Сергей Снегов - Вторжение в Персей Страница 16

Так держали себя и другие люди, но с ангелами головоглазам пришлось повозиться.

Труба с его крылатыми сородичами высосало на планету по тому же силовому транспортеру, что и нас, но на почве ангелы повели себя по-иному. Труб взлетел, а за ним с гамом устремились другие ангелы. Головоглазы заметались, их перископы страшно засверкали, но сила гравитационных ударов квадратно уменьшалась с отдалением, и ангелы быстро усвоили эту нехитрую истину: они взлетали повыше и там, недоступные для кары, дико резвилась.

Вскоре в их пеструю толпу шумно ворвались пегасы, а за пегасами, огромный и величественный, вынесся Громовержец с Лусином на спине и круг за кругом стал уходить все выше. Драконы поменьше бросились за своим вождем, и образовалась трехэтажная суматоха.

Выше всех, полностью недоступные для головоглазов, тихо реяла крылатые драконы, пониже сновали ангелы, а под ними бесновались летающие лошади, ошалевшие от вольного воздуха после тесных конюшен звездолета. Кое-кого из пегасов зловредам удалось сшибить, но и эти, побегав по грунту, вновь с радостным ржанием уносились к своим.

Стоявшие возле меня Камагин и Осима обменялись взглядами.

— Только без слов! — предупредил я мысленно. — А также без молчаливых рассуждений. Мы не знаем, какая техника подслушивания на базе. И не жестикулируйте, пожалуйста.

Они продолжали объясняться восхищенными взглядами, выразительно кривили лица, но рук из карманов не вынимали, чтобы не привлечь внимания резкими жестами. К нам присоединились Ромеро и Петри, и беседа безруких и глухонемых стала такой оживленной, что я опять встревожился.

Развязка затянувшейся неразберихи была крутой. В одном из звездолетов засверкало желтым огнем пятно, и пляска в воздухе оборвалась. И лошади, и ангелы, и драконы, и Лусин верхом на драконе покатились вниз. Если бы я мог любоваться этим зрелищем взглядом постороннего наблюдателя, оно, вероятно, показалось бы забавным. И ангелы, и пегасы с прежней энергией махали крыльями, но летели вниз, как лыжники с трамплина.

Ромеро приподнял и опустил бровь. Код его мимики был недопустимо прост.

— Ну, что ж — звездолеты! — пробормотал мыслью Камагин. — Не везде же будут эти чертовы машины!

Передние углубились в лес. К нам, обгоняя задних, добрались Труб и Лусин. Труб был сконфужен неудачным весельем в воздухе, а Лусин сиял. Громовержец показал свои летные способности, и это почти примиряло Лусина с пленом.

— Хорошо, а? — похвастался он вслух.

Я промолчал, а Камагин, подкрепляя мысль взглядом, ответил через дешифратор:

— Отлично Лусин. Твои крылатые друзья облегчат нам заключение.

Я обратился к Трубу, уныло поджавшему крылья:

— Как летается на высоте? Отвечай через прибор.

В отличие от Лусина, обретавшего красноречие при мысленных объяснениях, Труб сразу начинал мекать, чуть переходил на прямую мысль. Он был из тех, кого Ромеро называет косномысленными.

— Леталось… видишь ли, Эли… вроде на Земле! Лучше Оры… Выше — труднее… Быстрое разрежение — вверх…

— Падалось легче, чем поднималось, — добавил Ромеро.

Из объяснений Труба я уяснил себе, что тяготеющее поле планеты сконструировано не по Ньютону.

За поворотом металлической аллеи открылось металлическое сооружение в зеленой чешуе окислов, в оползнях солей. Внутрь него вел туннель. Я остановился и оглянулся. Позади меня двигались все три экипажа звездолетов, за ними то шагом, то короткими взлетами, то отставали, то торопились ангелы, шествие завершали пегасы и драконы. Немыслимо было и думать, что такую ораву пленных можно втиснуть в приземистое помещение.

— Нас приглашают, и пока вроде вежливо. — Ромеро кивнул на охранников, усиленно мотавших в сторону дома мерцающими перископами.

— Подождем Орлана, — решил я.

Пока мы ждали, зеленая тучка, приползшая в зенит, пролилась зеленым дождем из солей никеля. Сперва падали отдельные капли, быстро запятнавшие нас, потом хлынул ливень, наподобие тех, что устраиваются на Земле в дни летних гроз. В потемневшем небе засверкали молнии, темно-красные, и не ослепительно яркие, как у нас, а тусклые. Я отыскал Мэри и Астра и укрыл их своим плащом. Мэри дрожала, а сын с обидой доказывал, что способен вынести все, что выносят другие мужчины.

