Руслан Шабельник - Пути Господни (СИ) Страница 19

- Картина, нарисованная тобой, радует и впечатляет. Как картина - предмет, которым любуются на расстоянии. Не думаю, что взлелеянное в мечтах общество возможно. Люди – всегда люди, мы уже говорили об этом. Тысячелетия истории, человеческой истории учат нас – идеального общества не было, нет, нет и, почти наверняка, не будет.

- Историю делают люди! Именно по этой причине, мы отринули общество.

- Ты – идеалист.

- Нет – реалист.

- Идеалист, и не спорь – время рассудит. Но ты мне нравишься. Твои слова, главным образом оттого, что ты веришь в них сам, они… не знаю, затягивают что ли. Но не легче ли было для построения этого самого идеального общества организовать религию. Знаю, что ты о ней думаешь, - возбужденный Шабровски начал широко шагать перед камерой, - однако, рассуди сам – объявляешь себя богом, оставляешь заповеди, какие надо, и чтобы в сторону – ни ногой, ни пол взглядом, и бац – лет через сто, получаешь свое гармоничное общество.

- Религия – оковы ритуалов, тирания священников. В том-то отличие, я не хочу втискивать мои слова в жесткие рамки догм. Я лишь даю направление, толчок, дальше – сами.

- Без догм нельзя, иначе их придумают.

- Согласен. Иисуса, Будду тоже поначалу почитали как учителей, теперь преклоняются перед богами. Все дело в двусмысленности их высказываний. Я такую ошибку не допущу. Законы будут, куда ж без них, но четкие, ясные, вроде заповедей, ведь «не убий» не истолкуешь иначе. Хотя и с заповедями не все чисто, в том же христианстве из десяти только шесть устанавливают моральные нормы, остальные направлены на почитание бога.

- Предмет для подражания.

- Хоть ты не сыпь соль на рану.

Эммануил твердо знал – один из законов будет касаться его, так называемой, божественности.

***

Но не все одинаково приняли ниспосланное свыше.

Были и те, чья воля пошатнулась, и заблудшие.

Ибо сказано в Заветах: «И на старуху бывает проруха».

Летопись Исхода

Глава 2. часть 6.

Они сидели в комнате Тира Ю-чу, и терпкий мужеский пот переплетался с тяжкими, как атлетические гири мыслями заседающих.

Никто не выходил. Историчность момента читалась на трех десятках сосредоточенных, раскрасневшихся от значимости и жары лиц.

- Эти богочеловеки осмелились принять, так называемую, резолюцию, - радушный хозяин Тир Ю-чу подчеркивая важность слов, упер пятнистые от химикалий руки в заплывшие жиром бока.

- Отступники!

- Иноверцы!

- Они не имели права!

- Точно, точно, сбор был неполным!

Ни один, в слепоте собственного мнения, не вспомнил о приглашении на собрание к Никию, приглашении, которое они в той же слепоте проигнорировали.

- Мы собрались здесь, шоб отменить решения преступного сбора!

- Да!

- Так!

- Только так!

И единственный глаз Стахова горел горнилом печи.

- Восстановить истину!

- Истину!

Обычно безмятежное лицо Данкана Левицкого треснуло сетью задумчивых морщин.

- А истина в словах самого Учителя!

- Учителя!

Линкольн Черчь удрученно чесал огромные кулаки, тщетно выискивая несогласных.

- Он не бог!

- Не бог!

- А значит – человек!

- Человек!

- Голосуем!

И шерсть рук, взъерошенным котенком, щетинится могучими пальцами.

***

Утилизировано еще 52 особи.

Индикатор – зеленый.

Грохот, словно тьма громов слились в один. Гром – так кричит Великая Мать перед тем, как пролиться слезами на земли племен.

Шелест, словно тьма утырей покинула уютные норы, дабы огласить лес многоголосым, внушающим ужам, пением.

Вой… другие звуки Рхат Лун не мог определить. Рык гарда, стрекот волда, брачная песнь самца гзали.

Все вместе.

И еще тьма иных.

Хозяин Брайен уверенно двигался между рождающими шум… машинами… незнакомое слово плохо ложилось на язык, обходил невольно оказавшихся на пути рабов, и… не боялся.

Чего нельзя сказать о Рхате. Каждый звук, удар, крик, грохот приводили его в трусливое дрожание.

Великая Мать, чудны деяния твои!

Он не в первый раз был с Хозяином на фабрике, но каждый раз проклятое место вводило Рхата в трепет, во всем схожий, но весьма далекий от священного.

