Генри Олди - Вожак Страница 22

— Ты подал рапорт?

— Да.

Бармен протирал стаканы. У бармена была асолютная память. Военного трибуна он запомнил еще по первому разу, когда назвал его генералом, а потом извинился. Бармен допустил ошибку сознательно, желая сделать клиенту приятное. Помпилианцы, отдавшие жизнь армии, любят, чтобы окружающие отдавали дань внимания их знакам различия. Молодого обер-центуриона бармен не помнил: если тот и появлялся в космопорте Бен-Цанах, то не заходил в «Золотой ключ».

— Рвёшься на фронт?

— Это не фронт. Раз нет войны, значит, нет и фронта.

— Ерунда. Пустая игра слов. Для тебя это фронт. И не спорь со мной! Я старше и по возрасту, и по званию. Я вижу тебя насквозь…

— Так точно, господин военный трибун!

— Ты жаждешь мести. Тебя унизили, теперь ты хочешь вернуть должок астланам.

— Так точно, господин военный трибун!

— Вольно, боец. Вернемся к внеуставным отношениям.

— К дедовщине?

— К дядевщине. Ты еще не забыл, что стал моим племянником раньше, чем офицером? Твой рапорт ляжет под сукно. Не жди, не надейся. Ты останешься при старухе: чесать ей пятки на ночь. А я улечу на Китту, повидаюсь с Папой Лусэро; потом слетаю на Октуберан, встречусь с дедом. На всё про всё — две недели…

— С отцом. Не с дедом, с отцом.

— Что?

— Луций — мой дед и твой отец.

— Учить меня вздумал? Эх ты, враг цапель… Подрастёшь — узнаешь.

— Что?

— Что отец называет свою жену мамой, когда говорит о ней с сыном. Что дядя называет своего отца дедом, когда говорит с племянником. Высшая субординация, тебе она сейчас недоступна…

Бармен включил музыку. Хрипловатый саксофон побрёл между столиками, нигде надолго не задерживаясь. Ему вослед шептали клавиши и усталый, хмурый спросонья бас. Подождав, бармен убедился, что клиенты не возражают, и сунул в ухо горошину личного плеера. К музыке бармен был равнодушен, как любой гематр — за исключением органных фуг Дитриха Волена. Когда он анализировал Хроматическую фантазию ре минор (размер 4/4, семьдесят девять тактов, триста шестнадцать четвертных долей), то вычислял теоретическую длину прелюдии с помощью коэффициента золотого сечения, наслаждаясь стройностью формулы.

— Отца не отпустили?

— Нет. Он хотел проводить меня, но у него совещание. Позвонил, пожелал счастливой дороги. Таким тоном… Ну, ты знаешь его тон.

— Знаю. Иначе он не умеет.

— Будто мы с тобой умеем…

— Что за совещание?

— Изучают конфликт энергий. Стрельба на орбите, причины и следствия… У старухи есть физик — гений, золотая голова. Вне физики — кретин кретином. Так он сразу сказал: ничерта не ясно, и ясно не будет. Зовите всех, у кого котелок варит, хоть повара, хоть шофёра. Устроим мозговой штурм! Вот, штурмуют…

— Результаты?

— Только у доктора Лепида.

— У доктора?

— Ага. Лепид доложил, что при вирусной инфекции повышается температура.

— Великое открытие. Надеюсь, ему выписали премию?

— Ему выписали пилюлю. А он упёрся. Твердит, что систему, чьё солнце — сердце, надо рассматривать, как живой организм. Стрельба в системе — противоестественный процесс, отягощенный агрессией. Организм воспринимает стрельбу, как вирус, и задействует солярные лейкоциты. Температура повышается, мощность взрыва растёт в разы.

— Бред… Будто астлане на планете не стреляют!

— Стреляют. По мнению доктора, это систему не колышет. Планета в коконе, то есть в пурпурной дымке, разумная слизь на планете всегда агрессивна, это нормально. Это выделяет правильную энергию, кто бы ни стрелял. Гибнущие астлане «уходят в солнце»… Как тебе?

— Доктора надо показать психиатру. Ещё один сгорел на работе.

— Вот и подскажи старухе. Кто у нас консультант?

— Я консультант. И я вижу, что мы громоздим нелепость на нелепость. Есть аналоги и нет теорий. Вместо четких, обоснованных рекомендаций — имеем в виду, учитываем и приспосабливаемся по ситуации. Есть конфликт при стрельбе с орбиты по наземным целям? Ах, нет? Стреляем, господа! Но луч плывёт, рассеивается; плазма отклоняется… Караул! Хорошо, пускаем ракеты с наведением на цель уже после прохождения стратосферы. Это армия? Это тактические решения? Бардак это, господин военный трибун…

— Парень, ты не помпилианец.

— А кто? Астланин?!

