Юлия Жукова - Сами мы не местные Страница 13

Поскольку у меня конь низкий, а у Азамата высокий, то он сидит теперь где-то там наверху, бедро на уровне моего плеча. Я кладу руку ему на коленку.

– Ты извини, что я тебе такой скандал устроила, я просто очень испугалась. А потом еще полдня переживала, где ты да не случилось ли чего.

– Лиза, ну что со мной может случиться в степи? Неужели ты думаешь, что тут есть какой-то хищный зверь, с которым бы я не справился одним ножом?

– Понятия не имею, – говорю. – Я ни зверей здешних не видела, ни как ты с ними справляешься. Да и вообще, что это за детские выходки?

Он похлопывает меня по плечу.

– Извини. Я действительно расстроился, но это недолго длилось. Просто я решил последовать твоему же совету и «не мучиться», а как следует погулять одному, послушать, посмотреть. Ну и увлекся, целую вечность ведь на воле не был. Я думал, ты будешь дуться, а ты, оказывается, волновалась… Никак мы друг друга не поймем.

– У меня временное обострение ненависти к человечеству, – сообщаю я. – Оно пройдет – и снова будем понимать. Потерпи чуток.

Я уже открываю рот, чтобы рассказать о новом повороте событий, но Азамат вдруг сжимает мое плечо.

– Лиза, послушай. – Он очень серьезен. – Это важно. Ты так и не пообещала мне не дергать лошадь за уши. Более того, ты одна, без спросу выехала в степь на незнакомой лошади. Если уж ты сама говоришь, что испугалась, так будь осторожна! Ты себе не представляешь, как я за тебя боюсь!

И все в таком духе. Ладно, что поделаешь, переживает человек, пусть выговорится, я потерплю. Даже пообещаю ему, что не буду дергать лошадь за уши и за прочие места и сзади обходить тоже не буду. Правда, пожалуй, про беременность я пока помолчу. А то, если он узнает, что я все это сегодня проделала еще и брюхатая, он же с коня сверзится.

Глава 4

Когда мы подъезжаем к лагерю, у кромки вытоптанного снега нас ожидает северянин, нервно переминаясь с ноги на ногу.

– Хозяин! – принимается он голосить, едва мы оказываемся в зоне слышимости. – Я бы ее ни за что никуда не отпустил, но она мне ружьем пригрозила! Под прицелом велела седло принести!

– Врет, – шепчу я, криво ухмыляясь.

Азамат усмехается и гладит меня по плечу. Пастух продолжает в красках расписывать, какая я опасная, как меня даже лошади боятся, а стихии слушаются.

– Ладно уж, – отмахивается от него Азамат. – Хорошо, что отпустил, а то бы она тебя убила. Она духовника моего однажды чуть не застрелила.

Пастух, который начал было успокаиваться, что хозяин не злится, снова перепугался, отвесил мне три поясных поклона и сбежал к остальным.

– Чего ты их запугиваешь? – спрашиваю.

– Не обращай внимания, – неловко улыбается он. – Это я свой авторитет укрепляю. А то если они решат, что я просто так тебе все разрешаю, то запрезирают. Решат, что у меня денег не хватает на твои капризы, вот и… отдаю натурой, так сказать.

– А так они тебя будут считать укротителем тигров?

– Ну вроде того. – Он виновато опускает глаза. – Извини, но так проще, чем что-то доказывать…

Я задавливаю в себе желание закатить еще один скандал. Хватит, наругались на сегодня. В конце концов, никто меня на Муданг насильно не волок.

– Да ладно, – говорю довольно искусственным голосом. – Ты же не виноват, что они идиоты. И что все бабы у вас курицы долбанутые, тоже не виноват.

Он долго на меня смотрит, потом говорит:

– Спасибо.

Я так понимаю, за усилие над собой. Чует ведь. Как мне все-таки повезло с мужиком. И как ему не повезло с родиной.

Когда мы слезаем с лошадей, я наконец замечаю, что Азамат все это время сидел не на той буроватой кобыле, которая стояла в строю рядом с моей белой, а вовсе даже на чем-то серебряном.

– Ой, – говорю. – Какая у тебя скотина, прямо металлическая. Так блестит…

– Да-а, – польщенно говорит он. – Я вот решил его и взять. Таких серебряных больше нигде не разводят, только по берегам Дола, а я всегда такого хотел. Сейчас поездил – жеребец сильный, послушный, с мозгами, да еще молодой совсем. В общем, я определился. А ты как?

– Да я вроде тоже, – киваю на свой рыжий диванчик.

Азамат хмурится.

– Ты его взять хочешь?

– Ну да, а чего? Сидеть удобно, не трясет, слушается. И не очень большой. Чего мне еще надо?

– Так это ж мерин…

– Ну так мне с ним не трахаться! – выпаливаю я.

Пастухи прыскают со смеху и долго не могут успокоиться. Азамат слегка краснеет.

