Андрей Ливадный - Восход Ганимеда Страница 22

Мнение Антона Петровича было обоснованным. Он воевал и отлично понимал разницу между стрельбой по мишеням и настоящим боем, где порой невозможно отличить врага от своего, мирного жителя от террориста и решения приходится принимать интуитивно, на уровне подсознания. Нет аналогов человеческому мозгу, и это очень скоро поймут, если еще не поняли, и тут в «Гаге», и за кордоном, в лабораториях НАТО…

Чипсет, продемонстрированный Колвину Барташовым во время их памятной встречи, прямо-таки кричал о том выходе, что будет, обязательно будет найден и осуществлен… Сервомашина в конце концов получит человеческий мозг… и это… это казалось Антону Петровичу настолько страшным, что он терялся, ощущая БЕЗДНУ, на краю которой вдруг оказалось все человечество.

Когда живое смешается с неживым, возникнет иная раса, у которой неизбежно сформируются свои, отличные от человеческих, моральные ценности. Чуть больше, чем машина, но меньше, чем человек…

Колвину было страшно. Он хотел одного — спасти Ладу, вырвать ее из цепких лап неизбежной смерти, а как оказалось, — от него ждали большего, намного большего…

Зуммер, прозвучавший из недр панели связи, вырвал его из глубокой задумчивости.

Отжав кнопку интеркома, Колвин спросил:

— Да, я слушаю. В чем дело? Кто это?

— Антон Петрович?

— Я же сказал — да.

— Это дежурный офицер уровня. Мне приказано доложить — ваша пациентка доставлена. Ее сейчас везут в операционную.

Динамик смолк.

Колвин сидел, неестественно выпрямившись и смертельно побледнев.

Был ли у него хоть какой-то выбор?

Часть II. Обратная связь

Пролог

Над ледником курилась туманная мгла.

По поверхности черного ноздреватого льда ползали небольшие плоские машины, очень похожие на металлические черепа и по своему внешнему виду, и по темпу движения.

Каждая из них медленно продвигалась в определенном направлении, тщательно собирая черную пленку и оставляя за собой широкую полосу голубовато-желтого льда, который тут же начинал куриться паром.

Обстановка на леднике, заключенном между острых, не тронутых эрозией скал, напоминала долину гейзеров на Камчатке — из-под очищенного от минеральных продуктов таяния льда тут и там били фонтаны пара, иногда слышались глухие взрывы, сопровождаемые либо появлением трещин, либо мощным выбросом ледовых глыб.

Постепенно, по мере того, как на поверхности тающего льда собиралось все больше и больше минеральных осадков, он темнел и процесс извержения газа сходил на нет, пока на такой участок опять не приползала черепахоподобная машина, чтобы вновь очистить лед от темной коросты.

В небе ярко сиял диск искусственного солнца.

Среди скал, на выровненных площадках глухо выли атмосферные процессоры, поглощая вредные примеси и обогащая новоявленную атмосферу кислородом.

Людей, что контролировали процесс создания атмосферы, было совсем немного. Их жилой купол возвышался поодаль от извергающего пар ледника. По мертвой каменистой равнине в разные стороны вели накатанные следы гусеничных вездеходов. На крыше купола застыла тарелка спутниковой связи, рядом с которой сильный в этом районе ветер трепал голубое полотнище с символикой Организации Объединенных Наций.

Рабочий день был в самом разгаре, и ничто пока не предвещало грядущих событий.

Процесс таяния происходил как положено, в соответствии с графиком и технологией, и потому Андрей Загулов дремал в своем кресле, изредка, правда, бросая мимолетный взгляд на длинную шеренгу контрольных мониторов, где отображались данные о работе очистных машин и атмосферных процессоров.

— Дикость какая-то! — раздался за его спиной знакомый грудной голос. На этот раз Дженифер оказалась раздражена намного больше, чем обычно. Андрей оттолкнулся ногой от пульта, разворачивая кресло, и посмотрел на вошедшую в операторский пост смуглую женщину. Ее предки явно были выходцами из Африки.

— Что стряслось, Джеф? — спросил он, глядя, как мулатка насыпает сахар и кофе в принесенные с собой кружки.

— Да… — Она сделала безнадежный взмах ложкой, едва не просыпав при этом ее содержимое. — Через день на орбиту прибывает «Альфа», а они не хотят подменить меня хотя бы на несколько часов!