— Безусловно, — утешил его я. — И если бы этот ливень вынуждал на духовные или физические усилия, я сам потребовал бы от тебя: ну, поборись! Но он только пачкает, а грязи добавлять не обязательно.

Ливень оборвался внезапно, как налетел, в небе засветился тот же невыразительный белый карлик, медленно клонившийся к горизонту. Мы были мокры и перепачканы, люди превратились в зеленые статуи, ангелы топорщили повисшие зеленые крылья, Труб встряхивался, как пес, выбравшийся из воды, я выжимал отяжелевший плащ.

За этим занятием нас застал Орлан.

— У нас под душ идут, чтобы очиститься, у вас — чтоб запачкаться, — сказал я сердито.

— Никелевая планета! — пояснил он со снисходительным бесстрастием. — Среди наших баз имеются марганцевые, железные, свинцовые, кобальтовые, натриевые, золотые, ртутные… Для вас выбрана никелевая, потому что она — зеленая.

— Я предпочел бы золотую, они нам знакомы, — оказал я, намекая на то, что одну золотую планету мы уничтожили.

Он пропустил намек мимо ушей.

— Вы не вынесли бы там хлорных соединений золота. Великий хочет сохранить вам жизни.

— Если вы заботитесь о наших жизнях, зачем загонять нас в эту тесную берлогу?

— Места в ней хватит всем.

Туннель вел во вместительный вестибюль, откуда отпочковывались широкие коридоры с самосветящимися стенами. Под шапкой невзрачного домика скрывался обширный комплекс помещений. Все здесь, как и снаружи, было никелевое, но соединения никеля потеряли мертвенную зеленую однообразность, а металлически чистый, он уже блистал синеватостью.

Не скажу, что я был восхищен богатством и теплотой цвета, но мне уже не хотелось волком выть от «зеленой тоски».

— Направо — людям, прямо и налево — вашим союзникам, — распорядился Орлан.

Я осведомился, имеют ли люди право общаться с своими друзьями. Право такое было. Ангелы повалили прямо, пегасы с драконами понеслись налево, мы с Орланом повернули направо. Самосветящийся коридор вел в огромный четырехугольный зал, тоже с самосветящимися стенами и потолком. Вдоль стен тянулись странные, похожие на желоба, сооружения. В такой тюрьме можно было разместить команды целого флота галактических кораблей, а не только три экипажа.

— Нары, — сказал Ромеро, показывая на желоба.

— Размещайтесь! — сказал Орлан и повернулся ко мне. — Вы пойдете со мной, адмирал.

Ко мне подошли Осима и Камагин, сзади встал Ромеро.

— Мы не пустим адмирала одного, — сказал Осима.

Ничто не изменилось на бесстрастном лице Орлана.

— Адмирал пойдет один. Вы не нужны.

Ромеро указал на телохранителей Орлана:

— Разрешите заметить, что вас тоже сопровождают адъютанты. Охрана положена нашему адмиралу по рангу.

— Он пойдет один, — холодно повторил Орлан.

— Не волнуйтесь, — сказал я друзьям. — Один я пойду или втроем, все равно мы в полной их власти.

5

Я еле поспевал за моими проводниками: их плавные прыжки, напоминавшие танец, а не ходьбу, были быстрее даже моего бега. Временами они останавливались и поджидали меня, не оборачиваясь, точно видели спиной так же хорошо, как глазами. Я не мог отделаться от ощущения, что вокруг невидимки. По коридору можно было устроить шествие по десять человек в ряду, а мне не хватало пространства. Притворяясь, что не удержался, я раза три отскакивал в сторону, но везде была пустота, столкнуться с невидимками не удалось.

В новом помещении, маленьком и скудно освещенном, Орлан приказал мне остановиться. Я стоял посреди комнаты. Орлан с телохранителями подошел к двери напротив, и она открылась им навстречу.

В помещение вприпрыжку вбежал человек, и я сразу узнал его. Это был Андре. Он двигался не как Андре, у него была старчески согбенная фигура, он уныло, не как Андре, склонял голову, нелепо размахивал руками, нелепо скрипучим голосом что-то бормотал. Ничего не было у него от Андре, все было иное, незнакомое, неожиданное, непредставимое!.. Но это мог быть только Андре.

— Андре! — закричал я, кидаясь к нему.

Он поднял голову, и я увидел лицо его, постаревшее, изможденное, до того непонятное, что восторг встречи мгновенно превратился в страх. Я схватил Андре, прижал к груди, застонал от ликования и боли, но уже в ту первую минуту почувствовал, что не одну радость принесет воскрешение Андре из небытия, и, может быть, меньше всего — радость.

Андре оттолкнул меня. Он меня не узнал.

— Андре! — молил я. — Взгляни, это же я, Эли, я твой друг Эли, вспомни, я же Эли, я Эли, Андре! Андре!