Трепет страха.

Наперерез Хозяину Брайену двигалось существо, сплошь заросшее бурым свалявшимся мехом. Четыре могучие лапы прижимали к широкой груди несколько ящиков. Судя по вздувшимся, хорошо заметным даже под мехом, мышцам, не из легких.

Увидев человека, существо замерло. Хозяин Брайен, остановившись, сделал жест, пропуская раба.

Удивление, отчетливо читаемое даже на этом, чуждом лице, на миг проступило сквозь маску страха.

Хозяин Брайен добрый.

Он любит рабов.

Кого здесь только не было. Огромные, похожие на клыкастых гардов, вставших на задние лапы, Хедонцы, смешно двигающиеся на тонких паучьих ножках Сураамы, потливые и вонючие Диасы, большеглазые, словно дети, Статы, гибкие Шамамы, и еще тьма других существ один вид которых повергал Рхата в ужас, а имена заставляли язык извиваться, почище ядовитой гуаны, насаженной на горячий вертел.

Фабрика.

Если есть ад, где-нибудь – на земле, небесах, под землей, он выглядит так, только так.

«Великая Мать, спасибо, спасибо, благодарю! Оказала милость…»

Каждый раз, попадая на фабрику, Рхат Лун не забывал вознести благодарственную молитву.

«Уберегла, не допустила, обратила всевидящие очи на недостойного сына своего…» В сравнении с адом фабрики, служба у Хозяина казалась райскими лесами, даже Хозяйка Рената теряла часть стервозности, превращаясь в немного ворчливую женщину. В эти минуты Рхат задумывался – чем заслужил расположение Всевидящей?

***

Не бойся никого, только Учителя одного.

Из сборника «Устное народное творчество»

Тесное помещение было заполнено приборами и людьми.

Приборы, против обыкновения, ничего не показывали. Не светились шкалы, не подмигивали датчики, многочисленные табло зияли космической чернотой.

Люди, против обыкновения, вели бурную деятельность. Откручивали панели, замеряли, измеряли, экспериментировали с тумблерами и переключателями, оживляли экраны, чтобы через мгновение погрузить их в привычную черноту.

Непривычно бурная деятельность.

Непривычная для техников, большую часть жизни проводящих в уютных креслах рубки.

Согнув худое тело, в помещение вошел Этьен Донадье – старшина техников. Появление начальства сопровождалось равнодушными, приветливыми, недовольными, но в любом случае далекими от подобострастия взглядами.

Кастор Шейко – один из заместителей Донадье – лысеющий коротышка в вечно не сходящейся на выпирающем пузце куртке, нарисовался перед шефом.

- Ну как? – Донадье смотрел поверх головы зама, на работающих.

- Как и говорил – приборы похожи на наши, некоторые просто идентичны, словно рубка Ковчега в миниатюре. Хотя и достает малопонятного, - Шейко кашлянул, - пока малопонятного.

Донадье кивнул.

- Назначение?

Шейко пожал плечами, натянутая на животе куртка задралась, обнажив серую ткань исподнего.

- Первоначальное предположение – данный э-э-э, агрегат предназначен для покидания Ковчега, пока подтверждается. Хотя, не совсем понятно, зачем…

Старшина снова кивнул, на этот раз, отпуская докладчика.

Переминаясь с ноги на ногу и показно кряхтя, Шейко остался на месте.

- Вас что-то беспокоит? – водянистые глаза начальства оторвались от галереи приборов и впервые взглянули на собеседника.

- Э-э-э, что Великий Пастырь? На наше открытие?..

Глаза вернулись к приборам.

- Продолжайте исследования.

От приборов глаза переместились к отверстию иллюминатора – небольшому окошку, чудом втиснутому в усеянную агрегатами стену.

Желтая звезда, размером с горошину, лимонным мазком выделялась на точечной панораме.

***

Я обозвала свою соседку Клавдию Лейб шлюхой, так как она является шлюхой. Всему блоку известно, что к ней захаживает Никитов из аграриев, а также Отец Гварди – наш священник. И извиняться не буду, а свои обвинения сестра Лейб пусть засунет себе в задницу, или какое иное, более приспособленное для них место.

С уважением Вознесена Стахова – цех обслуги.

- Учитель, я хочу служить тебе!

Неофит был молод, очень молод. Рыжая борода пробивалась на румяных щеках редкой порослью. Голубые глаза под пшеничными бровями смотрели осмысленно, разве с небольшой примесью восхищения.