Чайна Мьевиль - Посольский город Страница 15

— А как же ты? — сказал он. — Что-то я не вижу приращений. Значит, ты понимаешь Язык?

Я не сразу поняла, о чём он.

— Нет. Мои входные отверстия закрылись. Раньше я использовала кое-что. Для помощи в погружении. И ещё, — продолжала я, — да, я знаю, что от штучек, которые помогают разбирать слова Хозяев, бывает толк. Но я их видела, и они слишком… громоздкие.

— Можно сказать и так, — ответил он.

— Вот именно, и я бы ещё потерпела, будь от них настоящая польза, но Язык шире этого, — сказала я. — Одеваешь их, когда Хозяин говорит, и тут же тебе в глаза и в уши набивается полным-полно всякой чепухи. «Алло косая черта знак вопроса всё в порядке вводное слово запрос касательно уместности косая черта намёк на теплоту шестьдесят процентов намёка на то, что собеседник имеет тема для обсуждения сорок процентов бла-бла-бла». — Я подняла бровь. — Бессмыслица.

Эз наблюдал за мной. Он знал, что я лгу. Он не мог не знать, что сама идея использования программ-переводчиков для Языка немыслима для жителя Послограда. Ничего противозаконного, просто неприлично. Не знаю даже, зачем я ему всё это наговорила.

— Я о тебе слышал, — сказал он. Я ждала. Если ЭзРа хоть что-нибудь смыслят в своём деле, то они должны были приготовить хотя бы по паре фраз для каждого, с кем они встретятся сегодня. Но то, что Эз сказал дальше, просто ошеломило меня. — Ра напомнил мне, когда мы услышали твоё имя. Ты ведь сравнение, да? И ты, наверное, бывала в городе? В том, что вокруг Послограда? — Кто-то прошёл мимо, слегка задев его плечом. Он продолжал смотреть на меня.

— Да, — сказала я. — Я там бывала.

— Прости, я, кажется… Извини, если я… Это не моё дело.

— Ничего, я просто удивилась.

— Конечно, я о тебе слышал. Мы ведь тоже проводим свои исследования. В Послограде немного таких, кому удалось то же, что и тебе.

Я промолчала. Не могу сказать, что я почувствовала, узнав, что моё имя фигурирует в бременских отчётах о Послограде. Чокнувшись с Эзом, я кое-как попрощалась и отправилась искать Эрсуль, которая маневрировала где-то в толпе на своих шасси.

— Так что у них за история? — спросила я. Эрсуль пожала нарисованными плечами.

— Эз душка, да? — сказала она. — Ра, кажется, получше, но очень скован.

— Что-нибудь на линии? — Она наверняка пыталась засечь обтекавшую нас информацию.

— Ничего особенного, — ответила она. — Похоже, Уайат совершил настоящий подвиг, чтобы протащить их сюда. И теперь кукарекает, что твой петух на навозной куче. Вот почему служители так нервничают. Я дешифровала конец какого-то сообщения… почти уверена, что служители заставили ЭзРа пройти тест. Знаешь, наверное, послов уже бог знает, как давно не присылали извне, вот они и не верят, что те, кто не учился Языку с детства, в состоянии усвоить все его нюансы. Их наверняка обидело это назначение.

— Не забывай, технически они тоже назначенцы, — напомнила я. Для служителей это всегда было ещё одной ложкой дёгтя: прибыв в город, Уайат, как всякий атташе, первым делом дал им официальное разрешение выступать от лица Бремена. — А они вообще могут говорить на Языке? Я про ЭзРа?

Эрсуль снова пожала плечами.

— Вряд ли они были бы здесь, если бы не прошли тест, — сказала она.

В комнате что-то произошло. Возникло чувство, что настал тот миг, когда, невзирая на праздничное настроение, необходимо сосредоточиться. Так всегда бывало при появлении Хозяев, а они как раз только что вошли в Дипломатический Зал.

Гости старались соблюдать вежливость — как будто мы вообще могли нагрубить им, и как будто представления Хозяев о вежливости имели те же основы, что и наши. Тем не менее, гости в основном продолжали болтать, делая вид, что им вовсе не хочется поглазеть.

Исключение составляли члены команды, которые пялились на ариекаев, никогда не виданных ими раньше. На другой стороне комнаты я заметила нашего рулевого, особенно мне бросилось в глаза выражение его лица.

Помню, раз я слышала одну теорию. Это была попытка объяснить, почему люди, сколько бы они ни путешествовали, и какими бы космополитами ни становились, и каким бы биотическим разнообразием ни отличались их собственные миры, не способны сохранять спокойствие при первой встрече с экзотами. Так вот, теория заключалась в том, что мы заражены каким-то биомом Терры, из-за которого при встрече с существами, хотя бы отдалённо не напоминающими те, которые водились на нашей планете, наши тела сопротивляются увиденному, словно знают, что оно не предназначено для наших глаз.