— Ты ларгитасец. Глухарь-технарь, мозги-шестерёнки. Ларгитас тоже против любых параллелей с биологией. Уж кто-кто, а они аж вскипают от перевода физики в область медицины. Кричат, что аналогия «звездная система — организм» слишком опасна. Так, мол, мы доразрабатываемся до полной толерантности…

— В смысле?

— В смысле, что в Крови шагу нельзя будет ступить из высоких соображений гуманизма. Сперва прикажут выйти на контакт с солнышком, запросить мнение его сиятельства, выстроить общую этическую платформу… Нравится, консультант?

— Хватит издеваться. Мой рапорт под сукном. Мой отец на совещании. Мой дядя улетает на Китту. А я остаюсь: вытирать сопли пленным астланам, учиться хитростям дипломатии. Ну да, ещё ходить хвостом за язвой по имени Зеро!

— Твой драгоценный дед мог бы много поведать об этой язве. Глубина, влажность, частота сокращений… Ладно, не будем тревожить семейные тайны. Удачи, обер-центурион…

В углу, под декоративным фикусом, дремал молодой ягуар. Шею его украшал ошейник из кожи, прошитой металлическими нитями. Каждая нить излучала на особой частоте; сочетание частот мало беспокоило ягуара, зато коммуникаторы полиции, охраны, как, впрочем, и уникомы добропорядочных граждан мгновенно информировали своих владельцев: стоп! Не будить, не гладить, не кормить по собственной инициативе. Пальцем не трогать! Пропускать, куда идёт, вплоть до государственных учреждений высшего уровня. При необходимости оказывать любую посильную помощь; если потребуется, целовать в задницу, осторожно приподняв хвост. Ягуар не знал, что его ошейник — двоюродный брат медальонов, которые носят страшно сказать кто на страшно сказать каких постах.

— Чуваки!

— Кто вы такой?

— Чуваки, оп-ди-ду-да! Я нашел вас!

Марк узнал придурка не сразу. Сначала сознание взорвалось ассоциациями — фрагментарными, яркими, как осколки кошмара. Раковина на паучьих ногах, розовая плоть течёт наружу; толстяк хромает к лесу, кто-то карабкается на скалу, вопль: «Бдить за мной, идиот!»; удар с левой в печень…

— Добс? Игги Добс?!

— Мой герой! Мой спаситель!

Еще миг, и Марк не выдержал бы — повторил свой коронный с левой, науку обер-декуриона Горация. Знаменитый элит-визажист, чтоб он скис, был весь в пурпуре. Марк не знал, где заканчиваются штаны (юбка? рейтузы?!) и начинается плащ (сюртук? пиджак?!), но ткань, драпировавшая тело Игги Добса, переливалась оттенками в диапазоне от багряного до красно-фиолетового. В пурпуре вызывающе блестели золотые ручейки: галуны, кайма, бахрома.

Военный трибун Тумидус тоже сжал кулак, поразмыслил — и с сожалением разжал.

— Контракт! — голос стилиста набрал пронзительность трубы, возвещающей о конце времен. — Я пришел дать вам контракт! Трибун, вас это тоже касается! Умоляю!

Он повалился Марку в ноги.

— На любых условиях! Развяжите мне руки! Две линейки: для молодёжи и для зрелых клиентов! Трибун, миллионеры старше сорока клюнут на ваш имидж, как караси на опарыша! Два героя: дядя и племянник… Мои рекламщики уже разработали блиц-компанию! Оп-ди-ди! Оп-ду-да! Двадцать процентов в благотворительный фонд «Орёл Помпилии», на реабилитацию солдат после ранения…

Подошёл Катилина. Брезгливо обнюхав элит-визажиста, ягуар чихнул и вернулся под фикус. «Экая дрянь, — читалось в желтых глазах. — Кожа да кости. А визгу-то — до небес…»

— Свяжитесь с моим агентом, — Гай Тумидус отодвинул табурет подальше. — Запишите координаты.

Марк ждал от дяди всего, что угодно, но только не этого. С каменным лицом военный трибун смотрел, как Игги Добс выхватывает уником, словно лучевик из наплечной кобуры, и включает звукозапись.

— Готовы? Лючано Борготта, заведующий кафедрой в центре «Грядущее». Уроженец Борго, сейчас на Тишри. Скоро улетит, так что поторопитесь…

— Завкафедрой? — с презрением бросил Игги.

— Раньше он был директором «Вертепа». Театр контактной имперсонации — слышали о таком?

У Игги отвисла челюсть:

— Любимчик Карла Эмериха? Маэстро?!

— Вы знакомы?

— Да он меня на завтрак съест!

— И без соли, — уточнил Тумидус-старший. — Марк, предложить тебе моего агента?

Коммерческий успех — аншлаги на концертах, очереди за билетами, уровень продаж записей с выступлений. В конечном итоге — банковский счёт.