Роберт Хайнлайн - Звездный десант Страница 16

— Да? Разумеется, несправедливо! Все тут несправедливо! Он первым меня ударил! Вы же слышали, все говорят, что он первый начал!

— Еще что-нибудь?

— Э? Нет, сэр. А что, недостаточно?

— Разбирательство окончено. Рядовой Теодор К. Хендрик, шаг вперед!

Лейтенант все это время стоял, теперь поднялся и капитан Франкель. Вдруг стало холодно.

— Рядовой Хендрик, вы признаны виновным в предъявленном вам обвинении.

У меня скрутило желудок. Неужели они все-таки... они собираются сделать из Теда Хендрика «Дэнни Дивера». Еще сегодня утром я завтракал рядом с ним.

Пока я боролся с тошнотой, лейтенант продолжил..:

— Суд приговаривает вас к десяти ударам плетью и увольнению с резолюцией: «За нарушение Устава».

Хендрик сглотнул

— Я хочу уволиться!

— Суд не дает вам разрешения на увольнение. Суд хочет добавить, что к вам применено столь мягкое наказание исключительно потому, что данный суд не уполномочен наказывать вас строже. Представитель обвинения настаивал на проведении трибунала этого уровня по неназванным причинам. Будь на его месте генерал, за то же преступление по представленным уликам вас приговорили бы к повешению за шею, пока не умрете. Вам очень повезло: офицер, властью которого вы преданы трибуналу, обошелся с вами весьма милосердно,— лейтенант Спиексма помолчал.— Приговор будет приведен в исполнение, как только офицер, созвавший трибунал, подаст рапорт о случившемся. Заседание окончено. Увести обвиняемого и взять его под стражу.

Последняя фраза была адресована мне, но мне не пришлось делать что-то особенное, разве что позвонил в караулку и вызвал наряд, а потом получил с них расписку за Хендрика.

Днем капитан Франкель отослал меня к врачу, а тот сказал, что я годен нести службу. Я вернулся в свое отделение как раз воврел!я, чтобы переодеться, выйти со всеми вместе на поверку и получить от сержанта Зима взбучку за пятна на кителе.

У него самого было пятно побольше моего — вокруг глаза,— но я не стал об этом упоминать.

Кто-то установил на плацу большой столб позади того места, где обычно стоял адъютант. Когда дошло время до зачитывания приказов, вместо обычных дневных распоряжений огласили приговор трибунала над Хендриком.

Потом его вывели под конвоем двух вооруженных часовых и со скованными впереди руками.

Я еще ни разу не видел порки. Дома, разумеется, случались публичные наказания, перед федеральным центром, но отец строго-настрого запретил мне подходить близко. Один раз я попытался нарушить его приказ... но порку отложили, а больше я не предпринимал попыток.

И одного раза было много.

Охрана подняла Хендрику руки и зацепили наручники за крюк на столбе. Затем сорвали с Теда рубашку, она была как-то так устроена, что снялась сразу, а майки под ней не было. Адъютант отрывисто произнес:

— Привести приговор в исполнение.

Вперед с хлыстом в руке вышел капрал-инструктор из другого батальона. Начальник стражи начал считать.

Он считал очень медленно, пять секунд между ударами, а казалось — дольше. Тед даже не пикнул до третьего удара, потом всхлипнул

Следующее, что я помню,— это то, что я смотрю на капрала Бронски. Он лупит меня по щекам и пристально вглядывается мне в лицо. Он прекратил меня бить и спросил:

— Пришел в норму? Ладно, становись в строй. Живо, сейчас скомандуют смотр.

После смотра мы побрели в расположение роты. Я не смог проглотить и куска, да и многие ребята — тоже.

Никто и слова не сказал о моем обмороке. Позднее я выяснил, что я был не одинок, сознание потеряли еще пара дюжин человек.

6 

То, за что мы не платим, мы не ценим... и потому, как

это ни странно, столь бесценный дар, как СВОБОДА,

не ценится достаточно высоко.

Томас Пэйн

Ночью, после того как Хендрика с позором вышибли, я пал так низко, что дальше в лагере Артура Карри просто некуда. Я не сумел уснуть. Надо пройти через учебку, чтобы полностью оценить, насколько потрясен должен быть новобранец, чтобы ворочаться без сна на койке. Но на учениях днем я не был, так что устать мне было не с чего, да и плечо побаливало, хотя врач выставил меня из медчасти с резолюцией «Годен»; в голове крутились строчки из маминого письма, а стоило закрыть глаза, как я слышал щелканье хлыста и видел Теда, обвисшего возле позорного столба.

