Йэнна Кристиана - Дороги. Часть первая. Страница 20

– Вы где работаете?

– Программистом в Центре биотехнологии.

– Ваше положение очень серьезно, Эйтлин. Ваша жена арестована. Я хотел бы верить, что вы ни к чему не причастны.

Пита прижал обе руки к сердцу.

– Ну что вы, что вы... я действительно ничего не знал.

Он даже улыбнулся допрашивающему. Так, будто они были своими людьми, близкими, и только для проформы соблюдали правила какой-то игры. И тот, похоже, принял эту идею. Сказал уже менее строгим тоном.

– Вы понимаете, что просто так это не может оставаться. Вы уже причастны к тому, что произошло.

– Но мы даже хотели разводиться. У нас и отношений-то никаких не было. Я не отвечаю за нее, мало ли, что она могла натворить. Я не могу за все отвечать! – голос Питы взвинтился.

– Ну с разводом, очевидно, вам придется поторопиться, – заметил служащий.

– Да, конечно, я готов развестись хоть сегодня, – быстро ответил Пита.

– Вас вызовут в Комитет Народной Системы. Подпишите вот этот документ, о невыезде...

Все кончено, билось в голове, все кончено. Одна-единственная мысль. Последняя. Ильгет не заметила, как вышли во двор, даже мороза не почувствовала. Машина долго ехала куда-то, и оказалась в конце концов у родных фабричных корпусов. Охранники – двое – повели ее к зданию из темного кирпича, стоявшему на отшибе. Ильгет никогда не могла понять, что это за здание и для чего оно. Они что-то там отмечали на входе, что-то вводили в электронную систему, о чем-то говорили с таким же охранником в той же черной форме, стоящим у двери. Ильгет ничего не соображала, все еще полностью парализованная, полностью во власти кошмАйре. Это просто сон, кошмарный сон, вот сейчас она проснется... Да нет, оборвала себя Ильгет, не сон это. Тебя предупреждали, что такое может случиться. Но где, как я прокололась? Вроде все нормально было. Знают ли они что-нибудь о мине?

Дура! О какой мине? И ты не должна ничего знать об этом. Первое, что они сделают – вколют сыворотку правды, и все станет известно. Ильгет сделала несколько глубоких вдохов.

– К стене. Стоять смирно.

Ильгет стояла лицом к стене, пока охранник отпирал камеру. В подвальном этаже. Камера оказалась очень узкой, маленькой, кровать с серым бельем, проход – и больше ничего. Ильгет вошла, села на кровать. Дверь за ней закрылась. И первым делом, едва только охранник вышел, Ильгет произнесла про себя кодовую фразу.

Это была цитата из Мейлора, собственно – целое маленькое стихотворение.

Ночь кончена.(1)

Луна мертва.

Я в комнате один,

Я сдавлен тишиной.

Я должен снова жить.

Я должен побеждать.

Слепой.

Герой.

Эффект блока был похож на эффект оглушающего удара по голове. Ильгет, казалось, на миг потеряла сознание, а когда вынырнула из этого состояния, в мозгу царил полный сумбур.

Что происходит? Страх остался. Почему меня арестовали? Я... работала на фабрике. Это я помню. Что я сделала плохого? Может, из-за Жеррис? Да нет, ерунда, поцапались. Нет, что-то было... наверное, что-то было. Но я ничего не помню.

Ильгет даже попыталась припомнить – честно. Почему-то очень хотелось вспомнить, что случилось, из-за чего она здесь. Помнился какой-то человек, очень хороший, милый, какая-то тень, рука, прядь волос, больше Ильгет не знала ничего. Из-за него она здесь? Наверное.

Пита. Это я помню. Муж. Сегодня мы с ним поссорились. В последнее время мы ссоримся очень часто, и он доходит даже до рукоприкладства. А сегодня он сказал, что разводится со мной. Свекровь. Помню. Мама. Школа, подружки, собака. Помню – Норку помню прекрасно. Университет. Беременность, смерть ребенка. Фабрика. Больше ничего не было. Ничего – абсолютно.

Зачем я здесь, за что?

Дверь открылась.

– Выходи. К стене, руки за спину.

Боже мой, как все страшно-то. Как будто я преступник, убийца, как будто я способна вот сейчас развернуться, дать охраннику по шее и бежать. Ладно... Я думала, что для женщин есть специальная тюрьма, где и охранники – женщины. Да и за что вообще меня – в тюрьму?

Быстро у них, однако...

Ильгет обыскали в каком-то кабинете. Этим занимались две женщины, тоже в обычной черной форме Народной Системы. Крестик с шеи сняли и убрали куда-то. После обыска и занесения в компьютер обычных биографических сведений Ильгет снова повели куда-то по коридору.

