забухал громовой голос деда, и толпа умолкла. Рука Уиттерши нащупала руку Тигхи, и их пальцы переплелись.

– Бог сидит наверху стены, – взывал он чистым, зычным голосом. – Оттуда Бог видит все. Бог получает то, что хочет. Он хотел душу нашего дорогого друга Констака.

И вдруг голос деда прервался. По его лицу нельзя было понять, что он испытывает. Возбуждение толпы усилилось. Люди стали раскачиваться взад-вперед. Движение проходило по собравшимся телам волной, подобно тому, как ветер волнует траву.

– Бог поместил нас на стену в качестве свидетелей, – сказал священник. Некоторые люди в толпе застонали и зашептались. Кто-то поднял руку, затем другие сделали то же самое. – Констак был хорошим человеком. Он был хорошим человеком, – повторил дед, но его голос тонул в усиливающемся гуле толпы.

– Он полетит вверх, – крикнул дед так, что его голос внезапно возвысился и перекрыл весь шум.

Паства взвыла подобно ветру, и кто-то в задних рядах подхватил клич:

– Вверх! Вверх!

Голова Тигхи непроизвольно дернулась, и он против своей воли, охваченный массовым психозом, устремил взгляд в небо. Все пришло в движение, сбиваясь в еще более тесную кучу. Тела, красные лица. Каждый орал что было мочи. Море ртов, разодранных в крике до предела. Вверх! Вверх! Тигхи включился в этот общий ор, сам того не осознавая. Констак должен отправиться вверх. Он был хорошим человеком. Дед тоже кричал, но его слова были уже едва различимы. Их захлебывала яростная буря криков.