– Ты полегче в выражениях, – шепчет он мне. – Женщины при мужчинах о таких вещах не говорят.

– Фи, какое лицемерие, – кривлюсь я. – А чем плохо, что мерин?

– Ну это как-то… неспортивно.

– Спасибо, спорта мне на сегодня хватило. Еще возражения есть?

Азамат вздыхает.

– Ладно, бери этого. Ребят, – он поворачивается к пастухам, которые все никак не отсмеются, – представьте коней-то.

– А ты до сих пор не знаешь, как их зовут? – удивляюсь я.

– Нет, а ты знаешь?

– Нет, так то я… Я и забыла, что у них имена бывают.

– Бывают, а как же, – кивает Азамат. – И если конь хороший, его имя охраняют как человеческое.

Наш провожатый первым отсмеялся достаточно, чтобы внятно произнести имена.

– Этот, – он указывает на Азаматов выбор, – Князь. А второй – Пудинг.

– Как?! – опешиваю я.

– Пудинг… – повторяет пастух. – А что?

Я поворачиваюсь к Азамату.

– Откуда у вас пудинг?

Азамат пару секунд на меня озадаченно смотрит, потом переспрашивает:

– А это слово для тебя что-то значит?

– Ну как, – говорю, – пирог такой… праздничный…

Они начинают ржать. Азамат трясет головой, явно умиляясь чему-то, чего я не понимаю.

– Кто говорил, что у Императора не было чувства юмора! – хохочет он. Потом наконец снисходит до того, чтобы объяснить мне, в чем дело. – Этим именем впервые наш последний Император назвал своего любимого коня, который тоже был небольшой, толстый и спокойный. Оно с тех пор так и кочует. Но никому в голову не приходило, что у этого слова есть какое-то значение! Так, звучит забавно, и все тут…

– Ясно, – ухмыляюсь я. – Я тебе испеку как-нибудь. Только это долго, там тесто должно настаиваться две недели или типа того. Зато очень сытно.

Пастухи немедленно преисполняются уважения к даме, которая, о-о-о, понимает толк в кулинарии. Чувствую, Азамат задался целью и правда выдать меня за воплощение этой их воинственной кормящей богини. Дверью шатра я уже хлопала, осталось детей наплодить. Кстати, надо ему сказать, но при пастухах как-то нехорошо, наверное…

Мы обедаем все вместе в шатре. Мне кажется, что день уже прошел: столько всего успело произойти, и я так долго ждала – хотя на самом деле сейчас всего полпятого. Еды у нас по-прежнему вагон и маленькая тележка, а ведь уже пора домой возвращаться.

– Ну что, Азамат, – говорю, – ты признаешь, что не надо было брать столько вещей?

– Я признаю, что они тебе не понадобились, – аккуратно отвечает он. – Но ведь нам ничем не помешало то, что они были с собой, правда?

Я закатываю глаза.

– Я тебе что, младенец, мне сменные пеленки с собой таскать везде? В следующий раз ничего лишнего, а то прям стыдно.

Кажется, это слово действует на него волшебно – он тут же серьезно соглашается и больше не спорит. Я начинаю прикидывать, что пойдет в салон, а что в багажник, и оказываюсь перед неразрешимой проблемой.

– А как мы возьмем лошадей?

Азамат фыркает чаем.

– Уж не в багажнике, это точно. Ты что, Лиза, как мы их возьмем? Их отправят на пароме в Долхот, а оттуда монорельсом до нас. Через несколько дней приедут.

– А… тут есть монорельс? – удивляюсь я. Как-то у меня плохо укладывается в голове, как муданжцы умудряются сочетать свеженькие земные удобства с первобытнообщинным строем в головах.

– Есть, конечно. От всех больших городов к столице и кольцевой. Вот если от Долхота в Сирий ехать, то рельс проходит прямо под горами, по пещерам. Ох и красиво там… надо будет летом съездить, сейчас это направление почти не работает, весной много обвалов бывает. А если ехать на Орл, то под водой. Там прозрачный туннель прямо в толще воды, а по нему вагончики бегают. Можно на всяких морских гадов посмотреть. Красота, в общем. Да и обычный монорельс неплох. Я всегда из столицы к матери ездил, а не летал. Уж очень там леса живописные… сидишь в поезде, а по обе стороны такие деревья гигантские, почти вплотную. Иногда под вывернутым корнем проезжаешь. Те горы, что тянутся от Ахмадхота до Худула, – они самые старые на всем Муданге. И растения там тоже древние. А я в детстве обожал все древнее.

У меня аж слюнки текут, так хочется поскорее все это увидеть. Правда, неплохо бы дождаться весны, чтобы полазать по огромным корням да пощелкать цветочки – маме отправить фотки…

– Это у вас мать так далеко жила? – поражается северянин. – Это ж сколько у вашего отца денег было – ездить-то из столицы в Худул?