Владимир Кузнецов - Алхимик Страница 15

Мелкий дождь неприятно холодит кожу. Он пахнет гарью и оставляет после себя чёрные следы — небо отвергает копоть, которой наградил его Олднон. Эд прячет руки в рукава и поднимает выше воротник сюртука. Поднявшись по ступеням, он останавливается у церковных дверей, массивных и чёрных от старости. Бронзовая колотушка от дождя стала скользкой и норовит вырваться из пальцев.

На решительный стук Эда отвечают почти сразу. Щёлкает изнутри засов, двери со скрипом приоткрываются, и Сол видит перед собой пожилую монахиню в чёрной широкополой шляпе и чёрном же платье, застёгнутом по самый подбородок. Она смотрит на гостя вопросительно, не произнося ни слова.

— Добрый день, — Эд приподнимает цилиндр. — Могу я войти?

— Двери храма всегда открыты, — сипло отвечает женщина, отступая и пропуская Эда. Он входит в проём. Шаги его звонко отзываются под сводчатым потолком. Здесь пахнет сыростью и плесенью.

— Я ищу женщину, — оборачивается к монахине Сол. — Люди сказали, что она вступила в Орден Скорбящих Сестёр. Её зовут Алина…

Старуха смотрит на него недовольно, дверь закрывать не торопится.

— Если и так, то, став Скорбящей Сестрой она отринула мирские заботы. Теперь её жизнь посвящена служению…

— Я знаю, — кивает Эд нетерпеливо. — И всё же, я хотел бы знать, действительно ли она здесь, среди вас? Я давно не видел её и хотел бы просто перемолвится парой слов.

— Это не допускается, — пождав губы, сипит старуха. И всё же видно, что где-то в глубине ей любопытно. Наконец, чувство находит лазейку и проникает наружу.

— Кем она приходится тебе?

— Сестрой, — Эд заранее решил, что не станет называть Алину женой. Монахиня задумывается.

— Алина, — говорит она наконец. — Может быть, Эйлин?

— Может, — кивает Сол. — Мы родом издалека и здесь имя её могут произносить иначе. — Она ростом мне по плечо и у неё рыжие волосы и круглое лицо, но веснушек мало, почти нет.

Монахиня задумчиво кивает в такт его словам.

— Да, это Эйлин, — наконец, произносит она. — Только вот увидеться с ней ты не сможешь.

— Клянусь, я не стану понукать её к нарушению обетов, — Эд старается говорить спокойно, но пульс стучит в ушах и отзывается щемящей болью в груди. Слишком близко, чтобы просто взять и уйти.

— Не клянись, — морщится старуха. — Это грех. Твоя сестра неделю назад покинула монастырь и отправилась исполнять свой долг. Она и ещё три монахини. С тех пор их не видели. Теперь судьба их в руках Всевышнего.

Эд замирает, чувствуя, как приливает к лицу кровь. Перед глазами — та подворотня, где навалом лежат зашитые в окровавленные мешки тела. Жужжание мух. Тяжелый, удушливый одор гниения.

— Куда… — голос его становится сиплым. — Куда она ушла?

— Приория Святого Остина, — отвечает монахиня, — но я предостерегаю тебя от путешествия в это место. Красная Смерть особенно сильна там. Королевский указ запрещает входить туда под страхом смерти. Все улицы, ведущие туда, перегорожены и охраняются Стражей. Останься. Если Всевышнему угодно — твоя сестра вернётся невредимой.

Эд не сдерживает кривой ухмылки.

— И когда же это случится?

— Когда Красная Смерть отступит, — невозмутимость старухи пугает. Она говорит об эпидемии как о дожде или тумане.

— Через год? Или даже два? — сарказм в голосе Эдварда звучит слишком явственно. Впрочем, старуха не обращает на него никакого внимания. — Разве они не умрут от голода там?

— Не умрут. Каждое утро им оставляют еду у порога церкви Светлого Воскресенья. До сего дня, насколько мне известно, еду забирали.

Эд растерянно кивает — мысль его уже стремится к приории Святого Остина, храму Светлого Воскресенья. Монахиня успокаивающе касается ладонью его рукава.

— Иди с миром. Всё в руках Всевышнего. Он не даст невинной душе пропасть.

Тяжелая дверь с глухим стуком закрывается за спиной Сола. Дождь из лёгкой мороси превратился в затяжной осенний ливень. Крупные капли глухо стучат по влажно брусчатке, хлюпают в широких лужах. Нужно было возвращаться: выяснить, где расположена приория Святого Остина и как обойти сторожевые посты; собрать «джентльменский набор» — воду, еду и оружие.