— Подумаешь, «Альфа»… Эка невидаль.

Дженифер сердито мотнула головой, наполнила кружки кипятком и подсела на подлокотник того кресла, которое занимал Андрей.

— Прилетает моя сестра, забыл?

— Ох, простите, мэм… — явно дурачась от скуки, произнес он, делая глоток приготовленного ею кофе. — Забыл… Такая же очаровательная, как и ты? — поддел он Дженифер. — Теперь у меня будет две сердитые фурии вместо одной?

Она нахмурилась, решая, стоит ли сердиться на его плоский юмор, но прийти к единому мнению так и не успела — все десять мониторов вдруг разом дали сбой, по их поверхности вместо изображения внезапно побежали косые диагональные полосы, сопровождаемые резким неприятным сигналом…

— Господи, это еще что на нашу голову?

Инцидент произошел на самом краю ледового поля. По данным приборов, это была отметка, соответствующая минус пятистам метрам от первоначальной поверхности ледового панциря Ганимеда.

Десять минут назад тут проползла машина очистки, и грязно-желтый лед в этом месте интенсивно таял, извергая в атмосферу мутную газообразную смесь.

Внезапно из-под темной коросты минеральных отложений в месте самого интенсивного таяния проступили контуры какого-то предмета.

В пользу того, что это был именно предмет, а не очередная причудливо изломанная глыба льда, прежде всего говорила его форма. Из-под ледниковой толщи медленно проступали прямоугольные очертания правильной, не свойственной природе формы.

Предмет имел золотистую окраску. Его размеры по периметру верхней, обнажившейся части были приблизительно пять на три метра.

Некоторое время вокруг не происходило ничего необычного — по-прежнему лед извергал струи пара, рядом ревел процессор, в тридцати или сорока метрах от оттаявшего предмета ползла очистная машина.

Потом с обнажившейся прямоугольной плитой действительно произошло нечто странное — ее поверхность внезапно помутнела, — казалось, что она на мгновение подернулась рябью, — и вдруг начала резко менять цвет, наливаясь пурпурным сиянием.

По-видимому, этот внезапный феерический всплеск алого света сопровождался невидимым для глаза потоком излучения, скорее всего электромагнитной природы, потому как ползущий неподалеку автомат вдруг остановился, будто налетел на невидимую преграду, и стал бестолково крутиться на одном месте.

Очевидно, управлявший им компьютер если не вышел из строя полностью, то в нем произошел серьезный, значительный сбой…

Именно в этот момент мониторы на контрольном пункте под куполом подернулись рябью помех. Связь с машинами внезапно и необъяснимо оборвалась.

— Что за черт… — проворчал Андрей, затворяя за собой массивную дверь переходного шлюза. — Дженифер, ты меня слышишь? — спросил он по рации, опуская прозрачное забрало своего гермошлема.

— Слышу, — раздалось в ответ. — Процесс шлюзования пошел.

Андрей заметно нервничал и не пытался скрыть этого.

Атмосфера в районе станции переработки хоть и содержала в себе достаточно высокий процент кислорода, но все же не была пригодна для дыхания — слишком много ядовитых соединений улетучивалось в процессе таяния льда, и расположенные по кольцу вокруг ледника процессоры не могли усвоить всех вредных для человека веществ. Они осуществляли лишь грубую, предварительную очистку новорожденного воздуха и создавали его постоянный отток в сторону следующего кольца очистных станций.

Купол, в котором работали Андрей и Дженифер, являлся герметичным сооружением. Теперь Загулову предстояло покинуть его и идти в эту враждебную, клубящуюся мглу под порывистым, сбивающим с ног ветром лишь затем, чтобы вытащить какой-нибудь чертов камень, что сумел проломить один из защитных кожухов ретранслятора сигналов телеметрии… Такие случаи Уже бывали, и Андрей не мог, да и не желал искать внезапному сбою в работе автоматики иного объяснения.

Просто обыкновенное невезение, вот и все. Когда на вахте Дженифер, эти камни почему-то лежат спокойно, а ему, как назло, уже в третий раз за последнюю неделю приходится покидать купол.

«На улице» действительно было неуютно. За тысячу километров отсюда, в городах колонии сейчас этот ветер едва ли ощущался — небо скорее всего было прозрачным, чуть фиолетовым, а тут, где рождалась атмосфера планетоида, царил настоящий содом.