Татьяна Кигим - Полет Муравья Страница 2

Больше всего Степана поражало, что больше никто не хочет лететь. Когда-то, читал он в старых книгах, каждый второй школьник мечтал стать космонавтом. А теперь космонавтом действительно мог быть каждый, и пилотирование там, где нельзя было все доверить автоматике, стало рутинной и ничем не выдающейся работой. Реализация всех технических прогнозов свалилось на мир слишком быстро, и прогресс помчался, и почти все мечты человечества были исполнены. А ведь страшнее всего — добиться цели, не успев придумать новые горизонты. Не было смысла мечтать о технических новшествах — технические новинки появлялись каждый день, и не успевали к ним привыкнуть, как на прилавках появлялось новое. Мечтать о встрече с удивительными существами тоже пропала необходимость, потому что каждый, кто хотел, мог вырастить себе третий глаз или пятое ухо, или еще что-нибудь позабавней в клинике пластической хирургии. Вон у Стипы вид, как у настоящей инопланетянки! Площадки, отели и полигоны конструировали фэнтэзийные миры, в которых можно было жить за весьма умеренную плату, а интерес к многообразию социальных взаимоотношений пропал ровно тогда, когда позволили существование крохотных сектантских республик с любым выбранным строем. Разумеется, под силовой оградой и наблюдением. Немало специалистов по теоретическому социальному моделированию стали академиками! Ну а с принятием нового семейного кодекса совершенно исчез интерес к экзотическим семейно-половым взаимоотношениям, потому что все, что можно было придумать в этом плане, появилось в системе. Мечтать оказалось не о чем. Все было. Наконец, даже ближний космос, приют мечты и фантазии, оказался обжит и превратился в часть ойкумены. Когда-то люди мечтали колонизировать Марс и ностальгически летать на зеленую Землю, но выяснилось, что жизнь на Марсе при достаточном обустройстве ничем не отличается от земной, а бассейны Калипсо в зарослях ботанических садов намного комфортабельнее большинства земных отелей. И искусственный песок куда чище, чем на диком побережье. Люди наконец-то получили все, о чем мечтали, и были в большинстве своем счастливы.

— Я хочу в космос, — говорил Степан начальнику, и тоска застилала его глаза.

— Ты и так, считай, в космосе. Грузовики возишь. Ну скажи, зачем, зачем тебе лететь на какую-то необустроенную планету черт знает куда? И ведь ясно же сказано, что экипаж уже набрали, так что тебя, пиши не пиши, стопроцентно не возьмут, — отвечал майор, а Муравью слышалось иное. Слышалось, что все эти люди в форме и гражданских костюмах, военные, чиновники и психологи, усмехаются ему в лицо. И в каждом отказе, а еще больше — в каждом «зачем?!» слышалось одно и то же.

Быдло, у тебя не может быть звезд. Ты можешь только жрать и спать, спать и жрать, и еще иногда — размножаться или просто гонять балду, но звезд у тебя быть не может.

Четырнадцатая дробь семнадцатая готовилась к переброске грузов в трюмы «Неустрашимого». Среди грузов значились и капсулы с асоциалами, но Степан был тогда в увольнительной и не участвовал в этом действе. А говорят, было весело: по всем каналам показывали драку военных с асоциалами, которых никак не могли впихнуть в транспорт. Говорят, даже майор Чепурькко участвовал, и ему за это орден дадут. Муравей все прозевал, и награду проворонил, а мог бы!.. Но он в это время занят был — стихи сочинял. Для Стипы.

… «Неустрашимый» дожидался на орбите последних партий груза, и Степан с тоской думал о том, что вот он завтра приблизится к своей мечте, и потом они разлетятся в разные стороны: он — на базу, а «Неустрашимый» — к звездам. Сорок восемь офицеров экипажа и отдела управления наказаний уже заняли места в каютах и, несмотря на максимальный комфорт, говорят, некоторые назначением были недовольны. Полет, как ожидалось, растянется на два года, в пути первопроходцев ожидают всяческие опасности, а теннисный корт инженеры в корабль так и не запихнули. Ведущие новостей без умолку тараторили о романтике звездоплавания, но не могли скрыть того, что к чужим планетам летят уголовники и разномастные нарушители. Степан остро завидовал счастливцам, но пристрелить своего психолога не позволяло воспитание, а майора Чепурько было жалко. Да и оружия у Муравья не было.

— Сержант, — сказал ему вчера Чепурько, — ты не расстраивайся сильно, закончится контракт — ну и полетишь себе. Там уже и сообщение нормальное наладят.

