Евгений Связов - С распростертыми объятиями Страница 2

Расспрашиваемый несколько секунд изливал задумчивое молчание. Затем продолжил говорить спокойным голосом, лишь слабо и смутно отличимым от положенного традицией Расспроса:

– Итак, я стоял у темноте у стены и слушал мысли пришельца. Я был готов перепрятаться, поскольку мне было очевидно, что факт моего существования пришельцу очевиден. Я ждал лишь начала его движения, чтобы спрятать в нём шорох своих шагов.

Я ошибся. Пришелец, в момент смешения мыслей схватившийся за голову и присевший на корточки будто справить нужду, около полминуты смотрел внутрь себя. Потом он встал и оглядел помещение. И я услышал его первые мысли наружу.

Он сомневался в реальности происходящего. Я смутно видел то, что создавало сомнения: с одной стороны, какой-то чужой опыт, не закреплённый собственными усилиями, позволял его разуму принять увиденное. С другой стороны – шок от внезапности перемещения оттуда сюда препятствовал его разуму воспринять окружающее.

Потом он пробурчал что-то на своём языке, похожем на смесь гномьего с орочьим. Мысль, вложенная в эту фразу, меня потрясла. Пришелец был постоянным потребителем какого-то вещества, помогающего держать под контролем потоки эмоции и мысли. Я почуял, что время принять очередную дозу уже прошло, и его мысли погружаются в туман неконтролируемости и отсутствия самооценки.

Если позволит высокий совет такое сравнение, в общем и целом состояние пришельца весьма напоминало состояние орка-мародёра, напичканного зельями до состояния, в котором он перестаёт отличать реальный мир от иллюзии, которую ему формирует и показывает шаман. При этом пришелец относился к окружающему именно как к иллюзии, а не как к реальному миру. И контакт с моим разумом он воспринял как получение от источника иллюзии информации об этой иллюзии!

Мне трудно передать всю глубину самоомерзения и боли, постигшей меня от осознания себя Кукловодом. Внимание моё отвлеклось на удержание этого ощущения в себе, и я ослабил блокирование мыслей и эмоций от пришельца. И стал ощущать его более полно.

Видимо, мои попытки удержать это ощущение в себе не увенчались полным успехом – взгляд и слух мои отметили, что пришелец вздрогнул и буркнул что-то очень эмоциональное. Что-то очень бешеное, безумно и жёстко разрывающее контакт с той частью его разума и реальности, в которую попала моя горечь и боль от ощущения себя Кукловодом. Потом…

Расспрашиваемый прервал нить рассказа, чтобы сделать глоток.

– Потом я почувствовал, что он столь же безумным усилием восстановил контакт с этой мыслью, и сформировал ей ответ. Этот ответ беспрепятственно ворвался в мой разум, оцепенив и окаменив его вспышкой нестерпимой боли от удара чуждой реальности. Несколько мгновений я стоял в темноте у стены, охваченный его мыслью: «все, кто общаются, в той или иной степени являются Кукловодами в отношении друг друга. Почему бы не быть лучшим?». Моя реальность разрывалась на части столкновением мыслей: понимание, что любое мыслящее существо остается воистину мыслящим только до тех пор, пока само принимает решения о своей жизни… да-да, простите. Конечно же, мне нет смысла утруждать внимание высокого совета очевидным. Я всего лишь хотел донести мысль, что в те неимоверно долгие и страшные секунды я продолжал осознавать истинность этих истин. И наравне с ними осознавал истинность иной точки зрения: каждое мыслящее существо имеет цели, хотя бы в малом отличные от целей другого существа. И любое существо так или иначе вынуждает другое существо отклоняться от своих целей, и действовать вопреки им.

Несколько мгновений я стоял у стены, оцепенённый. Именно из-за этого оцепенения я пропустил момент, ставший поворотным. Возможно… впрочем, случилось то, что случилось, а о вероятностях высокому совету судить лучше.

Пришелец потянулся мыслью в окружающее пространство и пробурчал стишок. Смысл стишка я уловил лишь краем разума – что-то про то, что его время существования пришло к грани совершеннолетия и перед ним встал вопрос о выборе бытийности. А вот эффект от сказанного я почувствовал достаточно чётко, чтобы эмоции мои противоестественным образом вторглись в мысленную сферу и отодвинули раскол сознания на задворки разума. Со сложноописуемым ужасом я почувствовал, что все старшие, самоосознающие амулеты, щедро разбросанные по зале, откликнулись на вопрос пришельца и позвали его стать их хозяином.

