Михаил Кисличкин - Солдат поневоле Страница 24

— Можно применять по любым целям, — говорил инструктор, немолодой капитан с нашивками РХБЗ. — Универсальное оружие для подавления огневых точек в городских боях, да и в поле сгодится. Можно стрелять хоть в тяжелый танк. Уничтожить, может, и не получится, но после прямого попадания из боя эта машина, скорее всего, выйдет.

С началом зимы вновь возобновились прекратившиеся было в ноябре прыжки с парашютом, да такие, что прежние опыты в этой области показались курсантам прыжками воспитанников детского сада с горки в песочницу. Курсанты прыгали при полном оснащении, ночью, в зимнем обмундировании, с высоты десять километров, куда-то в бескрайние поля заснеженной тундры Ненецкого автономного округа. Ощущения — незабываемые, сразу начинающиеся уже на стадии постепенной разгерметизации кабины с десантом. Первая фаза полета — затяжной прыжок, раскрытие парашюта в трех километрах от земли. После приземления — выход к точке сбора и выполнение задания — разведка или атака условного противника с применением огневых средств всего взвода или отделения. Во время этих тренировок появились первые человеческие жертвы: при третьем тренировочном прыжке во втором взводе погиб Степан Ефимцев. В небольшом коллективе 124-й спецчасти это событие произвело угнетающее впечатление. Степана знали, он был сильный веселый парень, один из «заводил» во втором взводе, до этого — студент пятого курса МАИ. Прыжок был высотный, по версии расследования, сразу при покидании самолета у Степана сорвало кислородную маску, и он потерял сознание. Высотометр сработал штатно, и парашют раскрылся, но безвольное тело запуталось в стропах, и сильный удар о землю пришелся на голову и грудь. Когда парня нашли, он еще жил, но до больницы его не довезли…

По поводу его гибели было общее собрание курсантов и офицеров части. Васнецов зачитал некролог, сказал, что семье погибшего будет выплачена хорошая компенсация. Было видно, что и для начальника части случившееся стало ударом, во всяком случае, таким злым Илья его еще не видел. Лицо полковника было серым, взгляд колючим, неприятным.

— Скажу прямо, перед всеми: и перед бойцами, и перед офицерами, — заканчивал свою речь полковник. — Это всех касается. Забыли, суки, технику безопасности. Что касается бойцов — можете видеть, к чему это приводит. Не надейтесь ни на кого, проверяйте лично свое снаряжение, его крепление, исправность, это вам надо, прежде всего, ваша жизнь от этого зависит. Но вы, товарищи офицеры, охренели совсем? На технику безопасности положен большой болт? Похоже, так. Инструкторы, мля, крутые-раскрутые, мля, мол, у нас тысяча прыжков за спиной, мы лучшие, мы все умеем! Я знаю, о ком говорю! Какого хрена тогда у вас люди гибнут? С вас спрос особый будет. Все. Идиотских смертей быть больше не должно. Прыжки до прибытия спецоборудования запрещаю. Всех инструкторов по парашютной подготовке временно от работы отстраняю. Разойдись.

Прыжки с парашютом прекратились до начала февраля. Больше стало занятий по стрелковой, тактико-специальной подготовке и учебных часов по общим дисциплинам. Илья имел твердое «отлично» по работе с основным оружием (лазерной винтовкой) и «хорошо» по владению «непрофилем» — автоматом и тяжелым вооружением. Работа с выданным ему прибором биологической разведки также занимала немало времени для освоения, для грамотной работы с этим чудом техники пришлось получать базовые знания по биологии и генетике. Из общих дисциплин Илье больше всего нравилась прикладная психология. Иногда он даже думал, что «свалял дурака», поступив в химический университет, его призвание было отнюдь не в этом.

В разговорах между собой курсанты отмечали некую общую странность их обучения. С одной стороны, из них делали некое подобие спецназа. С другой — их не натаскивали на ведение боя с конкретным противником. Иностранные армии, их вооружение, структура, подразделения, сильные и слабые стороны — все это давалось постольку-поскольку, за рамками основных обучающих курсов. Также не было основных занятий по спецназовской конкретике в деле убийства себе подобных — вроде снятия часовых, освобождения заложников, рукопашного боя. То есть это все было, но, скорее, носило ознакомительные черты. Враг, против которого готовили курсантов, был абстрактен и непонятен. Зато физической и стрелковой подготовке уделялось огромное внимание, так же как анализу и сбору информации по прямым и косвенным источникам, разведке. В тактическом отношении большое внимание уделялось различным методикам подвижной обороны и атаки (по принципу — ударил, отступил, снова ударил, перегруппировался, отошел), формированию штурмовых отрядов силами отдельных взводов или всей роты, ведению автономного боя в составе малых групп.