Минувшее, 2

Я не знала, будет ли Скайлу хорошо в Послограде. Он наверняка был не первым, кого ввозил на планету её возвращающийся извне уроженец, но я других не знала.

Я много времени провела на кораблях в иммере или в портах планет, длительность светового дня которых враждебна человеку. Вернувшись, я впервые за тысячи часов смогла расстаться с циркадными имплантатами и погрузиться в естественный солнечный ритм. Мы со Скайлом привыкали к девятнадцатичасовому ариеканскому дню традиционными методами, стараясь как можно больше времени проводить вне дома.

— Я тебя предупреждала, — сказала я ему. — Городок крохотный.

Сейчас я с истинным наслаждением вспоминаю те дни. Несмотря ни на что. Возвращаясь, я твердила Скайлу о том, на какую жертву иду ради него, — бросаю иммер! хороню себя в дыре! — но стоило мне, выйдя из герметически закрытого поезда в зоне эоли, снова вдохнуть запахи Послограда, и я обрадовалась больше, чем сама могла ожидать. Ощущение было такое, будто я снова стала ребёнком, хотя не совсем. Нет ничего особенного в том, чтобы быть ребёнком. Это значит просто быть. Уже потом, вспоминая, мы создаём из этого юность.

Мои первые дни в Послограде, с деньгами и чужеземным супругом, иммерлётчицкий шик. И я распускала хвост. Меня с восторгом встретили те, кого я знала раньше, те, кто и не надеялся увидеть меня опять, те, кто сомневался, услышав новость о моём приезде, доставленную предыдущим миабом.

По-настоящему богатой я не была, но все мои сбережения были в бременских эумарках. Это была базовая валюта Послограда, разумеется, но видели её там редко: от одного визита из метрополии до другого проходило по тридцать килочасов и больше — то есть послоградский год с лишним — и неудивительно, что наша маленькая экономика давно стала самостоятельной. Из почтения к эумаркам наша валюта, как и валюта других бременских колоний, носила название эрзац. Разные эрзацы были несопоставимы между собой, каждый ходил только у себя в стране и ничего не стоил за её пределами. Той суммы, которую я сняла со своего счёта и привезла с собой, в Бремене хватило бы на несколько месяцев, а в Послограде я могла прожить на них до следующей смены, а то и до позаследующей. Не думаю, чтобы люди на меня обижались — я заработала свои деньги вовне. И всем объясняла, что то, как я швыряю своими заработками сейчас, называется флокинг. Хотя это было не совсем правильно — ведь у меня не было командира, от приказов которого следовало увиливать, я просто не работала — но люди всё равно радовались, так им нравился лётчицкий сленг. Похоже, они считали, что право на безделье я тоже заслужила.

Те из моих сменных родителей, которые ещё работали, устроили вечеринку в мою честь, и меня саму удивило то, с какой радостью я вошла в свою старую детскую, где обнималась, целовалась, плакала и обменивалась приветствиями с этими милыми мужчинами и женщинами, из которых одни обескураживающе постарели, а другие как будто совсем не изменились.

— Я же говорил, что ты вернёшься! — твердил папа Шемми, когда я танцевала с ним. — Я же говорил! — Они разворачивали бременские безделушки, которые я им привезла. — О, это слишком, моя дорогая! — воскликнула мама Квиллер, увидев браслеты с эстетическими приращениями.

Моего мужа папы и мамы приветствовали с робостью. Весь вечер, пока я напивалась, он, задиристо улыбаясь, стоял в украшенном лентами зале и непрерывно отвечал на одни и те же вопросы о самом себе.

Пересеклись мои пути и кое с кем из моих былых товарищей по детской, например с Симмоном. А вот Йогна я не видела, хотя втайне надеялась на встречу. Зато у меня появились новые друзья, из далёких от меня прежде слоёв общества. Меня стали приглашать на вечеринки к служителям. И хотя раньше я не относилась к их кругу, но, ещё пока я готовилась стать лётчицей, Послоград стал слишком тесен, чтобы я могла избежать встреч с ними. Теперь люди, служители и послы, которых в былые времена я знала лишь по именам или понаслышке, внезапно стали знакомыми, и даже больше. Но не все, кого я рассчитывала встретить, оказались на месте.

— А где Оутен? — спросила я о человеке, который часто выступал в наших послоградских тридах с сообщениями служителей. — Где папа Реншо? Где ГейНор? — о том пожилом после, одна из которых, принимая меня в Язык, сказала «Ависа Беннер Чо, не так ли?» с непередаваемой, великолепно сбалансированной интонацией, которая стала частью моего внутреннего идиолекта настолько, что, когда бы я ни представлялась полным именем, это размеренное, произнесённое её голосом «не так ли» непременно всплывало в моём сознании. — Где ДалТон? — спросила я о после, прослывшем умными, склонными к интригам и не скрывавшими своих разногласий с коллегами, как это было принято; с ними мне особенно хотелось познакомиться с тех пор, как я узнала, что это они публично не сдержали гнева, когда лопнул тот миаб, в моём детстве.