Ольга Онойко - Сфера-17 Страница 19

Фрайманн моргнул. Взгляд его точно обратился вовнутрь: комбат переваривал информацию. Потом он выпрямился и вытянул руки по швам.

– Задача ясна, товарищ начупр, – отрапортовал он. – Разрешите выполнять.

Николас закрыл глаза. Он чувствовал себя так, будто ещё немного – и сползёт по стенке. «А ведь я уже падал при нём в обморок, – вспомнил он. – Эрвин меня тогда на диван уложил…»

– Хорошо, – сказал он измученно. – Выполняйте. Но я вас очень прошу, будьте осторожны. Будьте очень осторожны, Эрвин.

– Я буду осторожен, – Фрайманн кивнул. – И ещё одно.

– Что?

– У вас усталый вид, Николас, – сказал Фрайманн. – Вы учились ки?

Николас недоумённо поднял на него взгляд.

– Нет.

– Если хотите, я вас научу. Основам. Будет легче. Система помогает держаться в условиях, приближенных к боевым.

Николас невольно улыбнулся. «Железяка, – подумал он с нежностью. – Приближенных к боевым, надо же…» Вид у Фрайманна сделался неуверенный, почти смущённый и очень искренний. Он и вправду хотел позаботиться и помочь.

– Спасибо, Эрвин, – сказал Николас. – Возможно.

В ту ночь я не стал работать. У меня не осталось дел, которыми можно было бы заняться, чтобы не заниматься расстрельными приговорами, и я решил поехать домой, отложить худшее на завтра. Мне удалось проспать семь часов, прежде чем Айгар меня разбудил звонком.

Мне снился сон.

Я сидел на койке Эрвина в его клетушке, так же близко, как днём, почти касаясь его. Но во сне я почему-то с изумительной ясностью понимал, что Эрвин хочет обнять и поцеловать меня. Я сам до безумия этого хотел. Но мы не могли двинуться с места. Просто сидели, глядя друг другу в глаза. Нас будто разделяло силовое поле.

Частью сознания я понимал, что это сон. Мне было стыдно от его нелепости. Другая часть моего сознания чувствовала себя пьяной и думала, что если меня сейчас разложат на этой койке, я не стану сопротивляться, а даже наоборот. Сон был пугающе детальный. Я чувствовал запахи – свежесть слабого ветерка вентиляции, запах чистой одежды и чистейшего постельного белья, запах кожи Эрвина. Я хотел прикоснуться к нему, я хотел, чтобы он ко мне прикоснулся. Чтобы взял меня здесь же, по-солдатски, грубо и без ухищрений.

Я знал, что это нелепо и мерзко. Но никто не отвечает за свои сны.

Я не мог отделаться от мысли, насколько всё было бы проще, будь один из нас женщиной. Проявлять интерес к женщине естественно, даже если она командует батальоном или руководит одним из Народных Управлений… И когда женщина отказывает мужчине, она всё равно чувствует себя польщённой. Я, по неосторожности обнаружив своё влечение, оскорбил бы Эрвина.

Монашеский образ жизни не идёт на пользу мужчине, даже если он работает на износ. Последний раз я спал не в одиночестве шесть лет назад. Я тогда был кадровым менеджером, а мой любовник работал в охранном агентстве. Между нами не было особенных чувств, в сущности, только секс. Ролевые игры с наручниками и дубинками… Этот плечистый громила был груб, но трусоват. Узнав, что я связался с экстремистами, он потихоньку исчез с горизонта, и я не слишком о нём жалел – некогда было. А потом мне в принципе стало некогда.

Экстремисты… Да, было время, когда товарища Кейнса называли экстремистом. Теперь это кажется забавным.

Эрвин не выглядит накачанным, у него мускулатура бойца, а не актёра… Говорят, мастера ки чудовищно сильны физически. В том, что реакция у них невероятно быстрая, я уже убедился: эта реакция спасла мне жизнь.

И всё же любопытно, что Эрвин думает обо мне. Кажется, он записал меня в «свои». Это чертовски лестно. Я понимаю, за что его так любят солдаты.

Впрочем, хватит об этом.

Все наши планы разлетелись, как бумаги под вентилятором. Айгар разбудил меня звонком. Признаться, я был рад пробуждению, мучительный сон очень хотелось прекратить. Айгар сообщил, что переадресует мне шифрованный звонок по нулевому каналу.

Нулевой канал – значит, товарищ Кейнс.

С меня слетели остатки сна. До сих пор по нулевому мне вообще никогда не звонили, товарищ Кейнс ещё в бытность свою директором завода не любил дёргать подчинённых в нерабочее время.

Это был не он.

Я услышал голос Доктора. Видео при шифрованных звонках не передавалось, но мне хватило интонаций.

Зондер был страшно встревожен.