На шевроны мне было плевать. Вообще все вдруг потеряло значение, потому что я твердо решил уволиться. Если бы не время за полночь и отсутствие под рукой бумаги и ручки, я бы уже был гражданским.

Тед совершил крупную ошибку, и понадобилось ему от силы полсекунды. И вышло все действительно случайно. Пусть он ненавидел службу — кто ж ее любит? — он очень хотел выслужить свой срок и получить гражданские права; Тед собирался стать политиком, постоянно об этом говорил. «Нужно кое-что изменить — вот увидите!»

Что ж, теперь дорога в политику ему закрыта. На секунду расслабился — все, крышка!

Если с ним произошло такое, со мной тоже может. Что, если я тоже оступлюсь? Завтра или на следующей неделе? Даже не дадут уйти самому... дадут пинка под барабан и с исполосованной спиной.

Самое время признать, что я ошибался, а отец был прав, самое время найти лист бумаги и отправляться домой, чтобы сказать отцу, что я готов ехать в Гарвард, а затем заниматься бизнесом — если он все еще хочет доверить мне дела. Самое время пойти к сержанту Зиму... с самого утра взять и пойти к нему и сказать, что с меня хватит. Но это утром, потому что будить сержанта Зима не ради чего-то экстренного (что он посчитает экстренным), а по ерунде... поверьте мне, не стоит! Только не сержанта Зима.

Сержант Зим...

Он беспокоил меня не меньше, чем Тед. После того как трибунал был окончен и Теда увели, сержант задержался и сказал капитану Франкелю:

— Прошу разрешения обратиться к командиру батальона, сэр.

— Обращайтесь. Все равно я хотел перекинуться с вами парой фраз. Садитесь.

Зим зыркнул на меня незаплывшим глазом, капитан тоже на меня посмотрел, и мне не надо было говорить, чтобы я вышел. Я испарился. В приемной никого не было, только парочка штатских писарей. Я не осмелился уйти далеко, потому что мог понадобиться капитану. Я отыскал стул и сел.

Сквозь перегородку, к которой я приткнулся затылком, мне было все слышно. Батальонный штаб был все-таки постройкой, а не палаткой, раз в нем размещалось стационарное оборудование. Но и зданием в прямом смысле он тоже не был. Барак с тонкими, как бумага, перегородками. Солшеваюсь, чтобы штатские что-то слышали, поскольку сидели в наушниках, согнувшись над пишущими машинками. Кроме того, им было плевать. Я не хотел подслушивать. Э-э... может быть, все-таки хотел

Зим сказал:

— Прошу перевода в боевую часть, сэр.

Франкель ответил:

— Не слышу тебя, Чарли. Опять ухо барахлит.

Зим:

— Я серьезно, сэр. Эта служба не для меня.

Франкель, раздраженно:

— Прекрати скулить, сержант. Подожди, по крайней мере когда мы будем вне службы. Ну, что стряслось?

Зим выдавил:

— Капитан, мальчишка не заслужил плетей.

— Разумеется, не заслужил,— отозвался Франкель.— Ты знаешь, кто виноват. И я это знаю.

— Так точно, сэр. Знаю.

— Ну и?.. А еще ты лучше меня знаешь, что на этой стадии мальчишки — что дикие звери. Ты знаешь, когда безопасно поворачиваться к ним спиной, а когда нет. И ты знаешь установку и приказ по поводу статьи девять-ноль-восемь-ноль — никогда не давай им шанса нарушить статью. Конечно, кто-то из них попытается; если бы они не были агрессивными, то не годились бы для мобильной пехоты. В строю они послушны; вполне безопасно повернуться к ним спиной, когда они едят, спят или сидят на хвостах и слушают лекцию. Но выведи их на полевые учения, у них подскакивает адреналин, и они взрывоопасны, как гремучая ртуть. Тебе это известно, инструкторам это известно; тебя обучали — и научили! — быть начеку, гасить поползновения в зародыше. Так объясни мне, каким это образом новобранец-недоучка навесил тебе фингал под глаз? Он не должен был даже пальцем тебя тронуть; ты должен был выбить из него дурь вместе с духом, как только заметил, куда он нацелился. Форму теряешь?

— Не знаю,— пробормотал Зим.— Наверное...

— Если так, то к боевой части тебя и подпускать нельзя. Но это не так. Или не было так три дня назад, когда мы с тобой работали. Где ты дал маху?

Зим ответил не сразу.

— Наверное, пометил его как безопасного.

— Таких не бывает.

— Так точно, сэр. Но он так старался, так хотел выслужить срок... У него никаких способностей, но он просто из кожи вон лез. Наверное, у меня подсознательно получилось,— Зим помолчал и добавил: — Наверное, потому что он мне нравился.

Франкель фыркнул:

— Инструктору любовь не положена.