Эд почти не чувствует холодных капель на своей коже. Сейчас необходимо сосредоточится — иначе мысли сами собой начнут вертеться вокруг Алины, плакальщиц и Красной Смерти. Плохое сочетание — с таким в голове ничего толкового сделать не получится. Тяжелое, серое небо над головой, кажется, сверлит его сотней неприязненных взглядов. Волнение смешивается со страхом, но вместе с этим приходит — впервые за много дней — что всего этого на самом деле не происходит.

До рассвета остаётся ещё пара часов и улицы погружены в чернильный, густой мрак. В этой части города не зажигают фонарей и не ставят на подоконники зажжённых свеч. Этого попросту некому делать — большая часть домов покинута, а те немногие, кто решился остаться (или не осмелился уйти), стараются ничем не привлекать к себе внимания. И мародёры отнюдь не главный из их страхов.

Спичка описал состояние заколоченных кварталов весьма ярко. Слухов о них ходило предостаточно, какие-то походили на правду, какие-то казались больным бредом. Оборванцы из мелких банд, которые разоряют брошенные дома — это одно, а голодные призраки, упыри-трупоеды и воплощённые демоны болезни — совсем другое. Ну, как минимум, Эд не хотел в это верить. Даже невзирая на то, что своими глазами видел одетого в дорогой сюртук мантикора Рипперджека. Если верить во всё рассказанное Спичкой, то к заколоченным кварталам нельзя приближаться и на ружейный выстрел.

Сейчас беспокоится нужно о другом — впереди тускло горят костры сторожевого поста. Красные мундиры муниципальной стражи кровавыми пятнами проступают в темноте, то появляясь в освещённом круге, то исчезая. Обойти их непросто — дома вокруг заперты, а двери накрест заколочены толстыми досками. Сама улица перекрыта рогатками из брёвен, на стенах краской намалёваны надписи: «Квартал закрыт Королевским Указом», «Не входить! Красная Смерть!» Невесёлые напутствия.

Эд подбирается ближе, замирая в густой тени небольшой подворотни, всего в десятке шагов от поста.

— Что-то сегодня тихо, — доносится до него сиплый голос одного из стражей.

— Перекрестись! — зло одёргивает его другой. — Тебе мало прошлой ночи?

— Бр-р! — в голосе первого звучит страх и отвращение. — Такой свистопляски давно не было. Я уж боялся, что пойдут на нас.

Сол внимательно осматривает подворотню. Узкое пространство между двумя обшитыми доской стенами, не шире метра. Дерево уже порядком подпортилось, там и тут зияют бреш, обнажающие известняковую кладку. Можно рискнуть и, упираясь ногами, попробовать подняться на крышу. Во всяком случае, иного способа обойти пост пока на ум не приходит.

— Это всё гробовщики с плакальщицами, — недовольно рявкает второй. — Разворошили очередное бесовское гнездо. Святоши, как же! Чёрта с два! Их там перережут, как свиней, а у нас потом неделю всё ходуном ходит.

— Не гневи Бога, — осторожно заявляет первый. — Это святые люди и делают они богоугодное дело. Или ты сам хочешь вместо них туда отправиться?

— На кой оно мне надо? — глумливо интересуется его собеседник. — Наше дело — никого не пускать, никого не выпускать. Пусть чёрные мундиры с больными разбираются.

— Пока призывные бунты не утихнут, у чёрных мундиров работы и так по горло будет.

Эд начинает подъем — не спеша, размерено. Обшивка немилосердно скрипит под его весом, от того приходится часто останавливаться, чтобы эти жуткие звуки выглядели естественными. Сильный ветер, который поднялся ночью, помогает ему — он отчаянно треплет перекосившиеся рамы, свистит в щелях, хлопает ставнями. Наверху Эд оказывается минут через двадцать, весь в поту, отчаянно сдерживая отдышку. Без малого сотня кило собственного веса — неприятное дополнение для таких упражнений, тем более что последний раз он так лазал лет в четырнадцать. Черепичная крыша вся словно покрыта какой-то жирной слизью. Понюхав руку, Эд с некоторым облегчением понимает, что это смешанный с дождём пепел. Стражники внизу сидят спинами к костру: один лицом к заколоченной приории, другой — в противоположную сторону. Они не видят друг друга — даже оглянись один из них, костёр бы не дал ему разглядеть товарища.

— Так вот почему вы болтаете, как две кумушки, — неслышно бормочет себе Эд. — Боитесь упустить момент, когда одному вскроют глотку.

Голоса часовых с крыши почти неразличимы — Сол улавливает только обрывки: о выпивке и ставках в «Крысиной Яме», о чьей-то блудливой жене, об очередном несчастном, попавшем в когти Рипперджеку. Стараясь не скрипеть осклизлыми черепками, он осторожно ползёт по крыше на четвереньках. Не самый благородный способ перемещения, зато самый надёжный — ухватиться тут не за что, а ограждений по краям нет.