Жорж Ле Фор - Вокруг Солнца Страница 11

Вдруг страшный удар разразился вокруг них, словно залп из десятка батарей. В то же мгновение ослепительное пламя кровавым блеском озарило сгустившиеся тучи.

— Гром! Молния! Гроза! — в один голос вскричали путешественники, инстинктивно зажмуривая глаза от невыносимого блеска.

Когда они открыли их, то увидели, что парашют уже вышел из слоя облаков. Зато им грозила другая, неминуемая опасность: внизу расстилалась необъятная ширь моря, кипевшего клокочущими валами!

Все четверо похолодели от ужаса.

— Корабль! Я вижу корабль! — вдруг вскрикнул Фаренгейт, заглушая своим голосом завывание бури.

Действительно, на поверхности моря плыло под парусами какое-то судно.

— Тем лучше! Авось догадаются спасти нас! — пробормотал Сломка, крепко пожимая, быть может в последний раз, руку своего друга.

Через мгновение парашют упал на поверхность Венузианского океана, и налетевшая волна скрыла во влажной пучине профессора Осипова с его спутниками.

Глава XII

ОБИТАТЕЛИ ВЕНЕРЫ

Через две минуты после того, как парашют был поглощен волнами, на поверхности Венузианского океана показалась чья-то голова.

Это была голова Джонатана Фаренгейта.

Несмотря на критическое положение, американец сохранил все свое хладнокровие. Уже не в первый раз приходилось ему терпеть кораблекрушение: во время многочисленных переездов с коммерчески целями, из Америки в Европу и обратно Фаренгейт не раз бывал на волосок от гибели.

Наученный опытом, он, вместо того, чтобы судорожно уцепиться за тонувший парашют, постарался поскорее оставить его и выплыть на поверхность. Здесь американец осмотрелся кругом и, заметив на горизонте плывшие суда, решил добраться до одного из них.

Задача была нелегкая: океан кипел, как в котле, вздымая седые валы, горами поднимавшиеся к небу; но Фаренгейт не смущался, надеясь на свое искусство и силу мускулов. Он медленно, но настойчиво продвигался вперед.

Огромная волна, набежав сзади, покрыла смелого пловца своею массою. Когда она прошла, и голова Фаренгейта снова показалась на поверхности Венузианского океана, ужасная действительность заставила американца испустить крик ярости и отчаяния.

Кораблей на горизонте более не было. Были они лишь обманчивыми призраками или в этот момент их успело поглотить бушевавшее море?

Напрасно он оглядывался по сторонам, всюду виднелась однообразная водная пустыня, всюду катились с глухим ропотом седые валы. Казалось, само небо было точным отражением бушевавшего океана: словно бешеное стадо косматых чудовищ, неслись разорванные тучи, сливаясь на горизонте с морскими валами. Лишь временами зловещее зарево молнии прорывалось сквозь мрачную облачную завесу, и фосфорический блеск ее освещал разнузданную стихию.

Фаренгейт почувствовал, что сердце его сжимается от предсмертной тоски, что руки его бессильно опускаются.

К чему бороться? К чему бесполезно продолжать мучительную агонию? Разве может быть хотя слабая надежда на спасение у пловца, одиноко носящегося по свирепым волнам неведомого океана? Американец с отчаянием скрестил руки и почувствовал, что холодная пучина влечет его в свои влажные недра.

«Человечество, обитающее на Венере, — писал Камиль Фламмарион, — должно представлять значительное сходство с нашим. — Между прочим, вероятно и сходство в моральном отношении. Можно, правда, думать, что так как Венера появилась позже Земли, то и население ее моложе земного. Можно предполагать, не находятся ли Венузианские народы еще только на степени развития людей каменного века? Но в точности вопрос этот решить невозможно; во-первых, развитие жизни на Венере могло идти совершенно иным путем, чем на Земле, а во-вторых, благодаря лучшему климату этой планеты Венузианское человечество может быть гораздо деятельнее земного. Как бы то ни было, лучшее заключение, которое можно вывести на основании наших сведений о настоящем состоянии Венеры, это то, что жизнь на ней не должна особенно отличаться от существующей на нашей планете».

В истине заключения знаменитого астронома первым убедился его однофамилец, Гонтран Фламмарион.

Открыв глаза, он сначала не поверил своим глазам, что он жив, но осмотревшись по сторонам, он увидел два неподвижных тела, лежавших на том же ложе, где лежал и он сам.

Это были тела профессора Осипова и Вячеслава Сломки.

