Сергей Кусков - Игрушки для императоров Страница 23

— Смотри.

Она протянула мне игломет и показала, как он подключается к управляющему блоку на рукаве, там, где в обычной жизни у меня браслет.

— А разъем такой же, как у браслета! — заметил я. Она усмехнулась.

— Наоборот, это у браслетов сделан такой же выход. Специально, чтобы к ним можно было подключать оружие. Стандарт, принятый на случай войны.

Я присвистнул.

— Так что, получается, можно подключить любую винтовку к любому браслету? Но это же опасно!

— Почему?

Я пожал плечами.

— Ну, преступность, криминал. Они же могут этим воспользоваться.

— Когда начнется война, малыш, всем будет поровну на криминал, — понизила она голос. — Повторю, это все сделано на случай высадки врага на планету. А криминал в любом случае найдет, как использовать оружие. Раз могут достать иглометы — то достанут и управляющие блоки, какие бы выходы у них ни были. Это же элементарно.

Я задумался. Хм… А она, пожалуй, права!

Сколько тайн открывается, и все как-то походя. А страна наша, получается, насквозь милитаризована?

Тогда я еще не знал, до какой степени милитаризована наша страна. Она готовилась к войне все столетие своего существования, была нашпигована всем, что может помочь сражаться или мешать противнику. Причем нашпигована не только вещественными предметами, но и «идеями» — разными патриотическими программами по работе с молодежью с военным уклоном, пропагандой, скрытой и открытой, в том числе пропагандой военных игр, которые у нас даже популярнее футбола. Ну, не менее популярны. И, разумеется, тщательно поддерживаемый в СМИ образ абстрактного «врага», куда ж без него!. Это не считая запрятанных где-то под сотым метром гор оружия, которого хватит не на сто, а на все двести миллионов человек.

Все это находится на виду, мы сызмальства к этому привыкли, потому и не обращаем внимания на сложившееся положение вещей. Хотя в той же Империи, например, слыхом не слыхивали о патриотических программах и сочтут за дикость установку в центре городов замаскированных под объекты архитектуры средств электронного подавления.

На Венере всё в той или иной мере сделано с расчетом, чтобы стать оружием в случае планетарной высадки. Ну, или для поддержки власти на случай вооруженного переворота…

— Оружие — индивидуальное, — продолжала сеньора, возвращая меня на землю от абстрактных размышлений. — Хоть ты не кадет, оно тоже будет закреплено за тобой и твоим скафандром, будешь за него отчитываться. Привыкай. Вопросы?

— Оно тоже боевое? — я внимательно рассматривал протянутую скорострельную винтовку, вертя ее и так и эдак. Я впервые держал в руках боевое оружие, из которого можно стрелять не пулями, а настоящими иглами, для которых не существует никаких преград. А что оно боевое, как и скафандр, не сомневался. Сеньора подтвердила это, презрительно скривившись:

— Естественно! У нас все боевое! Знаешь, как эта штука называется?

Я утвердительно кивнул.

— «Жало».

— А какая модель?

Тут ответить не мог. В таких тонкостях не разбирался. Она назвала, словно читая лекцию:

— Скорострельная винтовка ALR-112 «Aguijón». Игломет средней мощности и невысокой дальности стрельбы. Предназначена для ведения боевых действий в помещениях и закрытых пространствах. Достоинства: легкость, мобильность, высокая скорострельность. Недостатки: малая мощность и невысокая дальность прицельной стрельбы.

Я кивнул, стараясь все это запомнить.

— Штука как раз для тебя. Ты «правило номер один» знаешь? Насчет оружия венерианского солдата?

Я поежился. Естественно, знаю. Но от ее вмиг ставшего ледяным взгляда и прорезавшихся холодных ноток в голосе стало не по себе.

— «Оружие — часть тебя. Боец, оставивший свое оружие, недостоин носить гордое звание солдата Венеры!» — как по писанному отрапортовал я, вытягиваясь в струнку.

— А знаешь, что оно означает на практике?

Разумеется. Это знает на Венере каждый, с пеленок. Это тоже часть военно-патриотической программы.

— Если ты бросишь или выронишь оружие, Шимановский — понизила она голос почти до шепота. — Твои тесты на этом закончатся. За воротами. И это не мое правило, это правило Венерианского королевства. Вопросы по этой части?

Вопросов не было.

