Рэй Брэдбери - Отныне и вовек (сборник) Страница 15

Мы вернулись к себе в комнату, где нас уже ожидали предписания. Забрав экипировку и надев летательные ранцы, мы взмыли в воздух. Облака расступались, птицы разлетались в стороны, и наконец мы приземлились на мысе Кеннеди, среди суеты и сплошного гула необъятного космодрома. Нас окружали высоченные, как небоскребы, пусковые установки и сверкающие ракеты.

Потрясенный гигантским размахом происходящего, я озирался по сторонам.

– Смотри, что здесь делается, Квелл, а вот туда погляди! Космические корабли! Штук двадцать пять, если не больше. Одни названия чего стоят: «Аполлон – сто сорок девять», «Меркурий – семьдесят семь», «Юпитер – двести пятнадцать». А там…

Квелл не дал мне закончить:

– «Сетус-семь».

Я не мог отвести глаз от сверкающего цилиндра, который высился над всеми остальными.

– Это самый большой межпланетный корабль в истории, – с благоговением произнес я.

Квелл задумался:

– Вот интересно, ваши Бах и Бетховен в своих мечтах создавали хоть когда-нибудь нечто подобное?

Наши мечтательные размышления прервал чей-то голос:

– А как же иначе – конечно, создавали.

Обернувшись, мы увидели, что откуда-то из-под трапа появился старик, облаченный в ветхий, выцветший скафандр. Он обратился к нам запросто:

– Привет, друзья.

Очевидно, Квелл просканировал мысли незнакомца, перед тем как ответить:

– Мы тебе не друзья.

Невесело усмехнувшись, старик продолжил:

– Раскусил меня, телепат. Так держать. Вы зачислены на «Сетус-семь»?

– Да, – ответил я.

Старик сокрушенно произнес:

– Эх, стоите на краю пропасти. Остерегитесь, если вы себе не враги.

Квелл выругался на своем инопланетном наречии, а потом потянул меня за локоть:

– Пошли, Измаил. Зачем выслушивать эти бредни?

Старик увязался за нами.

– А ты, юноша, уже встречался с капитаном корабля?

– Пока что в глаза не видел. – Заинтригованный этим вопросом, я обернулся к нему.

– «В глаза не видел». Надо же, прямо в точку! Когда встретитесь, не пытайся заглянуть ему в глаза. Знай: их у него нет.

– Нет глаз? – поразился я. – Он слеп?

– Точнее сказать, изувечен. Пару лет назад в космосе ему выжгло глаза. Ну, ты-то и без меня это знал, – добавил старик, покосившись на Квелла.

– Ничего я не знал, – буркнул тот, еще раз потянув меня за рукав. – Больше мы тебя не слушаем.

Но старик не угомонился:

– А ты уже все слышал, друг мой, коль скоро выведал, что творится у меня в голове. Ты уже все видел. А теперь поделись-ка со своим юным приятелем. Поведай ему, что вас ждет.

Я стряхнул руку Квелла и замер в ожидании.

Старый астронавт приблизился к нам и заговорил, чеканя слова:

– Почему капитан лишился зрения? Когда? Где? Как? Законные вопросы. Может, был он космическим капелланом, погнался за Богом, а Бог не потерпел и единым махом наслал на него тьму? Гладок ли капитан лицом или же обезображен шрамами, по которым видно, где были залатаны рваные раны? Зияют ли чернотой мокрые дыры глазниц, перед которыми врачи оказались бессильны? Родился ли он альбиносом, или это ужас выбелил его волосы, словно припорошил беспощадным снегом?

Я оглянулся посмотреть на реакцию Квелла; его гигантская тень дрожала в солнечном свете, но сам он не издавал ни звука.

Старый астронавт с торжествующим видом подошел совсем близко.

– А теперь слушайте. Наступит такой миг, когда на борту этого корабля, в дальнем космосе, вы увидите землю – планету на горизонте, но земли не будет; застанете время, когда времени не будет – когда древние цари обрастут новой плотью и вернутся на свои престолы. Тогда, вот тогда и корабль, и капитан, и команда – все, все погибнут! Все, кроме одного.

У меня невольно сжались кулаки. В гневе я шагнул к старику, но он, вознамерившись закончить свою речь, отступил назад:

– Верь мне. «Сетус-семь» – не простой корабль. Он принадлежит капитану. А капитан потерян навеки.

С этими словами он развернулся и зашагал прочь.

– Подождите! – закричал я. – Стойте! Как вас зовут?

– Илия[19]. Илией зовут. В добрый час, друзья, в добрый час.

Он простер руки, и на его месте через мгновение осталась только тьма.

Мы с Квеллом остолбенели; у нас над головами пронеслась быстрая тень, и откуда-то сверху напоследок послышалось затихающее:

– В добрый час, в добрый…

К нам еще не вернулся дар речи, когда раздался оглушительный грохот: милях в пяти стартовала, вибрируя всем корпусом, ракета, которая при наборе высоты расцветила небо багровыми и белыми вспышками. Как только грохот утих, мы внезапно вспомнили, что вокруг нас кипит работа – туда-сюда сновали механики, роботы и астронавты, слышались звуки радиопередатчиков и электронных сигналов, плыли тени ракет, появляющихся из недр пусковых установок, чтобы унестись в космос.

Наконец Квелл нарушил молчание:

– Пора идти. Корабль ждет. Измаил, выполняй приказ, мы должны подняться на борт.

И мы двинулись к «Сетусу-7».

