Кори Доктороу - Лучшее за год XXIV: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк Страница 18

— Послание, — произнес Сэм, спрятав свои языческие предметы, — какое послание? Где Джулиан?

Но я, не в силах оставаться, выбежал из комнаты.

Учитель вылетел из дому вслед за мной. Я старался как мог, но на его стороне были длинные ноги и военная выучка, да и сил к сорока с лишним годам не убавилось, поэтому он нагнал меня в зимних садах — схватил сзади. Я принялся пинаться, вырываться, но он придавил меня за плечи.

— Адам, господи ты боже мой, успокойся! — закричал Сэм. «Какое бесстыдство, — подумал я, — поминать Господа», но потом он продолжил: — Ты не понял, что увидел! Я — еврей!

Еврей!

Естественно, я слышал о евреях. Они жили в Библии и Нью-Йорке. Двусмысленное отношение к Нашему Спасителю принесло им вечный позор, и Доминион их не одобрял. Но я никогда не видел живого еврея во плоти — ну, по крайней мере так полагал, — и теперь меня поразила идея того, что Сэм был одним из них, невидимо так сказать.

— Тогда ты предал каждого! — воскликнул я.

— А я никогда и не заявлял, что являюсь христианином! Не говорил ничего подобного. Да и вообще, при чем тут это? Ты говорил, у тебя ко мне послание от Джулиана, так передай мне его, черт тебя подери! Где оно?

Я подумал, что мне сказать и не совершу ли я предательство, передав сообщение. Мир перевернулся. Все лекции Бена Крила о патриотизме и верности вернулись ко мне одним большим потоком стыда и вины. Неужели я стал участником какого-то общества изменников и атеистов?

Но все же я чувствовал, что должен оказать последнюю услугу Джулиану, который так хотел дать знать Сэму о своем местонахождении, не важно, еврей учитель или мусульманин, поэтому я угрюмо пробурчал:

— На всех дорогах из города солдаты. Прошлой ночью Джулиан уехал в Ландсфорд. Сказал, что встретит тебя там. А теперь слезь с меня!

Сэм подчинился, отвалившись назад, на его лице читалось глубокое беспокойство.

— Неужели все началось так рано? Я-то думал, они хотя бы до Нового года подождут.

— Я понятия не имею, что началось. Да и вообще, теперь мне кажется, я ничего не знаю! — воскликнул я, вскочил на ноги и, неуклюже барахтаясь в нетронутом снегу, выбежал из зимнего сада, направившись туда, где привязал Восторга.

Я проехал, наверное, где-то одну восьмую мили по направлению к Уильямс-Форду, когда меня справа обогнал всадник. Это оказался сам Бен Крил. Он дотронулся до своей шапки, улыбнулся и сказал:

— Не возражаешь, если я немного проедусь с тобой, Адам Хаззард?

Едва ли я мог ему отказать.

Бен Крил был не пастором — в Уильямс-Форде их кишмя кишело, по одному на каждую деноминацию, — а главой местного Совета Доминиона Иисуса Христа на Земле и имел не меньше власти, чем люди из поместья, правда на свой лад. Священнического сана он не носил, но являлся кем-то вроде наставника для горожан. Крил родился в Уильямс-Форде, в семье седельника, учился за счет поместья в колледже Доминиона в Колорадо-Спрингс и последние двадцать лет преподавал в начальной школе пять дней в неделю и основы христианства по воскресеньям. Свои первые буквы на грифельной доске я написал именно под присмотром Бена Крила. Каждый День независимости он обращался к горожанам и напоминал о символизме и значении тринадцати полос и шестидесяти звезд, а каждое Рождество проводил всеобщие службы в Доминион-Холле.

Крил был плотным человеком, он всегда гладко брился, а седина уже тронула его виски. Он носил шерстяную куртку, высокие ботинки из оленьей кожи и обыкновенную шапку, не намного больше моей. От этого человека исходило ощущение благородства, не важно, сидел он на лошади или шел пешком. Его лицо излучало доброту. Всегда.

— Ты сегодня рано выехал, Адам Хаззард. Что тебе понадобилось так далеко от дому в столь ранний час?

— Ничего, — ответил я и покраснел. Существовало ли на свете слово, еще громче вопиющее о том, что оно пыталось скрыть? При нынешних обстоятельствах «ничего» казалось признанием во всех смертных грехах, поэтому я поспешно добавил: — Не мог заснуть. Подумал, может, белку подстрелю или еще чего. — Это объясняло, почему к седлу приторочена винтовка, и по крайней мере такое истолкование несло на себе хотя бы отпечаток правдоподобия: белки еще бегали по окрестностям, воруя последнее, прежде чем уйти в лес на зимние месяцы.

