Джеймс Блиш - Триумф времени Страница 16

— Нет, — тут же ответил доктор Шлосс. — Вы забываете, что такой объект мог бы существовать на другой стороне — но прежде всего, он должен существовать на нашей. Нам понадобилось бы изыскать возможность собрать его здесь для эксперимента в будущем; а к тому времени, когда мы сможем его увидеть — в настоящем эксперимента — он будет находиться на стадии по меньшей мере довольно сильного распада, и затем будет эволюционировать до уровня своей сборки. И от него мы ничего не сможем получить, кроме того, как ведет себя антивещество в нашей вселенной; и он ничего нам не сообщит о любой вселенной в которой антивещество — норма.

Спустя мгновение он добавил задумчиво:

— И кроме того, такой проект едва ли удастся реализовать за время меньшее, чем столетие, я бы даже сказал — два столетия; и при таких обстоятельствах я предпочел бы сыграть в покер.

— А вот я бы не стал, — неожиданно заявил Джейк. — Думаю, Амальфи прав принципиально. Несмотря на трудность проблемы, необходимо создать какую-то исследовательскую станцию, которую мы могли бы послать в разрыв. Имейте в виду, что я в принципе согласен — создание прибора из антивещества — полностью ошибочно. Эта штука должна быть абсолютно нематериальна, нечто производное из того, что мы могли бы набрать в Ничейной Земле. Но видеть что-то на огромных расстояниях, несмотря на все шансы против — дисциплина, которой я обучен. Я не думаю, что мы должны считать это неразрешимой проблемой. Шлосс, а что думаете вы? Если вы и ваша группа готовы отказаться от вашего прибора из антивещества в пользу покера, не хотели бы вы поработать со мной некоторое время над этой проблемой? Мне понадобится ваш опыт, но вам, в свою очередь — моя точка зрения; и быть может, вместе нам удастся создать этот прибор и получить данные. Должен отметить, Мирамон, что я не испытываю особой надежды, но…

— За исключением той надежды, которую вы нам только что предложили, — ответил Мирамон с загоревшимися глазами. — Вот теперь я услышал от вас то, что надеялся услышать. Это голос Земли из нашей памяти. Мы предоставим вам все, что только в наших силах; для начала, мы предоставим вам нашу планету. Но вселенную, обе вселенных и немыслимую метавселенную, вы должны создать для себя сами. Мы и запомнили вас такими — в вас всегда присутствовала эта безграничная амбиция.

Неожиданно он слегка приуныл.

— И мы будем вашими учениками; и это тоже, как это было всегда. Только начать — это все, что мы просим.

Амальфи окинул взглядом и понял, что за столом достигнут консенсус. И подобное согласие, в котором он нуждался со стороны слушателей с Новой Земли, он смог получить, с тем же успехом, исходя из общего молчания.

— Я думаю, — медленно констатировал он, — что мы уже начали.

4. ФАБР-СУИТ

В полуденном сиянии огромной Цефеиды, вокруг которой планета находилась на орбите в данный момент, на холме Он было особенно жарко. Несмотря на то, что она находилась на почтительном расстоянии в тридцать пять астрономических единиц, что составляло удаление, в тридцать пять раз превышавшее расстояние от Солнца до старой Земли. И даже на таком удалении, сияние звезды, чья абсолютная магнитуда составляла минус единицу, едва было переносимо в пик ее восьмидневного цикла. В низшей точке этого цикла, когда интенсивность излучения падала в двадцать пять раз, наоборот, становилось довольно холодно, да так, что можно отморозить уши; ситуация, далекая от идеальной для планеты, в основном агропромышленной. Но Ониане и не собирались задерживаться во владениях Цефеиды дольше, чем на один сельскохозяйственный сезон.

Уэб и Эстелль расположились в высокой траве, покрывавшей холм под палящими лучами светила и медленно приходили в себя. Уэб особенно был рад каникулам. Это утро началось с трезвого исследования Фабр-Суит, величайшего монумента прошлого планеты Он, а в настоящем — центра философской мысли планеты; до сих пор это оказалось единственным местом, найденным ими на Он, которое им позволено было исследовать самим. Разрешение на это они получили как от самих Ониан, так и от своих родителей. Тем не менее, этим утром, свобода преподнесла им неожиданное, но логичное последствие: они обнаружили, что Фабр-Суит являлся также одним из немногих городов на планете, где детям Ониан разрешалось свободно перемещаться. Во всех иных местах располагалось слишком много механизмов и машин, необходимых для жизни планеты в целом; и Ониане не хотели допустить и малейшей возможности, чтобы дети могли попасть в гущу работ, кроме того, с их незначительным населением, они не могли допустить утраты даже одной-единственной жизни.