Да, еще в последнее время, начиная с января, большое внимание уделялось теории выживания во враждебной местности. Пока только теории, но первые практические тренинги, по словам командиров, были не за горами. Причем под враждебной местностью понимались, судя по лекциям, не джунгли, тайга или горы, а некие арктические просторы. Никто не учил курсантов известным по американским боевикам приемам спецназа, типа «как правильно поймать и съесть кобру», но про воздействие холода, рациональную организацию движения человека при низких температурах, правильное распределение ресурсов организма, умение сохранять тепло говорили очень много. Какой бывает снег (десятки видов оказывается), как в нем лучше перемещаться, ориентироваться, маскироваться, рыть норы для ночевки, разводить огонь — лекции освещали эти вопросы весьма и весьма подробно. Оказалось, что наука гляциология, описывающая виды льда, снега, их изменения и состояния, может быть не менее интересна и сложна, чем традиционный кошмар студента — «сопромат» или «процессы и аппараты в химической технологии».

В феврале привезли «спецоборудование», про которое говорил Васнецов, и провели с ним первое ознакомительное занятие. Тем же вечером у Ильи с Борисом состоялся доверительный разговор, который Илья не раз вспоминал впоследствии…

— Илюх, а Илюх? Илюх, ты еще не спишь? — громким шепотом позвал его Борис через пару часов после отбоя, когда парни легли спать, а их родная 29-я комната давно погрузилась в ночную тьму.

— Сплю, блин. Завтра все, ладно? — еле-еле отозвался Илья, слегка выныривая из состояния приятной дремы.

— Слушай, Илюх! Разговор есть. Все равно ты не спишь, а я все понял. Все, пазл складывается, мне теперь с кем-то поделиться этим хочется. Ну и не с Сашкой же, гоблином волосатым. Его все равно не добудишься.

Илья начал постепенно просыпаться, почувствовав вялый интерес к разговору и, в большей степени, разбуженный монологом Бориса. Обычно немногословный, тот редко трепался по пустякам и был столь настойчив в общении. Тем не менее Илья сейчас не был готов вести долгие ночные разговоры. Плотный график занятий в части и хронический недосып в увольнительных, во время встреч с Аней, делал каждый лишний час сна настоящим богатством для него.

— Какой нафиг пазл? Давай спать, — он сделал вторую попытку закончить разговор.

— А вот слушай какой. — Борис не обратил никакого внимания на вялые попытки Ильи уйти от ночной беседы. — Все стало понятно, когда привезли спецоборудование. Ну, костюмы эти, которые сегодня изучали. Я так понимаю, это писец всему… Рассказывали, что они типа нам нужны для высотных прыжков. Это да, для высотных прыжков они годны. Ну и Ipad 7-м можно, в принципе, гвозди забивать, хоть ему и цена пять штукарей баксов. Всему есть пределы. Для высотных прыжков что нужно? По большому счету, только надежная кислородная маска и теплая одежда. Нам же сегодня на голубом глазу показывают почти скафандр. Встроенная кислородная маска, активный обогрев, герметичный корпус костюма, компьютер, автономно управляющий взаимодействием «костюм — человек — окружающая среда», встроенный резервуар для воды, аптечка, что-то еще там хитрое для того, чтобы в туалет ходить, не снимая всей этой хрени. Да, до кучи еще ткань костюма удерживает пулю среднего калибра.

Борис говорил возбужденно, резко, видимо, эти мысли мучили его уже долгое время…

— И все это легкое, все вместе весит в районе пятнашки килограмм. Илюха, это перебор. Всей этой роскоши для кратковременного прыжка не надо. Это вещь дорогая, сложная и сделанная для того, чтобы в ней находились часами. А где у нас на Земле в этом хорошо ходить? Да только на вершине Эвереста, больше нигде. Так? Так. Но нас ведь скалолазанию не учат. Это раз. И кто будет сбрасывать парашютистов-диверсантов на Эверест? С какой целью? Ерунда это. Это два. Стало быть, нас готовят к выбросу на другую планету. Я понимаю, звучит дико, но тут вся тема в строку хорошо ложится: и спецкостюмы, и прыжки эти высотные, и оружие с приборами высший класс, и эти терки Липатова про «пойдете туда — неведомо куда, увидите то — неведомо что». Теперь смотрим дальше — на какую планету нас могут кинуть? В солнечной системе более-менее только Марс подходит. Там вроде холодно, но местами и не так уж, и кислорода немного в атмосфере есть. Но зачем тогда нас долбят всеми этими льдами и снегами? На Марсе воды нет. Не пойму. И даже если на Марс. Нехорошо мне, Илюха, от этого. Забросить-то нас забросят, раз уж это им стало так надо. А будут ли забирать? Народа в нашей роте много, оборудования тоже, космодромов на Марсе нету. Живем мы в России, тут всяко бывает. Что-то мне грустно от этих мыслей, Илюх, не могу в себе держать, поделиться хочу…