— В сочельник? — спросил Бен Крил. — К тому же в рощах на территории поместья? Надеюсь, Дунканы и Кроули не услышат об этом. Они очень ревностно относятся к своим деревьям. И уверен, выстрелы потревожили бы их в такой час. Богачи и жители Востока предпочитают спать за полдень, как правило.

— Я не стрелял, — пробормотал я. — Я прежде подумал.

— Ну что ж, замечательно. Мудрость победила. Ты же направляешься в город, я так полагаю?

— Да, сэр.

— Пожалуй, я составлю тебе компанию.

— Будьте так любезны. — Едва ли я мог сказать иначе, не важно, что мне очень хотелось остаться наедине со своими мыслями.

Наши лошади ехали медленно, неуклюже ступая из-за снега. Бен Крил надолго замолк, а потом произнес:

— Тебе не нужно скрывать свои страхи, Адам. Я знаю, что тебя тревожит.

На секунду в моей голове мелькнула жуткая мысль: неужели он проследил за мной в поместье и видел Сэма Годвина, завернутого в свои ветхозаветные одежды? Вот скандал бы был! (А потом я подумал, что именно такого скандала Сэм опасался всю свою жизнь. Это даже хуже, чем принадлежать к Церкви Знаков, ведь в некоторых штатах еврея могли оштрафовать или посадить в тюрьму за исповедание своей веры. Я не знал, так ли в Атабаске, но опасался худшего.) Тем не менее Бен Крил говорил о призыве, а не о Сэме.

— Я уже побеседовал об этом с несколькими мальчиками из города, — сказал он. — Ты не одинок, Адам, если интересуешься, что значит это военное движение и каковы будут его результаты. И признаю, твой случай уникален. Я присматривал за тобой. Издалека, естественно. Вот здесь остановись ненадолго.

Мы добрались до подъема дороги, до обрыва над Сосновой рекой, и теперь смотрели на юг, с высоты взирая на Уильямс-Форд.

— Взгляни на это, — задумчиво протянул Бен Крил. Он взмахнул рукой, как будто желая захватить не только скопление зданий, но и пустые поля, мутную реку, колеса мельниц и даже хибары рабочих-контрактников внизу. Неожиданно долина одновременно показалась мне живым существом, вдыхающим холодный воздух, выдыхающим густой пар, и портретом, застывшим в голубоватой зимней дымке. Укорененной в земле, как дуб, и хрупкой, как елочный шарик. — Посмотри на это, — повторил Бен Крил. — Посмотри на Уильямс-Форд, столь привольно раскинувшийся там внизу. Что это, Адам? Больше чем просто место, я так думаю. Это образ жизни. Сумма всех наших стараний. Это то, что наши отцы дали нам, а мы передадим сыновьям. Здесь мы похороним наших матерей, и здесь же упокоятся наши дочери.

Снова повеяло философией, а после утренних потрясений я не был уверен, что она очень уж мне нужна. Но голос Бена Крила тек подобно успокаивающему сиропу, которым мама поила меня и Флэкси, когда мы начинали кашлять.

— Каждый мальчик в Уильямс-Форде — каждый мальчик, достаточно взрослый, чтобы служить родине, — прямо сейчас осознает, как же ему не хочется покидать место, которое он знает лучше всего. Подозреваю, тебе знакомо это чувство.

— Я хочу этого не больше и не меньше, чем все остальные.

— Я не ставлю под сомнение твою храбрость или преданность. Просто понимаю, тебе ведомо, какой может быть жизнь в другом месте, особенно если принять во внимание твою дружбу с Джулианом Комстоком. Я уверен, Джулиан — прекрасный молодой человек и истый христианин. Едва ли он может быть другим, ведь твой друг — племянник человека, держащего в кулаке всю нацию. Но его жизнь слишком отлична от твоей. Он привык к городам, к фильмам вроде того, что мы смотрели в зале прошлой ночью, — а я приметил тебя там, ведь сидел на заднем ряду, — к книгам и идеям, которые могут поразить, завлечь такого молодого человека, как ты, показаться другими. Я не прав?

— Едва ли, сэр.

— Большая часть из того, о чем рассказывает тебе Джулиан, правда. Я и сам попутешествовал, как ты знаешь. Видел Колорадо-Спрингс, Питсбург, даже Нью-Йорк. Наши восточные города — это великие, гордые мегаполисы, одни из самых крупных и наиболее продуктивных в мире. Их надо защитить, это одна из причин, почему мы стараемся прогнать голландцев из Лабрадора.

— Естественно, вы правы.

— Рад, что ты согласен со мной, так как молодые люди вроде тебя часто попадаются в одну нехитрую ловушку. Иногда мальчик решает, что один из этих великих городов станет местом, куда ему удастся сбежать, местом, где он сможет забыть обо всех своих обязательствах, уроках морали, усвоенных от матери. Простые вещи вроде веры или патриотизма кажутся ему бессмысленным грузом, который нужно сбросить с плеч, если тот слишком тяжел.