Генри Олди - Кукольник Страница 19

Голос раба звучал неестественно. Не так, как у мар Шармаля-старшего или у голема, — иначе. Все вроде бы на месте: интонации, легкая шепелявость, усталость, сквозящая в каждом слове. И тем не менее… Словно за штурвалом сидела выгоревшая изнутри оболочка, исполнитель ряда строго очерченных функций, безропотно повинуясь чужой воле.

Кукла.

Не оригинальная марионетка, произведение искусства, созданное руками мастера, глядя на которую забываешь о нитях и ведущем куклу невропасте — настолько чертовка жива и самобытна. Не перчаточный Кюхель, тряпичный потешник, древний и вечно юный задира. Тетушка Фелиция делала марионетке глаза в последнюю очередь, говоря, что с глазами кукла «получает душу» и больше ничего переделывать нельзя, чтобы не причинять лишней боли. А Кюхеля с силой бросала на стол — в зависимости от того, как кукла ляжет, тетушка определяла, живет создание своей жизнью или его надо отправить в корзинку для отходов…

За штурвалом «стрекозы» сидело дитя конвейера.

Серийная штамповка.

Никто, и звать никак.

— Мы подлетаем, — повторил раб. — Прошу пристегнуть ремень.

Тарталья глянул вперед, ожидая увидеть помпезное здание с колоннами и мраморными террасами. Что-то вроде виллы мар Шармаля, только раз в десять больше… Он ошибся.

Из горы росла крепость. Самая настоящая цитадель. Не прилепилась к склону, на манер лишайника или ласточкиного гнезда — гора и крепость составляли одно целое. С трудом понимаешь, где заканчивается творение природы и начинаются шедевры фортификации, возведенные адским трудом рабов. Утесы, похожие на бастионы; меж них умело маскируются бастионы, смахивающие на утесы; ряды узких бойниц, утопленные в базальт трехъярусные батареи плазматоров, энергопоглотители, щиты-антилучевики…

И ни малейшего намека на вход!

«Стрекоза» летела на скалы, не сбавляя скорости. У Лючано появилось скверное подозрение. Должно быть, легат передумал и приказал рабу размазать «стрекозу» вместе с дерзким невропастом ровным слоем по периметру школы. А потом все спишут на несчастный случай.

Перекрывая шум ветра, впереди раздался лязг. Из скалы выполз стальной язык посадочной плиты. «Стрекоза» резко затормозила, повисла в воздухе и мягко опустилась на плиту, прилипнув к ней присосками шести металлопластовых лап.

Стрекот прозрачных крыльев стих.

— Можете выходить. Вас встретят.

Лючано отстегнул ремень, выбрался из пассажирского кресла и спрыгнул вниз, на металлическую плоскость, отозвавшуюся гулким эхом. Под ногами, в ажурных фермах, насмешливо посвистывал горячий ветер. Он по-прежнему не понимал, куда надо идти. Негостеприимная плита, летательный аппарат и два человека: один — свободный, другой — раб. Каменная жаба-великанша высунула язык. Сейчас тварь ощутит на нем добычу, и… Утробный гул пресек мрачные мысли. Скала треснула зубчатым разломом, открывая черный зев прохода.

Из тьмы объявился человек.

«Нет, это не легат. Не соизволил встретить лично. Центуриона послал…»

В петлицах форменного оливкового кителя офицера сияли два имперских орла. Слева на груди, над сердцем — эмблема военно-космических сил Помпилии. Портупея, тяжелый «скорпион» в кобуре, галифе наглажены так, что о боковые стрелки можно порезаться. Сапоги горят умопомрачительным блеском. И над всем этим казенным великолепием — презрение к штатскому, чужаку, высеченное в граните лица.

Воплощенная Гордость Расы в натуральную величину.

Хотя ростом центурион не вышел. Гордость Расы, по прикидкам Лючано, должна быть на две головы выше. И в плечах существенно шире.

— Добрый день, офицер. Я здесь по вызову гард-легата Тумидуса. Борготта, личный эмпат легата.

Центурион мрачно окинул «личного эмпата» взглядом.

— Следуйте за мной.

Здороваться у помпилианцев, похоже, было не принято.

«И как их вудуны сюда пустили? — думал Лючано, шагая позади офицера по бесконечным коридорам школы. — Дураку видно: это не просто учебное заведение, а укрепленная база. Небось и отдельный тренировочный космодром имеется. А арсенал? С ума сойти…»

Он представил, в какую сумму обходится аренда горы, право на строительство военных объектов, разрешение на маневры в системе, и чуть не схватился за голову. Для его личных целей хватило бы жалкой толики этих средств.

«И ведь платят! Курорты, что ли, приглянулись?»

В трамбовке пляжей и флирте с легкомысленными туристками вместо изучения стратегии и тактики космических сражений бравых вояк заподозрить было трудно. Рядом с Директором «Вертепа» по коридорам школы маршировал, молодцевато печатая шаг, Дух Воинской Дисциплины.