— Когда закончится контракт, — сказал Муравей, — дорожка уже будет проторенной, и только и останется, что носить по ней бревна…

— Тоже верно, — ответил майор. — Дорожку проторят, грузовики пустят, срок полета сократится — сам прыжок-то мгновенный, это предпосадочный заход в систему разведать надо. Вот и будешь грузовики водить, на звезды любоваться.

Муравей вздохнул горько. Он-то хотел ступить на неизведанную землю, или как там она будет там называться. А вовсе не на покрытую площадками для гольфа.

Вот сейчас он и сидел, любуясь на передаваемы сорок четвертым каналом вид на «Неустрашимый». Красота! Королева человеческого муравейника горделиво зависла на орбите, и тонкой цепочкой огней тянулись к ней грузовые боты. Завтра — тот единственный раз, когда, Степан сможет приблизится к этой громаде. Еще повезло, что смена хорошо встала… Если честно, надо майору Чепурько говорить спасибо: сжалился над Степаном и сделал ему такой подарок. Муравей, читать «Правила стандартных грузоперевозок».

Раздалась легкая мелодия «Трепетание крыльев бабочки» — пришло сообщение от Стипы. Муравей, ощущая, как душа наполняется легким трепетом, раскрыл послание. «Ну вот и все, — писала Стипа. — Прощай, Муравей. Рассказывать не буду, долго, да и тебе будет не интересно, но вот как получилось — лечу я, а не ты. Целую, люблю, забывай побыстрей». Муравей долго смотрел на невесомый экран, раскрывшийся над стопкой старых потрепанных книг о дальних морях, и чувствовал, как сердцу сочится грусть. Нет, они встретятся, конечно, обязательно встретятся через пятнадцать лет. Он придет, прилетит к ней по проторенной дорожке. Когда у нее будут другие взгляды на жизнь, другие интересы, наверное, другая любовь и, может быть, дети, рожденные под чужим солнцем.

— В полет отправляются элементы, создающие угрозу нормальному существованию общества: преступники, не желающие жить по его законам, и экстремисты, не желающие принимать существующие традиции, — тараторила ведущая с модным в этом сезоне зеленоватым оттенком кожи. И, глядя на нее, совершенно непонятно было, что на других планетах может увидеть человек такого, что не видел у себя дома. — Пусть же тратят свою энергию, покоряя чужие просторы!

Степан лег, а перед глазами стояли Стипа таинственные миры. Он не заметил, как уснул.

Утром он встал и пошел в грузовые ангары. Вывел грузовик на орбиту, аккуратно подвел к «Неустрашимому», и смотрел на внутренности грузового отсека, пока лапы грузчиков забирали првезенные упаковки с едой и инструментами. Потом полетел на базу, и на полпути закрыл глаза и нажал красную кнопку.

… Тьма была бесконечной, а звезды — прекрасными. Где-то рвался из раскаленных недр огонь, где-то рождались новые светила, а в шлемофоне орал голос майора Чепурько:

— В чем дело, Муравей?! Сержант Муравей, почему катапультировались? Что слоучилось, Степан, Степан, ты меня слышишь?

— Слышу, — ответил Муравей. — Я лечу.

— Куда?!! — заорал Чепурько. — Марш на базу, придурок! Трое суток гаупвахты!

Степан ничего не ответил, продолжая разглядывать хороводом мелькающие звезды.

— Степа, Степушка, я тебя очень прошу, — уговаривал Чепурько. — Ну понимаю, ты переутомился, я выпишу отпуск, полетишь куда-нибудь… Ну чего ты, а? Тут смотри какое движение, врежешься ведь!

— Муравей, недоумок, марш на базу и не блокируйте движение! — рявкнул диспетчер линии.

Степан включил маневровые, и, не прекращая тихо улыбаться, аккуратно повел капсулу к «Неустрашимому». Все ближе и ближе.

— Ты что делаешь, идиот? — заорал Чепурько.

— Дезертирую, — спокойно ответил Муравей.

Все смешалось на базе, диспетчерской и даже, наверное, в разных вышестоящих инстанциях. В эфире творилось невообразимое. Сквозь гомон сотен голосов прорывались маты майора. Степан улыбался.

— Откройте шлюз, — сказал он через несколько минут, когда корабль был совсем близко, — а то разнесу к чертовой матери.

Голоса резко замолчали, а потом створки шлюза начали медленно растворяться.

— Спасибо, — сказал Муравей. — Товарищ майор, вы к нам потом залетайте. И привет нашим, на базе.

Маме он решил написать позже, когда проложат нормальный маршрут. Перед глазами стояло лицо Стипы, которая, может быть, именно сейчас приникла к иллюминатору своей камеры. И сердце затрепетало сердце крыльями бабочки.