Оружие для бойца — продолжение его руки, часть его самого. Как сердце, печень или почки. Боец, потерявший оружие, равносилен бойцу, потерявшему жизненно важный орган. За такой проступок мгновенно выгоняют из армии, а в военное время даже расстреливают. Наша армия — наша гордость, защита и опора. Порядки в ней строже, чем в любой другой в мире, но это потому, что мы в кольце врагов. Нам НАДО выжить, несмотря ни на что. И такие суровые драконовские порядки — лишь составляющая выживания.

Боец всегда при оружии, в столовой, в спальне, в туалете. Без него он — никто. За пределами «имперского» сектора даже в увольнительные солдаты расквартированных там частей ходят вместе с ним. И тем более за пределами планеты. Для нашего государства и общества это норма, и я только что стал частью этой нормы.

Отныне я — солдат. Боец. Настоящий. Именно это означают ее слова. И требования ко мне теперь такие же — настоящие, взрослые.

«Игры кончились, Шимановский! Ты хотел взрослой жизни — получай! И отвечай за нее по полной программе, без скидок.»

Я вытянулся в струнку и откозырнул, благо, на мне был надет шлем.

— Так точно! Слушаюсь, сеньора инструктор!

Той моя реакция понравилась.

— Пошли, соискатель Шимановский. Будем делать из тебя человека!

Мною как и в прошлый раз, занимались трое. «Первая», еще одна, до сей поры незнакомая тетка с суровым лицом и рваным шрамом на щеке, «Вторая», и Катарина. Сеньора майор, уже переодевшаяся в форму, в основном стояла в стороне с планшеткой, в которую время от времени что-то записывала. Остальные постоянно со мной общались, давали задания и объясняли непонятные моменты.

Для начала я повторил свои упражнения на дорожках, теперь в скафандре и с иглометом за плечом. Ну, скажу я, это что-то! Совсем не то, что бежать налегке!

Мешало всё. В доспехах я не чувствовал земли, не чувствовал опоры, постоянно норовил потерять равновесие и завалиться в сторону, позорно растянувшись на земле. Несколько раз даже растягивался, чуть не умерев со стыда. Инструкторская группа делала вид, что не замечает этого, но про себя тетки мило улыбались.

— Ничего, поначалу всем сложно с доспехами, — подбодрила чуть позже Катарина, когда увозила домой. — Вначале все падают. К доспехам надо приноровиться, подстроиться. И это не так сложно, поверь. Зато потом ты сможешь спать в них, и если они не надеты — будешь чувствовать себя голым и незащищенным.

Я на эти слова пыхтел и отмалчивался. Она права, через это надо пройти и привыкнуть. Но есть ли у меня на это время?

Время, как оказалось, было. Точнее, инструкторская группа сделала всё, чтобы оно появилось, не щадя меня.

Кроме потерянного чувства равновесия, доспехи мешали при движении, сопротивлялись, приходилось постоянно прилагать усилия, чтобы банально сдвинуться с места. Вроде небольшие усилия, но зато постоянные. Одна из инструкторов на мое замечание об этом ответила:

— А представляешь, на что твое тело будет способно, если после такого тренинга включить гидравлику?

То, что тело адаптируется к доспеху, я понял, когда к вечеру, обессиленный, еле-еле смог стащить его. Я настолько привык напрягаться, переставляя с места ноги и двигая руками, что чуть не упал, делая первый же шаг налегке. Чем вызвал волну смеха.

— Привыкнешь! — ласково похлопала меня по плечу «Первая», помогавшая теперь уже снимать доспехи.

Я кивнул. Сил, чтобы отвечать, не осталось.

Если первый раз я занимался после школы, то есть не так уж много, всего несколько часов, и вымотался настолько, что чуть не проспал на занятия, то теперь, после целого дня тренировок, еле-еле передвигался. Тело болело полностью всё, от головы до ног: от постоянной раскачки лишенных гидравлического привода сочленений и суставов, от постоянной гонки и ускорения в непривычном скафандре, да еще с неизменным оружием за плечом, мешающим нормально двигаться. Это был ад.

Катарина, когда-то успевшая переодеться, повела меня в гараж, посадила в машину, села рядом и протянула бутылку с каким-то темным шипучим напитком. Я глотнул. Освежающе!

— Что это?

— Хорошая штука, — улыбнулась она, заводя двигатель. — Придает бодрости. На время. До дома тебе хватит, поесть, помыться и спать. Завтра не проспи.

В ее голосе я смог рассмотреть заботу и сочувствие. Впрочем, не пересекающие некую грань показного безразличия.

— Постараюсь, — буркнул я, чувствуя, как боль переливается из сустава в сустав, из мышцы в мышцу.