Глава 2

Ох уж эта космическая логистика. Ввести в компьютер миллиард и одно решение на все случаи жизни. Как наполнить десять тысяч рожков для кормления космических младенцев супероднородной, супергомогенизированной смесью. Как обеспечить поступление свежего воздуха из застекленных оранжерей. Как настроить опреснители для перегонки пота в питьевую воду.

Ударить во все колокола, нажать на клаксоны. Зажечь вспышки, приготовить раскаты грома. Спасайся, кто может.

Мы с Квеллом стояли на стартовой площадке, разглядывая гигантский корабль. После тревожной встречи с Илией прошла ровно неделя, и все семь дней члены экипажа, в том числе и мы сами, трудились не покладая рук, чтобы подготовить «Сетус-7» к старту.

– Квелл, – заметил я, – ни разу за целую неделю, среди всей этой суеты и беготни, не встретился нам – ни на борту, ни поблизости – напророченный капитан, хоть слепой, хоть зрячий.

Склонив набок подобие головы, Квелл закрыл глаза.

– Это он, – услышал я его шепот.

– Что? – забеспокоился я. – Что ты сказал?

Квелл продолжал шептать:

– Совсем близко.

Он повернулся и указал на стартовую башню. Лифт медленно полз наверх, и в кабине мы разглядели одинокий темный силуэт.

– Наш капитан, – сказал Квелл.

Церковь при космодроме. Накануне старта я пришел помолиться. За мной увязался Квелл, хотя я так и не понял, какому богу он молится и, вообще говоря, осознает ли, что такое молитва. Полумрак успокоил наши глаза, воспаленные слепящими огнями стартовой площадки. В этом тихом священном пространстве мы рассматривали купольный свод и мерцающие на нем полупрозрачные фигуры мужчин и женщин, не вернувшихся из космоса. От них исходил нежный, приглушенный шелест, многоголосый шепот.

– А это что? И зачем? – спросил Квелл.

Понаблюдав за плавающими фигурами, я ответил:

– Это мемориал – образы и голоса тех, кто погиб и навеки остался в космосе. Здесь, под куполом храма, с рассвета до заката воспроизводится облик и речь каждого – в знак памяти.

Мы с Квеллом стояли, слушали и смотрели.

Один из этих потерянных голосов произнес:

– Дэвид Смит, пропал на орбите Марса в июле две тысячи пятидесятого.

Другой, высокий и нежный, вторил:

– Элизабет Болл, дрейфует за Юпитером с две тысячи восемьдесят седьмого.

А третий, звонкий, повторял снова и снова:

– Роберт Хинкстон, убит метеоритным дождем в две тысячи шестьдесят третьем, похоронен в космосе.

Еще шепот:

– Похоронен.

Другой голос издалека:

– Пропал без вести.

И все эти тихие голоса как один повторяли:

– В космосе, в космосе, в космосе.

Я взял Квелла за паучью лапу и развернул в сторону алтаря.

– Смотри туда, – сказал я, для верности указывая пальцем. – На амвоне сейчас появится человек, умерший почти сто лет назад; но он был настолько выдающейся личностью, что современники оцифровали его душу, взяли записи голоса и при помощи микросхем воссоздали его целиком, вплоть до легчайшего вздоха.

Тут лучи света выхватили из полумрака фигуру, поднимающуюся на амвон.

– Преподобный Эллери Колуорт, – шепнул я.

– Робот? – тихо спросил Квелл.

– Не просто робот, – ответил я, – здесь нечто большее. Перед нами благородная сущность этого человека.

Огней поубавилось, как только невероятный, объемный образ преподобного Эллери Колуорта заговорил.

– Не умер ли Бог? – начал он. – Извечный вопрос. Однажды, услышав его, я рассмеялся и ответил: нет, не умер, просто задремал под вашу пустую болтовню.

Вокруг нас с Квеллом прокатился приглушенный смех, который затих, как только преподобный Колуорт снова заговорил:

– Лучшим ответом будет другой вопрос: а вы сами, часом, не умерли? Не остановилась ли кровь, что движет вашими руками, не остановились ли ваши руки, что движут металлом, не остановился ли металл, что бороздит космические просторы? Будоражат ли вашу душу безумные мысли о путешествиях и переселениях? О да. Значит, вы живы. Значит, жив Бог. Вы – тонкая кожа жизни на бесчувственной Земле, вы – растущая грань Божьего промысла, которая проявляет себя в жажде Вселенной. Так много Божьего ныне покоится в трепетном сне. Сама субстанция миров и галактик еще не знает себя. Но вот Господь во сне шевельнулся. Вы сами – суть это шевеление. Он пробуждается, и вы – Его пробуждение. Бог тянется к звездам. Вы – Его рука. Творение свершилось, и вас влечет на поиски. Он идет, чтобы найти, и вы идете, чтобы найти. Значит, все, к чему вы прикоснетесь на этом пути, будет освящено. В далеких мирах вы встретите свою плоть и кровь, ужасающую и непонятную, но все же вашу собственную. Не причиняйте ей вреда. Под внешней оболочкой у вас одна, общая божественная природа. Вы, словно Иона[20], плывете во чреве кита, только рукотворного, созданного из металла; вы несетесь по неведомым морям дальнего космоса, так не святотатствуйте, порицая себя и своих непривычных глазу близнецов, которых встретите среди звезд, а просите, чтобы вам было даровано понять чудеса – Космос, Время и Жизнь в затерянных высотах и забытых колыбелях Вечности. Горе тому, кто не сочтет все живое наисвященным и, готовясь склониться перед Богом, не сможет сказать: «Отец наш Небесный, Ты пробуждаешь меня. Я пробуждаю Тебя. Бессмертные, вместе мы пойдем по водам дальнего космоса сквозь новый рассвет, имя которому – Вечность».