Сергей Кусков - Телохранитель ее величества: Противостояние Страница 17

— «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, — начала она. — Каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе. Джон Донн»…

Каждая установочная фраза с первого дня несла скрытый смысл, воспринимаемый подсознанием. Это были цитаты и афоризмы великих людей, благодаря которым человек, подспудно заучивавший их (в данном случае я), знакомится с их идеями. Декарт, Макиавелли, Бэкон, Кант, Вольтер… И даже Фрейд и Маркс! То есть воздействие здесь осуществляется на всех возможных уровнях, что говорит о серьезности методик, и о том, что корпус всегда был не только игрушкой для императоров. Просто кто-то должен быть «мясом», куклами, ряжеными девочками, отвлекающими внимание, а кто-то изначально сюда берется для серьезной работы. И для тех, и для других, у службы вербовки есть свои многоступенчатые тесты, исключающие ошибку, а сама она по стоимости содержания сравнима со всем остальным корпусом телохранителей. И во взводах, кстати, разное количество людей по этой же причине.

— А теперь повтори это на диалекте, принятом в Мату-Гроссу и других провинциях Центрально-Западного региона Бразилии, — улыбнулась сеньора Гонзалес…

Ноги были ватные, в глазах мелькали искры. Не помешал бы впрыск в дыхательную систему глотка чистого кислорода, но с этим у меня проблемы: тренировочный скафандр настраивается так, чтобы создать максимальное число проблем, а не облегчать жизнь его носителю. Я почувствовал, что ноги заплетаются, и долго не вытяну.

Сколько я пробежал? Пять километров? Десять? Пятьдесят? Интерфейс, услужливо подсчитывающий такие мелочи, молчал. Это вообще странное задание, сравнимое с легендарным армейским афоризмом: «Копай отсюда и до обеда». Только существенное отличие: грозит ли мне обед — неизвестно. Пока никто такой команды не давал.

Началось все с утяжелений. Двадцать килограмм сменились тридцатью, затем сорока, и, наконец, половиной центнера. Каждый вес я отрабатывал неделю — медслужба страховалась на случай, если будут проблемы с ногой. На пятой неделе мне начали удлинять трассу. По чуть-чуть, но каждый день. Как-то я справился с этим, хотя до финиша в прямом смысле слова доползал. И, наконец, сегодня, в первый день шестой недели, ограничители сняли совсем.

То есть, я должен просто бежать. Или идти. Или ползти. Без цели. Без сроков. Без нормы километража. Тупо двигаться и двигаться вперед, пока мучителям, пардон, инструкторам, не надоест издеваться.

И я бежал. Потом шел. И, наконец, поплелся вперед. И такое чувство, скоро буду ползти.

«Скоро» настало раньше, чем мог предположить. Нога подвернулась, и я свалился на землю. Растянулся пузом, а балласт придавил, не давая пошевелиться.

Выругался. Затем из последних сил собрался и дополз до стены тоннеля. Привалился к ней спиной. Откинул забрало, вдохнул гнилостный сырой запах дворцовых подземелий. В них нет времени, нет пространства — без интерфейса их не ощущаешь совсем. Есть только вот этот сыростный запах, необходимость идти и воля шевелиться. И с последним у меня назрели проблемы. Я был готов, чтобы меня пристрелили, но двигаться дальше не собирался. Пусть расстреляют, пусть посадят в карцер, пусть, наконец, выгонят — плевать! Я не двинусь с места! Так и буду сидеть до скончания времен!

Ожил пятый, оперативный канал:

— Что, малыш, совсем плохо?

Катарина. Голос участливый. У, змеюка! Сквозь зубы я выругался.

— Значит, да, — перевела она.

— Если знаешь, чего спрашиваешь?! — зло ответил я. Я бы вспылил, но на эмоции не хватало сил.

— Так надо, малыш. Так надо.

И не давая вставить ничего язвительного, продолжила:

— А теперь переключись на седьмой канал и включи защиту.

Недоумевая, зачем это, я последовал приказу.

— Теперь просто откинься назад и расслабься. — Ну, это меня и просить не надо! — Отключи все остальные каналы. Совсем. — Недоумевая, я сделал и это. — А теперь слушай.

То, что последовало дальше, трудно описать без эмоций. Однако придется, ибо невозможно передать с помощью текста на бумаге одновременное состояние удивления, растерянности, страха, ехидства, радости от осознания победы, и рвущегося наружу смеха, охвативших меня одновременно. Потому опишу обывательски: из наушников шлема на меня полилась музыка.