Она решила, что обратно в камеру. То ли она читала где-то о таком, то ли слышала. Почему-то думалось, что конечно, ее должны привести на какой-нибудь допрос, ну по крайней мере, объяснить, за что ее арестовали, но это не так сразу произойдет, сначала ее несколько часов, а может, несколько дней подержат в камере...

- Расскажите нам, Эйтлин, как предавать Родину.

Я предала Родину? Может быть – ничего не помню.

За что я здесь вообще?

Операционный стол, ремни – не пошевельнуться, даже голову не повернуть, яркий свет бестеневой лампы – в глаза. Но ведь это не больница, и я здорова, если не считать того, что ничего не помню. Что они со мной хотят сделать?

– Вспомни. Позавчера утром, на автобусной остановке. Тебе передали коробку. Вспоминай.

– Не знаю... какую коробку?

Никаких имен не помню, ничего. Задания? О чем вы? Я просто работаю на этой фабрике. Правда – я ничего не помню.

Затягивают жгут на руке, вводят катетер. Капельница.

– Мы тебе поможем вспомнить.

Лекарство медленно поступает в вену. Тошнотворно, кружится голова.

Как-то очень весело и легко становится. Хочется поделиться, ну в самом деле, что вы ко мне привязались? Я на самом деле не помню ничего. Может быть. Вполне возможно – я ничего не знаю.

– У нее психоблокировка.

– Ничего, снимем...

... Вы знаете, так тяжело работать, и ездить так далеко. Но в городе работы сейчас не найти. Автобусы ходят ужасно нерегулярно, на остановке по часу иной раз стоишь, продрогнешь, а сама по себе работа...

– Заткнись!

Удар по щеке отрезвил Ильгет. Она замолчала.

– Отвечай быстро – ты получила металлическую коробку?

Думай... попробуй сообразить. Что же происходит? За что он ударил меня? Я работала на фабрике... сагоны.

Ярна заражена сагонами. Это очень опасно. Эти люди – синги, они работают на сагонов. И наверное, я как-то участвовала в войне против них. Я не помню этого. Психоблокировка – а это что означает?

Враги. Господи, ужас какой... что же теперь со мной будет? Ведь я же не солдат на самом деле. Я боюсь... очень боюсь. Наверное, на все это я решилась добровольно.

– Нет, я не помню ничего.

В детстве Ильгет любила лазить с девчонками на высокую чуть подгнившую крышу старого сарая. В саду воровали ранетки – дикие осенние яблоки – потом лезли на крышу, и делили их на всех. Ильгет было одиннадцать лет. Однажды они забрались с Нелой на крышу вдвоем. Даже яблок у них не было, просто хотели поиграть во что-то или посочинять истории, валяясь на мягком теплом настиле. Стали валять дурака, щекотать друг друга. Нела погналась за ней, Ильгет прыгнула, и опускаясь уже в середине следующего квадратика крыши, ощутила страшное – настил больше не держал, ноги стремительно проваливались в черноту, в пустоту...

Она потеряла сознание от удара, и говорили потом, что прямо рядом с ее головой торчали ржавые вилы, чуть-чуть левее – и все. Ильгет полежала в больнице какое-то время – сотрясение мозга. И уже никогда не рисковала больше на эту крышу. Но самое удивительное – она почти сразу же сама пришла в сознание, что-то говорила, потом снова впала в забытье, но позже, придя в себя в больнице, так ни разу и не вспомнила, что же было между падением и отправкой на медицинской машине. Ей казалось – ничего не было. Черный провал. Антероградная амнезия, так, кажется, это называется. И долгие годы она потом удивлялась этому странному свойству памяти – вдруг потерять целый большой кусок жизни...

Эта штука называется болеизлучатель. Выглядит безобидно, на компьютер похоже, от него проводки отходят. Их окончания приклеивают на кожу, скотчем. Болеизлучатель воздействует прямо на периферические нервные центры. Все это Ильгет объяснял медленно и подробно высокий и незнакомый человек в черной форме.

Сильнее боли просто не бывает.

Но за что, за что? Почему?

Ты еще не веришь в боль, не знаешь, какой сильной она бывает. И в первые секунды (адреналин клокочет в крови) кажется, что терпеть можно. А потом боль достигает самой глубины и самого предела...

...Почему, за что? Я же не сделала никому, ничего... Да, я не помню.

Придя в себя в очередной раз, задыхаясь от запаха рвоты (все вокруг залито рвотой, и уже желчь выходит, во рту горько от желчи), обливаясь слезами...

Сильнее боли просто не бывает.

Наверное, ты что-то такое сделала... Против сагонов. Сагоны – это зло. Ты враг. Эти люди – твои враги (у Ильгет до сих пор никогда не было врагов). Теперь тебе придется терпеть и держаться. Терпеть. Только это терпеть – невозможно. Невозможно, но деваться некуда. Я же не думала, не могла думать, что будет так... Что они сделают со мной?