Уэб и Эстелль переоделись в одеяния наподобие хитонов — одежду Ониан в тот же момент, когда им сообщили о разрешении исследовать город, хотя и на весьма ограниченных условиях, но у детей Ониан не составило большого труда разобраться в маскировке, так как Уэб и Эстелль могли разговаривать на их языке с большим трудом. Этот языковый барьер оказался частью раздражения — хотя большинство взрослых Ониан разговаривали на смеси Английского, Интерлинга и Русского, считавшегося beche-de-mer [нечто вроде матросского сленга, пиджин, «трёпанг» (фр.) ] глубокого космоса, давно уже выученного Бродягами, в то время как дети его не знали — что к тому же оказалось и так уж и плохо, поскольку это незнание предотвратило интенсивный допрос Уэба и Эстелль об их собственном мире, его культуре и истории. Вместо этого, они вскоре обнаружили, что принимают участие в довольно сложной игрой преследования, называвшейся Матрица, похожей на перебежки-пятнашки, за одним исключением — игра была трехмерной. В нее играли в двенадцатиэтажном здании, имевшем прозрачные перекрытия, так что всегда можно было разглядеть положения других игроков и кроме того — расположенные в стратегических точках спиндиззи и шахты с фрикционным полем позволяли быстро перескакивать с этажа на этаж. У Уэба первого зародилось подозрение, что здание либо построено специально для этой игра, либо его полностью оставили для этой цели, так как прозрачные перекрытия были соответствующим образом расположены и кроме того, само здание, похоже не имело ничего другого, что можно было бы использовать для других целей.

Сперва Уэб посчитал, что игра достаточно увлекательна, но так же и сбивает с толку — он оказался одним из первых ликвидированных игроков. Если бы не импровизация со сменой правил, он оказывался бы «Этим» каждый новый цикл, но даже и под защитой новых правил он не смог показать хороший результат. С другой стороны, Эстелль, восприняла Матрицу, словно она родилась для этой игры и буквально через полчаса ее длинноногая, худенькая фигурка, столь же худенькая, как и у остальных мальчишек, стрелой проносилась среди калейдоскопа бегущих фигур с поразительной грациозностью и быстротой. Когда пришло время ленча, запыхавшийся Уэб со своим уязвленным чувством собственного достоинства, более чем приветствовал возможность выбраться из города в жаркий полудень пологих холмов.

— Они такие хорошие; мне они нравятся, — сказала Эстелль, приподнявшись на локте, чтобы задумчиво попробовать дыню, имевшую очертания тыквы и зелено-серебристый цвет, которую ей дал один из мальчишек-Ониан — очевидно, как приз. При первом же укусе, послышалось тихое, но довольно долгое шипение и воздух вокруг них наполнился столь сильным ароматом пряностей, что Эстелль пришлось чихнуть сразу пять раз подряд. Уэб было засмеялся, но его смех неожиданно прервался пароксизмом его собственного чиха.

— О да, они нас _л_ю_б_я_т_, — выдохнул он, вытирая глаза. — Ты так здорово сыграла в их игру, что они подарили тебе бомбочку, наполненную газом для чихания, чтобы ты больше уже не играла в нее.

Но тем временем запах резко упал по интенсивности, снесенный навевавшим едва заметным ветерком. И спустя какое-то время Эстелль осторожно запустила пальцы в рану, которую она нанесла плоду и разломила дыню. Больше ничего не произошло; запах теперь был вполне переносим, и они оба неожиданно заметили, что он едва различим, но одновременно вызвал усиленное слюноотделение. Эстелль передала Уэбу его половинку. И он впился зубами в хрустящую белую плоть гораздо активнее, чем намеревался. Результат заставил его прикрыть глаза; вкус был похож на быстрозамороженную музыку.

Они прикончили плод в уважительной тишине и, утерев свои рты хитонами, снова улеглись на траву. Спустя какое-то время, Эстелль произнесла:

— Хотелось бы мне, чтобы мы могли поговорить с ними получше.

— Мирамон мог разговаривать с _н_а_м_и_ достаточно хорошо, — сонно ответил Уэб. — Ему и не нужно было нудно учить наш язык. Здесь у них это делается с помощью машин, как это было у нас, когда мы были Бродягами. Я хотел бы, что бы и у нас так оставалось и сейчас.

— Гипнопедия? — спросила Эстелль. — Но я думала, что с этим все покончено и забыто. Ведь в действительно ты не _у_ч_и_ш_ь_с_я_ таким образом; ты просто узнаешь факты.