Ни один вудунский бокор не отважился бы вызвать такого грозного Лоа.

Стерильная чистота. Холодный матовый отблеск термосила — покрытия стен, способных выдержать температуру в тысячи градусов. Часовые на каждом углу. Ряды запертых дверей — казармы? учебные классы? тренажерные залы? Таблички на дверях отсутствовали, имелись только номера. Дважды центурион молча делал предупреждающий знак рукой. Они останавливались и ждали, пока мимо пройдет строевым шагом манипула курсантов — в колонну по два, во главе со штандарт-вексиллярием, на чьих петлицах щелкали клювами четыре орла. Провожатый Лючано (так и хотелось сказать: конвоир) вскидывал руку ладонью вниз; офицер, ведущий колонну, отвечал таким же приветствием. Курсанты скрывались за углом, и центурион с гостем продолжали свой путь.

Наконец они замерли перед стандартной дверью с номером LXXXII.

— Ждите здесь.

Щелкнул замок, центурион скрылся за дверью, и Тарталья остался в коридоре один. От нечего делать он принялся глазеть по сторонам, но скоро оставил это занятие — никаких достопримечательностей, отличных от увиденного ранее, в поле зрения не наблюдалось. Сомнительное разнообразие в интерьер вносили лишь миниатюрные глазки надзорных камер под потолком.

«Сейчас примут по ошибке за лазутчика…» Развить это неприятное допущение он не успел. Вновь щелкнул замок.

— Входите.

Центурион был не многословнее раба-пилота. И куда менее вежлив. Общение с Тартальей он, судя по всему, считал ниже своего достоинства. Провести, сдать с рук на руки, уйти и забыть — как выбрасывают из памяти, например, посещение скверно убранного сортира.

За дверью обнаружилась приемная. По форме и размерам она напоминала не слишком просторный гроб. В «гробу» имелся стол с терминалом, за которым сидела женщина в форме, в чине обер-центуриона. «Секретарь?» — предположил Тарталья. Он не помнил, как называют секретарей в военных школах. Адъютант? Денщик? Дневальный? Нет, как-то иначе…

Офицер, сопровождавший Лючано, вскинул руку, щелкнул каблуками и удалился восвояси. Спина его излучала нескрываемое облегчение.

— Лючано Борготта?

— Да, синьорита.

— Вас ждут.

Обер-центурионша кивнула на вторую дверь в торце «гроба».

Тон ее мог заморозить океан.

— Вы сегодня прекрасно выглядите, синьорита, — сказал Тарталья, кланяясь. — В следующий раз я принесу вам букет цветов. Вы любите хризантемы?

И только потом вошел в указанную дверь.

«Все когда-то случается впервые, — улыбнулся издалека маэстро Карл. В улыбке маэстро крылось больше сочувствия, чем веселья. — Потеря невинности, удаление аппендикса. Импотенция. Смерть, в конце концов. Ты вот, малыш, впервые будешь работать куклу в военно-космической школе Помпилии. Я бы поздравил тебя, но не уверен, что это будет к месту…»

Маэстро Карл, как обычно, попал в самую точку.

Зал был помпезен и огромен.

По контрасту с казенщиной коридоров и теснотой приемной это чувствовалось с особенной остротой. На сцене могла бы выстроиться двойная когорта при поддержке штурмового броневика. Прямо за лазерной рампой колыхался тяжелый занавес в складках. Бархат цвета запекшейся крови с обеих сторон — да-да, с внутренней тоже! — по центру украшал золоченый орел, держа в когтях змею. Пернатый хищник был разрезан посередине, по вертикали: иначе занавес не смог бы разойтись в нужный момент.

С точки зрения Лючано, это снижало пафос и наводило на крамольные мысли.

Расположился Тарталья за кулисами, в отведенном ему закутке. Отсюда, пока не началась главная работа, он мог любоваться системой мощнейших голопроекторов и камер-фиксаторов, акустических отбойников и резонаторов, турелями прожекторов — пакетниками и «пистолетами»…

Не лучший, но приемлемый способ скоротать время.

Не лучшее, но приемлемое место работы.

Лючано усмехнулся. Разумеется, гордый помпилианец не мог предать огласке тот факт, что он прибег к услугам контактного имперсонатора. Легат читает речь выпускникам при поддержке невидимых костылей? — позор! А вот личный эмпат — это другое дело. Эмпат и невропаст в некотором роде антагонисты. Невропаст ведет куклу, корректируя ее по ходу дела. Эмпат же никого никуда не ведет. Он считывает эмоции клиента, фиксируя динамику эмограммы в пси-архивах собственного мозга. Позже это даст возможность включить эмограмму в запись выступления, чтобы зрители не только увидели все воочию, но и частично пережили чувства оратора.