Георгий Мартынов - Звездоплаватели Страница 14

Покинув Венеру, мы долгие часы оживленно и радостно говорили о ней, обсуждали все виденное и даже немного фантазировали.

У меня осталось горячее желание посетить еще раз сестру Земли, промелькнувшую перед окнами корабля как незабываемый сон.

Удаляясь от нее, мы испытывали грустное чувство расставания с чем-то ставшим уже близким и любимым и долгие часы не могли отойти от окон.

Снова мы видели белоснежную красавицу на фоне черного занавеса, усеянного бесчисленными светящимися точками.

Но не было загадочной тайны: мы знали, что скрывается под облачным покровом, и скоро, очень скоро все человечество Земли будет знать это…

В момент нашего отлета с Венеры расстояние до Марса равнялось по прямой линии тремстам семидесяти миллионам километров, но Марс движется по орбите навстречу нам, и кораблю надо одолеть только двести пятьдесят миллионов километров, чтобы встретиться с ним. На это требуется две тысячи пятьсот часов, или сто четыре дня. Пятьдесят четыре из них уже прошли.

Как я писал, никаких особых событий не произошло. Зато вчерашний день - 7 ноября - никогда не изгладится из памяти. В этот день, который мы привыкли считать самым большим праздником, произошло событие, которое, по словам Пайчадзе, могло случиться раз в тысячелетие.

День начался необычно: впервые за весь перелет Пайчадзе и Белопольский отдыхали одновременно. Многочисленные астрономические инструменты казались покинутыми и сиротливо-печальными. Обсерватория была непривычно пустынна.

Я дежурил у пульта в полном одиночестве, так как Камов занялся проверкой каких-то вычислений и находился в каюте.

Ничем невозмутимая, мертвая тишина царила на корабле. Только равномерное тиканье часов, вделанных в пульт управления, нарушило безмолвие. Как и все часы на звездолете, они показывали московское время.

Было шесть часов утра.

Мне стало очень грустно. Я вспомнил своих друзей и товарищей, находящихся сейчас так бесконечно далеко, вспомнил, с каким волнением просыпался всегда в это утро, как спешил на улицу, чтобы не опоздать к началу парада. Впервые в жизни я встречаю праздник не только не в Москве, но даже за пределами Земли, за десятки миллионов километров от нее. И все же я на родине. Этот корабль, построенный руками советских людей, несущийся сейчас с невообразимой быстротой в темных просторах неба, - неотделимая частица Советского Союза. Где бы он ни находился, мы дышим воздухом родины.

Мои мысли были прерваны приходом Камова и Белопольского. Поздравив с наступающим праздником, Сергей Александрович попросил меня разбудить Пайчадзе.

Уже за дверью я услышал, как Камов сказал:

– Проверим еще раз.

– Все верно, Сергей Александрович, - ответил Белопольский. - Ровно в две минуты восьмого.

Пайчадзе крепко спал в своей сетке, и мне стало жаль прерывать его сон.

Но просьба командира корабля - это приказ. Я слегка дотронулся до плеча Арсена Георгиевича. Он сразу открыл глаза.

– Извините! - сказал я. - Сергей Александрович просил вас в обсерваторию.

– Что случилось? - тревожно спросил он.

– Как будто ничего.

– Где Белопольский?

Тревога Пайчадзе была законна. Еще не было случая, чтобы у нас на корабле нарушали чей-нибудь отдых. Ни мне, ни моему товарищу не приходило в голову, какой замечательный сюрприз приготовили для нас наши друзья.

Когда мы один за другим проникли сквозь круглую дверь обсерватории, Камов и Белопольский находились у пульта. Перед ними висели в воздухе банки и несколько сосудов, очевидно для завтрака. Обычно он происходил в девять часов. Ничего тревожного не было в выражении их лиц. Оба встретили нас поздравлениями.

– Что случилось, Сергей Александрович? - спросил Пайчадзе.

– Праздник, - ответил Камов. - Я предлагаю выпить коньяку в честь годовщины Октябрьской революции.

Меня поразили эти слова и тон, которым они были сказаны. Как это не похоже на Сергея Александровича! Разбудить человека на два часа раньше положенного времени, как будто нельзя было отметить праздничный день немного позже… Что с ним случилось?..

Пайчадзе был тоже удивлен не меньше меня.

– Значит, - сказал он, - ничего страшного нет? А я испугался, когда Борис Николаевич разбудил меня.

– Осталось три минуты, - вместо ответа, сказал Камов. - Быстрее, Константин Евгеньевич! - обратился он к Белопольскому, открывавшему бутылку с коньяком.

Опять что-то непонятное! Я вспомнил услышанные слова: "Ровно в две минуты восьмого" - и невольно взглянул на часы. Было без одной минуты семь. Что же должно произойти?