Расспрашиваемый глубоко вздохнул, помедлил и продолжил нить рассказа:

– Позволю себе напомнить высокому совету, что пространство, растрёпанное заклинаниями разрыва реальности, способствует более явному проявлению старшими амулетами отпечатков владельцев. Утруждаю высокий совет выслушиванием столь банальных истин дабы донести, что ужас, охвативший меня, был вызван не предчувствиями того, что может произойти. Ужас породило оживлённое потоком внимания пришельца ощущение присутствия в зале полусотни наиболее отъявленных Призраков Перерождения и Мизинца Руки Перерождения, каковой эффект весьма слабо компенсировался контактом с всего лишь десятком воспоминаний о наших соратников.

Потом безумная паника, почти было толкнувшая меня на совершенно необдуманные действия, прошла. Её погасило не менее безумное веселье пришельца. Это же веселье значительно ослабило контакт разума с разрывом реальности, и вернуло мне способность размышлять и действовать.

Первым моим действием стало натянуть лук и направить остриё стрелы в сердце пришельца. Возможно, для высокого совета не очевидны причины этого шага, потому позволю себе пояснить: в зале находился Искривитель Смысла Целей…

…да, благодарю за подсказку, – главный амулет Мизинца Руки Перерождения. Он до сих пор не перемещён в наше Хранилище Артефактов по причине вплавленности в трон Мизинца Перерождения. Возможности вынести его у пришельца не было, однако он вполне мог попасть под его воздействие, а в зале находилось порядка полусотни артефактов, эквивалентных Чтецу Снов и Унылому Колупателю. О кризисах с последними высокому совету известно лучше меня, и прошу прощения за то, что столь полно донес причины, по которым я поспешил взять пришельца на стрелу.

Одновременно я насколько мог полно закрыл мою связь с пришельцем, готовясь к попытке отразить агонию вторжения его мира в мой. И потому дальнейшие мысли пришельца я воспринимал весьма смутно. Более того, я не пребываю в полной уверенности касательно того, что из воспринятого создалось в разуме пришельца, а что – пришло из слепков и призраков, проявившихся в зале.

Единственно на что могу распространить свою уверенность – на эмоциональное состояние этого существа. Ему было чрезвычайно весело. И веселье это окутывало его разум своеобразным охранным облаком, от которого отскакивали наиболее утончённые и наиболее наполненные низшими эмоциями попытки склонить его к тому или иному решению. И веселье это было пропитано питающей его какой-то дикой, безумно-хаотичной формой сексуальной энергии, причём её наиболее глубокой и неутончённой формой.

Доскональнее рассказать не смогу, поскольку разум мой, и так трепетавший на грани падения в небытие, скукожился от контакта с этой волной, хлынувшей из пришельца. Ограничусь констатацией действий пришельца.

Сначала он прошёл по зале, подбирая в ком одежду. Сочетание, должен отметить, сложилось дикое и ничем не объяснимое: истлевшие почти до белизны зелёные штаны и рубаха лесного охотника, проклёпанная тёмная кожаная куртка Приверженца, тонкий от времени чёрный плащ которого он пустил на портянки, ноги одев в гномьи штурмовые сапоги… простите. Позднее, оценивая его мародёрство, я помимо своей воли сплёл описание в балладу. Прощения прошу за то, что за словами баллады чуть было не упустил один важный факт: все эти предметы он подобрал у тех, кто проявился в зале. И перед каждым он остановился и что-то прокряхтел на своём языке. Смысл я уловил смутно, но по моему, он извинялся и просил мёртвых поделиться с живым. И, судя по тому, что штурмовые сапоги[4] он взял только в третьем месте, где ему приходили какие-то отклики… О! Конечно. В дальнейшем постараюсь обойтись без расистских выпадов.

Расспрашиваемый прервал нить повествования. По его лицу промелькнула тень озорной улыбки. Тень погасла, он отхлебнул из кубка и продолжил:

– Итак, пришелец оделся и я позволил любопытству затронуть мой разум и немного приподнять его из плачевного состояния, в котором он находился – поскольку, пришелец, не прекращая ограждать себя весельем от волн амулетов, пошёл во второй, медленный обход залы, подбирая и откладывая обратно разные ценные предметы и оружие.

Он несколько раз прошёл по зале, бурча на своём языке всё те же заклятия, окутывающие его разум. Большинство вещей он игнорировал. И только некоторые привлекли его внимание. Чем привлекли – к сожалению, осталось для меня сокрыто. И в тот момент, и позднее я смог прочувствовать только обыкновенную практичность и простейшее общение с вещами, которыми в хоть малой степени владеет любое мыслящее существо. Вещей, на которые пало его внимание, нашлось немного. Три пояса – два кошельных гномьих и один серебряный охотничий, которого он, впрочем, всего лишь коснулся, и более не возвращался к нему вниманием. Но зато сразу же взял заплечный мешок того, кому принадлежал этот пояс. Больше всего его внимания пало на оружие.