Ким Робинсон - Марсиане (сборник) Страница 15

Позднее Пол Баньян, дальний потомок этих панспермических архей, вернулся на Марс – к тому времени уже холодный и будто бы пустой, за исключением некоторых древних, что таились в глубине вулканических пустот. Пол и его синий бык по кличке Малыш, как вы помните, были повержены Большим человеком, который вдавил их глубоко в планету, – сквозь кору и мантию Пол достиг самого ядра. Затем семейство бактерий, что жили внутри Пола, разбрелись по всему реголиту, после чего начали криптоэндолитический большой скачок. Этот скачок послужил самым первым субмарсианским терраформированием, которое в результате своей эволюции привело к возникновению тех маленьких красных человечков, какими мы их знаем.

Так марсиане вернулись вновь, причем почти такими же маленькими, как в первый раз, – всего на пару величин крупнее, чем прежде, да-да. Но степень родства между маленькими красными человечками и археями также была не из простых. Наверное, они приходились троюродными правнуками? Пожалуй, как-то так.

Несмотря на кровные узы, маленькие красные человечки уже на заре своей цивилизации обнаружили, что их предков архей можно было выращивать и использовать в качестве пищи, строительных материалов, одежды и прочего. Изобретение такой формы земледелия и промышленности привело к стремительнейшему росту населения – начав эксплуатировать тех, кто стоял ниже них, маленькие красные человечки поднялись на ступеньку в пищевой цепи. И для них это было здорово, а они в некотором смысле помогли и нам – это было здорово и для людей, живущих на Марсе. Однако для архей это стало сущим варварством. Маленькие красные человечки принимали их угрюмые животные взгляды лишь как знак раболепства, но на самом деле археи смотрели на них и думали: «Мы с вами еще расквитаемся, каннибалы!»

И они устроили заговор. Археи понимали, что терраформирование вело к созданию аэробной среды, в которой, однако, все должно было остаться примерно так же, и что маленькие красные человечки все равно к ней приспособятся и станут частью более крупной системы, переберутся на поверхность и займут свое маленькое красное местечко в растущей биосфере, тогда как древние останутся запертыми в кромешной тьме, где будут жить лишь благодаря теплу, воде и химическим реакциям между водородом и углекислым газом. «Это нечестно, – сказали археи. – Так не пойдет. Эта планета с самого начала принадлежала нам. Мы должны отвоевать ее обратно!»

«Но как? – спросили некоторые. – Сейчас куда ни выйди – всюду кислород. Только здесь его нет. И с каждым днем становится только хуже».

«Мы что-нибудь придумаем, – ответили другие. – Мы же Thermoproteus, мы найдем способ. Как-нибудь да просочимся. Они травили нас – а мы отравим их. Просто дождитесь своего часа и оставайтесь на связи. День анаэробной революции еще придет».

IV. Как с нами говорила планета

1. БОЛЬШОЙ УСТУП

Как вы знаете, причины крупного расхождения между северными низменностями и южными кратерированными нагорьями до сих пор вызывают споры среди ареологов. Оно может служить результатом мощнейшего удара времен ранних бомбардировок, ударным бассейном которого стал север планеты. Или, может быть, тектонические силы, все еще бушевавшие под корой, привели к тому, что протоконтинентальный кратон, вроде земной Пангеи, поднялся в южном полушарии и там и застыл, потому что планета размером меньше, чем Земля, охлаждалась быстрее без каких-либо последующих разломов и смещений тектонических плит. Может показаться, что эти толкования настолько разнятся, что ареология должна была сразу же поставить вопросы, после которых то или иное объяснение было бы отвергнуто или подтверждено, но пока этого не случилось. В итоге оба объяснения сумели привлечь немало сторонников, и на этой почве возникла одна из основных дискуссий в ареологии. У самого же меня по этому поводу мнения нет.

Данный вопрос имеет влияние и на многие другие проблемы ареологии, но здесь стоит помнить, что это расхождение означает для тех, кто пытается пересечь поверхность планеты. Если пройти поперек каньона Эхо, приблизившись к его восточным скалам, то откроется, пожалуй, самый впечатляющий вид на начало так называемого Большого Уступа.

Дно каньона Эхо настолько хаотично, что тому, кто идет по нему пешком, приходится бесконечно блуждать и изыскивать различные пути, чтобы продвинуться вперед. Сегодня там можно идти по тропе, сведя все подъемы и спуски, тупики, обходы и отступления к минимуму, а сама Тропа стала моделью умения находить путь по такой беспорядочной местности. А если кому-то захочется прочувствовать, каково здесь было раньше, то лучше, наверное, сойти с тропы и двинуться через пустошь новыми, не-повторимыми зигзагами.