Случилось нечто из ряда вон выходящее. Об этом свидетельствовало уже то, что Зондер сорвался со своих Серебряных Скал и приехал к Кейнсу. Но прежде даже в подобных экстренных случаях Доктор шутил и потешался над нами и надо всем происходящим.

Сейчас он был смертельно серьёзен.

«Ник, – сказал он, – немедленно ко мне. То есть к Эшу. За город. Ты нам нужен. Машину бери отечественную и без мигалки. Секретарь пусть отвечает, что ты дома, болен и спишь. Ясно?»

«Ясно», – ответил я, застёгиваясь.

Доктор собирал нас на срочное совещание и очень опасался, что о нём проведает внутренняя безопасность… О причине долго гадать не приходилось. Не так много их было, возможных причин.

Манта и Неккен.

В горячечной спешке прилетев к загородному дому товарища Кейнса, я был изумлён царившей там расслабленной атмосферой. Симкин так вообще ловил в саду летучую ящерицу: наш начупр науки и просвещения в миру был биологом. Кейнс с Зондером играли в бильярд на веранде. Зондер, как всегда, выглядел устрашающе – высоченный, тощий, ярко-рыжий, бритый как новобранец, в солдатской полевой форме и тяжёлых ботинках, а товарищ Кейнс вид имел безобиднейший: лавочник лавочником, добрый дядюшка с соседней улицы… Красавчик Улли, судя по характерным движения пальцев над планшеткой, гонял ИскИн по обучающему квесту. В ужасе находился один Морелли: он сидел в кресле-качалке и всем своим видом объявлял, что находится в ужасе, а добрейший Легерт наклонялся к нему через спинку и пугал.

– Видишь мантийца? – спрашивал Арни и сам отвечал: – А он тебя видит. Он среди нас.

– Ладно вам, – говорил Доктор, примериваясь к шару. – Мантиец сидит на улице Восстания, дом тридцать четыре, и смотрит порно.

– Мантийцы не смотрят порно, – замечал Симкин, – у них нарушена сексуальная функция.

– Всё бы вам шутить, – жаловался Морелли, – а я ничего не понимаю.

Стук! Шары раскатились по зелёному, как листва земных деревьев, сукну. Симкин гладил пойманную ящерицу. Это была любовь без взаимности, вскоре укушенный начупр избранницу отпустил.

– Никто не понимает, – сказал Зондер, – зато у нас есть план. Вот, кстати, приехала наша жертва.

Я понял, что он это обо мне, и почувствовал себя нехорошо.

– Макс, – спросил я, подходя ближе, – что случилось?

– Исполнительный директор Неккена желает с нами пообщаться.

– Что?!

– Со мной лично или с полномочным послом, – буркнул товарищ Кейнс, обозревая раскатившиеся по столу шары.

– Пять лет прошло, – нервно сказал Морелли, – они проснулись. У них частичная амнезия.

– Селективная, – поправил Доктор.

– Да хоть какая, – в тоске сказал бедный наш финансист. – Пять лет эмбарго – и вдруг они хотят продолжать закупки. Нам Совет Двенадцати Тысяч изоляцию объявил!

– Плевать Неккену на Совет с высокого небоскрёба, – сказал Линн. – Гендиректор Неккена – императрица.

– Да ну тебя, – уныло сказал Морелли. – Дина отреклась.

– А ты не на корону смотри, а на полномочия, – заметил начупр юстиции. – Акена Тикуан фактически абсолютный монарх. Если бы она пнула Совет, Совет мигом прислал бы сюда миротворцев, и нас всех бы поставили к стенке. У неё тоже есть какой-то план.

– В этом-то весь ужас, – горько ответил Морелли. – Кто-нибудь понимает, что им от нас надо? Что нужно Акене Тикуан на Циалеше?

Доктор поиграл бровями, но ничего не сказал.

И вдруг я понял, откуда в них такое спокойствие. Это было нечто вроде негатива древней фотографии или инверсии цвета в редакторе. Тревога и растерянность переходили предел, доступный человеческим чувствам, и превращались в собственную противоположность. Морелли, начупр финансов, в неожиданной смене политики Неккена видел только выгоды: возобновление экспорта, увеличение валютных запасов Циалеша, в перспективе – возобновление импорта и снятие изоляции. Как и все мы, он не понимал причины произошедшего, как и все мы, он боялся, но за свою сферу компетенции он был спокоен. Поэтому и мог нервничать по-человечески… Тот же Арни Легерт, чей военный космофлот в случае настоящего вооружённого конфликта способен был только героически погибнуть, не мог себе позволить нормальных эмоций. Он шутил и улыбался, а Кейнс и Зондер, на плечах которых лежала ответственность за всё, играли в бильярд.

Я стоял на ступеньках крыльца и переводил взгляд с одного товарища начупра на другого.

Улли поднял глаза от планшетки. «Николас, – сказал он, – подойдите посмотрите запись». Потом Лауфер развернул экран планшетки ко мне и увеличил его вчетверо.