При виде их сознание Гонтрана окончательно прояснилось, и он припомнил все обстоятельства, сопровождавшие их падение.

— Кем-то спасены!.. — вскрикнул он.

Гонтран живо вскочил, подбежал к неподвижному телу своего приятеля и приложил ухо к его груди, сердце инженера продолжало еще биться, так же, как и сердце старого ученого.

Теперь у Гонтрана возникли два вопроса: во-первых, где они находятся? И, во-вторых, кто их спас? Осматриваясь кругом, Гонтран увидел, что они находятся в четырехугольной комнате с деревянными стенами, единственную мебель которой составляли широкие деревянные ложа. В глубине стояли несколько человек, смотревших на него с видимым любопытством.

— Люди! — вскричал Гонтран, направляясь к незнакомцам.

Последние в испуге попятились и обнаружили довольно ясное желание пустить в дело копья и дротики, которые были у них в руках.

— Черт побери! — пробормотал Гонтран, заметив это. — Не сон ли это? Не грежу ли я? Я готов поклясться, что предо мной древние египтяне! Сходство поразительное!

Действительно, незнакомцы походили на обитателей страны пирамид: продолговатое лицо, обрамленное густой, черной, тщательно завитой бородой, голый череп, черные огненные глаза. Одеты они были в короткие туники, обуты во что-то похожее на древние котурны[7] красного цвета.

— Надо полагать, что это жители Венеры, — продолжал размышлять Гонтран.

Незнакомцы, увидев, что земной житель не обнаруживает враждебных намерений, ободрились и подошли ближе на несколько шагов, делая правою рукою приветственный знак. Гонтран поспешил ответить им тем же. Заметив это, венузианцы переглянулись и заговорили между собой на каком-то звучном языке, сопровождая свои слова оживленной жестикуляцией.

Гонтран не мог уловить ни одного понятного слова.

— Нет, черт возьми, надо быть дьяволом, чтобы понять хоть одну фразу из их разговора. Ужасно жаль, что на других планетах французский язык не принят для международных отношений, как у нас на Земле.

Язык обитателей Венеры, хотя Гонтран и не понимал его, напоминал ему что-то знакомое.

— Право, это очень похоже на греческий язык. Да уж не вижу ли я перед собой соотечественников Эпаминонда и Фемистокла?

Не успел он еще обдумать этот вопрос, как один из венузианцев, по-видимому, начальник, приблизился к нему и распростерся перед ним ниц.

Удивленный такою честью, Гонтран сначала даже потерялся. Потом, не желая остаться в долгу пред туземцем, он поднял его, крепко обнял и расцеловал.

Лицо венузианца просияло, он сделал знак своим товарищам, и те, подойдя к бесчувственным спутникам Гонтрана, принялись растирать их. А сам начальник обратился к Гонтрану с торжественным и, надо полагать, очень красноречивым приветствием. Отчаявшись, однако, понять из него хоть одно слово, молодой человек скоро остановил оратора, жестом показав, что его красноречие напрасно. Венузианец казался сильно огорченным такою непонятливостью слушателя и выразил свое огорчение восклицанием.

Последнее крайне поразило Гонтрана: он по-прежнему не понял его, но готов был поклясться, что это — греческое слово, значение которого он когда-то знал, а потом забыл.

— О, черт… — пробормотал он. — Да не заговорить ли мне с ними на языке Гомера?

Гонтран подумал минуту и медленно, раздельно произнес два единственных стиха из Илиады Гомера, уцелевшие в его памяти с тех пор, как он оставил школьную скамью.

Услышав звук эллинской речи, венузианский вождь встрепенулся, с волнением схватил Гонтрана за руку и, указывая попеременно то на губы Гонтрана, то на свои уши, казалось, просил повторить. Молодой человек с удовольствием поспешил исполнить просьбу туземца и повторил.

Сзади раздался взрыв хохота. Гонтран обернулся и увидел своего приятеля, который, покатываясь от смеха, восклицал:

— Гонтран говорит по-гречески… Вот так штука! О, боги Олимпа! Продолжай, продолжай, мой друг, — обратился Сломка к сконфуженному Гонтрану. — Авось венузианцы и поймут тебя.

— Что же вы находите тут смешного? — раздался сердитый голос старого ученого. — Я, право, не понимаю вашего смеха. А вы, — обратился он к Гонтрану, — объясните мне, пожалуйста, в чем тут дело.

— Видите ли, Михаил Васильевич, — начал Гонтран, опуская глаза. — Мне показалось, что венузианцы говорят языком очень похожим на древнегреческий, и я хотел…