В таком случае вы быстро обнаружите: чтобы добраться до объекта, до которого вам якобы рукой подать, на самом деле придется идти очень далеко. Нередко получается и так, что перед собой вы можете видеть всего на километр, а то и меньше. Весь пейзаж составляют крупные обветренные глыбы базальта и андезита, и идущему кажется, будто он пересекает склон, состоящий из частиц на две-три величины более крупных, чем бывает обычно. И он пробирается, как какой-нибудь муравей. Вокруг повсюду видны утесы – невысокие, но неприступные. Единственный способ продвигаться вперед – это держаться линий хребтов, огибая провалы за провалами и надеясь, что эти линии соединятся таким образом, что по ним можно будет как-нибудь вскарабкаться. Как бы преодолеть лабиринт, перебираясь по стенкам.

Хаотическая земля. Название получилось весьма точным. Поверхность здесь оказалась без опоры: водоносный слой быстро опустошился, вылившись во время большого наводнения в каньон Эхо, затем в каньон Касэй и оттуда на равнину Хриса примерно в двух тысячах километров. И когда это произошло, земля просто обвалилась.

И вот так нужно день за днем идти, карабкаться, ползать по всяким наклонным поверхностям и отломанным краям огромных глыб. Здесь хорошо видно, что случилось: земля провалилась и рассыпалась, ее было больше, чем могло бы поместиться. Силу этой древней катастрофы лишь едва сумели скрыть три миллиарда лет эрозии и осаждения пыли. Даже забавно, что столь изменчивого вида местность на самом деле была такой древней и неизменной.

Так что вокруг видно лишь разрушенную породу и ничего больше. Да и видеть-то получается не так уж далеко: даже с самых высоких точек (а Тропа так и тянется от одной такой точки к другой) до горизонта всего три-четыре километра. Вот такая тесная и смешанная пустошь ржавых камней.

Затем на пике какого-нибудь длинного гребня вы обнаружите, что забрались достаточно высоко, что вдали на востоке уже кое-как просматриваются бледно-оранжевые в предзакатном свете вершины горного хребта. А если останетесь на своем возвышении на ночлег, то в этом далеком розовом отблеске вам покажется, будто небо над вами медленно занимает чудное инопланетное явление.

Но следующим утром вы спуститесь обратно в лабиринт рытвин и холмиков, линий хребтов и редких плато, похожих на низкие плоские крыши в Манхэттене. Чтобы пересечь такую местность, от вас потребуется все внимание, поэтому вы почти забудете о виде гор вдали, а трудности станут все более ощутимыми (как раз в этом районе мы обнаружили трещину в тридцатиметровой скале, в которую легко можно спуститься на веревках) – пока не взойдете на следующий пик среди этого хаоса, который вновь обратит ваше внимание на горы, теперь более близкие и будто бы высокие. Теперь вам станет видно, что это не горный хребет, а утес, протянувшийся с севера на юг, от горизонта до горизонта, врезавшийся в обычный порядок скал, немного зубчатый, но тем не менее вполне массивный на вид.

И с каждым днем, занимая ваш горизонт, он будет становиться все ближе. Оставаясь на виду все дольше, но не насовсем – потому что вы то и дело спускаетесь в те впадины, что встают у вас на пути. Но продолжая двигаться примерно на восток, всякий раз, когда вы не находитесь во впадине, утес высится впереди над горизонтом, до которого все также стабильно остается не более пяти километров. Таким образом получается, что у вас, по сути, два горизонта – один низкий и рядом, второй высокий и далеко.

И в итоге вы приближаетесь к утесу настолько, что он заполняет собой все небо на востоке. Он удивительным образом высится возле зенита – а вы будто бежите к стене другого, более масштабного мира. Будто ползете по сухому растрескавшемуся дну континентального шельфа. Расщелины и углубления в утесе теперь сами кажутся целыми просторами в мирах каньонов еще более глубоких и обрывистых. Каждый уступ между ними теперь тоже кажется огромной опорой расположенного выше мира. Редкие горизонтальные ступени стали будто бы настолько велики, что способны поддерживать целые острова. Но так ли это – снизу сказать трудно.

И действительно, ко времени, когда вы достигаете места, где можно встать на одно из последних возвышений хаоса, примерно той же высоты, что и узкая полоса холмистых плато между хаосом и уступом, – тогда-то вам и удается, наконец, заглянуть на то, что находится между вами и основанием утеса. Вершину утеса при этом вы уже не увидите. Его масса преграждает вам обзор, и то, что стоит перед вами, обрамляет все небо, но его вершина – не настоящая, хотя вам и может так показаться, тогда как на самом деле это скорее лишь какой-нибудь выступ на плоскости склона.