Белопольский протянул бутылку Камову.

– Друзья! - сказал Сергей Александрович - Извините, но придется пить из одной бутылки, по очереди. Как вы знаете, на нашем корабле вин почти нет. Только для экстренных случаев. Мы сделаем по два-три глотка в тот знаменательный момент, который уже наступает. Через полминуты наш корабль пересечет орбиту Земли.

Пайчадзе и я невольно вскрикнули от неожиданности.

– Этот сам по себе замечательный для нас момент совпал с днем нашего великого праздника, - продолжал Камов. - Вот причина того, что мы собрались в неурочный час. Выпьем же, мои дорогие друзья, за успешное окончание первого большого космического рейса!

Бесшумно и стремительно несется в пространство советский звездолет. Каждую секунду остается позади двадцать восемь с половиной километров пути. Невидимая я неосязаемая "дорога Земли" промелькнула как молния, но зоркий глаз нашего командира увидел ее, а сердце советского человека подсказало замечательную мысль - отпраздновать великий праздник именно в этой точке. Сюрприз был большой и радостный. И я и Пайчадзе горячо благодарили Камова.

– Поблагодарите также и Константина Евгеньевича. Он помог мне точно рассчитать момент и скрыть его от вас, чтобы сюрприз был приятнее. - Теперь понимаю, - сказал Пайчадзе, - почему вы так туманно ответили мне, когда я спрашивал, в какой момент мы достигнем орбиты Земли. Признаюсь, я подумал, что вы равнодушны. Камов засмеялся:

– Я еще на Земле знал, что мы пересечем ее орбиту именно 7 ноября, и хотел пока скрыть это от вас всех, но Константин Евгеньевич, между делом, сам вычислил все и обрадовал меня своим открытием. Пришлось готовить сюрприз вдвоем и скрывать от вас двоих такое замечательное совпадение.

– Как странно, - сказал я, - что мы находимся далеко от Земли и все-таки чувствуем себя как бы на ней.

– Мне не совсем понятна ваша мысль, - сказал Камов.

– Мне тоже она непонятна, - засмеялся я, - но, тем не менее, мне кажется это странным.

– А мне, - сказал Белопольский, - это кажется вполне нормальным. Люди всегда жили только на Земле. Сознание ее постоянного присутствия так глубоко вкоренилось в нас, что очень трудно за короткий срок отвыкнуть от мысли, что она тут, под нами. Это не мысль, - повернулся он к Камову, - а скорей ощущение.

– Во всяком случае, - ответил Камов, - у меня такого ощущения нет.

– У меня тоже, - сказал Пайчадзе.

– Это потому, что вы покинули Землю не в первый раз. Но мне представляется несомненным, что во время полета на Луну такое ощущение у вас было.

Камов отрицательно покачал головой.

– Я не помню, чтобы у меня оно было, - сказал он. - Впрочем, во время этого полета нам некогда было заниматься анализом наших ощущений. Он был слишком коротким.

Кстати, - сказал я, - вы никогда не рассказывали нам о полете на Луну.

И я и Арсен Георгиевич, - ответил Камов, - рассказали все на страницах газет и журналов. Я думаю вы читали об этом полете.

Конечно читал, - сказал я. - Но, может быть, вы могли бы рассказать что-нибудь, о чем не писали раньше?

– Мы все рассказали, - сказал Пайчадзе.

Камов посмотрел на него и усмехнулся:

– Откровенно говоря, мы утаили один эпизод.

– Расскажите? - попросил я.

– Не стоит, - сказал Пайчадзе. - Ничего интересного.

– Разрешите нам судить об этом.

– С удовольствием расскажу, - сказал Камов. - Арсен Георгиевич скромничает. Когда мы опустились на поверхность Луны, то были вынуждены выходить из корабля, чтобы собрать образцы лунных пород. Эти выходы мы делали по очереди, так как выйти вдвоем было очень рискованно.

– Почему? - спросил я.

– Потому что на Луне нет атмосферы.

– Все-таки не понимаю. Я читал, что вы были одеты в костюмы вроде водолазных.

– Не в этом дело, - ответил Камов, - отсутствие на Луне атмосферы опасно в другом смысле. Вы знаете, что Земля ежедневно встречает на своем пути множество мелких тел. Только в редких случаях эти частицы вещества достигают ее поверхности. Обычно они сгорают на значительной высоте благодаря трению о воздух. Мы часто наблюдаем это явление и неправильно называем его "падающими звездами". Таким образом земная атмосфера надежно защищает нас от этой ежедневной бомбардировки. На Луне нет такой защиты, и тысячи камней различных размеров с огромной скоростью, в десятки раз быстрее полета пули, непрерывно падают на лунную почву. Это делает лунные прогулки очень опасными. Каждый такой камешек несет смерть.