Это была та самая группа, которую я включал на вступительном испытании, только другая песня. И она так же вначале лилась медленно и лирично, а затем резко ушла в отрыв, набирая обороты и заводя меня, давая силы для рывка. Того единственного и последнего, который невозможен в обычном, естественном состоянии организма, но который только и поможет мне дойти до логического финиша. Где-то ведь здесь есть этот долбанный финиш!

Я все-таки рассмеялся. Но моя рука к этому моменту уже сжимала винтовку, а ноги подобрались, чтобы встать.

— Закрой забрало! — скомандовала моя куратор. Я вернул щиток на место. — Дальше ты знаешь, что делать, встретимся на финише, малыш…

Я на секунду прикрыл глаза, и когда открыл, почувствовал, что по телу разливается нечто, к которому можно подобрать лишь один эпитет — жидкий огонь. Этот огонь горел, и заставлял меня двигаться. Давал мне энергию, которую я не мог не воспринимать, которую тут же перерабатывал и пускал в ход, забывая о боли, об усталости. О том, что еще минуту назад был готов к тому, чтоб меня расстреляли. И на сей раз я был более подкован и развит физически, чем на том испытании: сознание автоматически нырнуло в боевой режим, а тело, раскачанное непрерывными тренировками на износ, почти не почувствовало нагрузки, так давившей к земле десять минут назад.

Я слышал мотив, воспринимал речь вокалиста, подстраивался под ее энергию и летел, пока работала эта магия — ведь магия тоже не вечна. Расплата придет, обязательно, но это будет там, на финише. Пока же в моей корке стучало, звенело и гудело, почти не касаясь сознания смыслом:

Your time will come! Your time will come!.. (z)

— Привет!

Я поднял глаза. Катарина. Улыбалась. Принесла связку бананов. За ее спиной люк гермозатвора опустился, отсекая палату медблока от внешнего мира.

— Ты понял?

Я кивнул.

— Почему?

— Потому, что это оружие, Хуан. Твое секретное оружие. Музыка — активатор. Я не знаю подробностей, мы как раз и хотим их выяснить, но это не просто так.

— Почему? — повторил я.

— Потому, что это не работает больше нигде и ни с кем. Пробовали. Не у нас, в армии. Да, музыка бодрит, концентрирует, и результаты боец выдает более… Хорошие, — нашла она слово. — Но это лишь ступень концентрации. В элитных частях такого добиваются тренингом. Человек сам активирует этот механизм, без всякой музыки. Ты же…

Она покачала головой, вздохнула.

— Что, я же? — усмехнулся я, рассматривая голограмму, показывающую очередной альпийский пейзаж релаксационной программы.

— У тебя все иначе. Это активатор каких-то твоих способностей. Как, каких, каким образом это работает — как раз это мы и собирались выяснить.

— Нагрузив меня так, что захотелось повеситься?

— Это проявляется только на пределе, Хуан, — повысила она тональность для пресечения несущественных аргументов. — И я не виновата, что он у тебя такой высокий. Однако, теперь мы знаем, как его достичь, и что это безопасно. Относительно, конечно… — улыбнулась она, а мне захотелось сжать кулаки от досады. Медики, прогнав меня через свои приборы и анализаторы, заявили, что со мной все в порядке. Вкололи дополнительную питательную инъекцию, вдобавок к тому, чем обкололи на финише, и разрешили идти домой, в каюту. Когда войду в норму, разумеется, ибо я все еще ощущал слабость. Нога моя так же была в порядке.

В туннелях меня гоняли по кругу, центр которого был финишем. И после «активации» они открыли прямой выход к нему, почти по радиусу, так что в запредельном состоянии (согласно их классификации, раз оно наступило после предела) я пробыл недолго. И только потому со мной ничего не произошло.

Но окажись мой путь раза в три длиннее… Не знаю, что бы было. Однако Катарина права, это работает, и я сам отдал бы душу, чтобы понять детали — не стоит брюзжать и обвинять ее, как бы не хотелось этого делать

«Свой выбор ты сделал, Шимановский! — вякнул вдруг внутренний голос, как всегда не в тему. — Там, перед сеньорой на Совете. Теперь терпи!»

«Мне послать тебя, или как?» — не выдержал я.

— Что теперь будет? — спросил я вслух.

Катарина пожала плечами.

— Это противоречит всем уставам и инструкциям, музыка в режиме боя, однако, мы продолжим изучать ее воздействие. Правда, не слишком часто — мало ли! — она окинула взглядом палату медблока. — Ты же не должен распространяться об этом — не хватало кому-то знать, что ты особенный и мы экспериментируем!