Ради жизни. Рассказы по миру романа "Дурак космического масштаба" (СИ) - Бэд Кристиан Страница 16

Слава Беспамятным, память на коды у меня хорошая.

Я шагнул к одному из гигантских экранов, ослепших, после моей шутки с оркестром, и переключил его в коммуникативный режим. И набрал личный код Локьё.

Губернатор тем временем окончательно пришёл в себя, а вокруг паслось достаточно охранников. Я помассировал больное плечо. Стрелять они побоятся, слишком много вокруг высокопоставленных тушек, но рука, изнасилованная туристкой, болела всё сильнее.

Сколько же мне потребуется ждать, пока эрцог отзовётся? По универсальному корабельному времени сейчас полдень, однако командующий — не будуарная девица, у него и без меня полно занятий.

Я повернулся к охране лицом, размышляя, кого первым скинуть со сцены. Ребята на вид были вполне крепкие и без лишних эмоций на лицах. А начальник охраны ещё и ощущался как солидный комок психической силы. Скверно.

Локьё спас меня. Вернее, спасло меня то, что по жизни эрцог был приличным занудой и всегда тянул одеяло на себя. У нашего командующего крылом, генерала Абэлиса, даже личные вызовы первым принимает дежурный. Но эрцог дома Сиби не доверял никому. И меня изучил, как облупленного. Прошлый свой визит я начал с того, что взломал оборону столичной Тэрры и загадил планету живыми кристаллами.

Голограмма Локьё появилась перед экраном, и губернатор, которому уже сунули сосуд с водой, икнул неожиданно громко и протяжно.

— Повернись! — сказал я начальнику охраны.

Тот мельком глянул через плечо и копыта его вросли в полимерное покрытие сцены.

Раздражение оторванного от своих дел командующего эскадрой юга отлично передавалось и через голоизображение.

— И что тут? — взревел он с места в карьер, уставившись на толпу возле сцены. — Бунт? Революция?

Лысая голова Локьё завертелась на жилистой шее, он увидел меня и коротко кивнул.

Я вернул кивок без расшаркиваний. Он сам приучил меня говорить с ним, как с равным.

Губернатор подавился воздухом и перестал икать.

— На Кьясне эпидемия, — сказал я. — Они спустили на Целесту остатки имперского крейсера «Кора». И показывали туристам. Одну туристку я уже сегодня утилизировал. Синие белки глаз, синие пятна на теле.

— Ба… Ба… — сказал губернатор.

— А бэ, старый осёл, — согласился Локьё, брезгливо поджимая губы, словно губернатор был кучей дерьма. — Аб э тодасм э!

Приветствие он произнёс, как ругательство.

Я, под шумок и разлетающиеся губернаторские внутренности, спрыгнул со сцены.

Плечо немилосердно ныло, но в основном мне удалось уйти в этот раз без особых потерь.

Толпа была слишком увлечена отеческими порицаниями всеми любимого губернатора, который едва не угробил планету. По неведению, конечно, но кого это сейчас волновало? А мне надо было ещё переговорить с Айяной, одной из старших Проводящих Эйи, и выяснить, сколько у эйнитов готовой вакцины. В крайнем случае — из меня снова выкачают всю кровь. Ладно, стерплю, в конце концов, Кьясна — хоть и вражеский, но слишком красивый мир, чтобы погибнуть от бездарной информационной заразы.

У ближайшего выхода из резиденции губернатора меня поджидал знакомый патрульный катер. Сержант помахал рукой, предлагая подвезти. Я не отказался, счёт, возможно, шёл на минуты.

Прощаясь со мной у эйнитского храма, сержант всё-таки насмелился спросить: кто же я, раз сумел заварить такую кашу?

Я знал, что он спросит. Он слышал, как мы говорили с Локьё, и понял, что никаких родственных связей между нами нет и быть не может. В мирах Экзотики формы личного обращения родственников прописаны весьма жёстко.

— А какая тебе разница, парень? — рассмеялся я и скрылся в тёмном нутре эйнитского храма.

Такого страшного для обывателей. С текущими по стенам линиями бытия, выворачивающими твоё мировосприятие наизнанку.

Уж к эйнитам за мной никто не сунется. Для этого надо, чтобы тебя пару раз продавило сквозь острую сетку допричинности. Тогда в тебе, как и во мне, останется только самое простое. И ему уже нечего будет бояться.

Что я мог сказать сержанту? Что я враг его государства, довольно скверный имперский капитан с длинным и нехорошим послужным списком?

Тогда он бы обязательно спросил меня, зачем я всё это сделал?

А ему ещё не понять моих причин, мал он для этого. Ведь и совесть — штука резиновая, и даже честь, что вроде бы разрешает воевать только с равными себе, легко отступает перед обстоятельствами тварного мира.

Идёт наш брат, военный, и против совести, и против чести, уничтожая планеты, стреляя в детей и в женщин…

Но моя причина — она только моя.

Ей уже восемь месяцев, этой голосистой причине. Кьясна — её мир. И я бы бросился спасать его, даже если бы мне пришлось сегодня прокричать в толпу все мои прегрешения перед Вселенной.