Антон Грановский - Жестокая Земля: Соло-Рекс Страница 26

— И что окажется внутри этого пустыря?

Тори усмехнулась и ответила:

— Пустота. Разработчики «Кирлиана» утверждают, что их оружие поражает врага на всех уровнях бытия, в том числе и на том, который принято называть трансцендентальным.

Лицо Клова вытянулось от удивления.

— Хочешь сказать, что из этого оружия можно убить не только человека, но и его душу? — с кривой усмешкой уточнил он.

— Так пишут в рекламных слоганах, — заверила Тори.

Клов затушил сигарету в пепельнице, повернулся к Тори и погладил ее пальцами по щеке.

— Твой узор… — тихо проговорил он.

— Что с ним?

— Он прекрасен!

Капитан приподнялся на локте и поцеловал Тори в щеку, украшенную мнемолиниями. Тори засмеялась, блеснув белоснежной полоской зубов.

— Ты находишь? Мой отец всю жизнь твердил, что линии на моем лице слишком тонки и неуловимы. И что из-за этого у меня в жизни могут быть проблемы.

— Почему?

— Нечеткость и витиеватость линий — признак скрытности и лукавства. Люди больше доверяют простым линия и прямым углам.

— Таким, как у меня?

— Не льсти себе, — весело сказала Тори. — Твои узоры тоже необычны. Они почти не меняются.

— Да, и это доставило мне в жизни немало проблем.

Тори тоже приподнялась и внимательно вгляделась в мнемолинии Клова.

— Отчего они у тебя такие? — спросила она.

— Из-за болезни, которую я пережил в детстве, — ответил капитан.

— Надеюсь, сейчас с тобой все в порядке?

— В полном. Разве у тебя не было возможности удостовериться?

Она улыбнулась:

— Была. Ты действительно в порядке. Я видела узоры на твоем животе и бедрах. Они грубые и зримые, от них так и веет силой.

— Силой веет от меня, а не от узоров.

— О, да! С этим невозможно спорить.

— Вот и не спорь.

Клов поцеловал девушку в губы. Отпрянул, посмотрел в ее мерцающие глаза и вдруг спросил:

— У тебя есть суперспособности?

— В детстве меня тестировали, — ответила Тори с легким оттенком грусти. — Мой коэффициент ти-пи равнялся девяносто девяти баллам. А в школу телеоников брали только тех, у кого не меньше ста. Директор школы долго колебался, но в конце концов вынес отрицательный вердикт.

— Он идиот, — сказал Клов.

— Я тоже так считала. — Тори легла на подушку, закинула руки за голову и уставилась в темный потолок. — В детстве мы все хотим стать телеониками, — проговорила она грустным голосом. — Нам кажется, что телеоники — венец эволюции, лучшие представители расы. И я тоже так думала. Но сейчас я понимаю, что была не права.

— Они больше не кажутся тебе героями?

— По-моему, их стоит пожалеть. Многим кажется, что телеоники высокомерны, но, на самом деле, они смотрят на нас, простых людей, с завистью. Их высокомерие — всего лишь способ защиты.

Клов прищурил глаза и осторожно заметил:

— Ты говоришь так, словно утешаешь себя.

Тори не отозвалась.

— Откуда ты так много знаешь про телеоников? — спросил тогда Клов.

Тори повернула голову и посмотрела на него глазами, отражающими тусклый блеск ночника.

— Давай не будет больше об этом говорить, — попросила она.

— Давай, — согласился Клов.

Он поцеловал ее грудь, соскользнул на живот и, покрывая поцелуями ее шелковистую кожу, стал спускаться ниже. Тори закрыла глаза и прерывисто задышала.

— Твои узоры прекрасны, — сказал Клов.

Тори закусила губу и тихо застонала. Потом запустила пальцы в его волосы и прижала его голову к своему горячему лону.

— Ты сводишь меня с ума, — хрипло прошептала она.

Клов не откликнулся.

Через минуту Тори тихо вскрикнула, скользнула руками по плечам капитана и сжала их ногтями. Тело ее напряглось, как струна, а потом медленно расслабилось. Если бы в этот момент Клов посмотрел Тори в лицо, он бы увидел, что на ресницах у нее блестят слезы, а на губах застыла болезненная усмешка, полная отчаяния и горечи.

10

Панчу не спалось. В общем-то он и не умел спать в человеческом смысле этого слова. Но он научился закрывать глаза и погружать себя в особое состояние, при котором мозг его медленно — бит за битом — перезагружался. В такие минуты и часы он как бы забывал свою маркировку и чувствовал себя частью общего электро-магнитного поля Вселенной, и это доставляло ему удовольствие (если, конечно, слово «удовольствие» можно употребить по отношению к существу, наделенному интеллектом, но лишенному души).

Панч мог в любой момент открыть глаза и быть готовым к работе, однако он, неожиданно для себя, полюбил это состояние, втайне полагая, что оно схоже с тем состоянием, в которое вводит себя хозяин с помощью своих дзен-медитаций.

Но в эту ночь роботу почему-то не спалось. Воздух Цитадели был пронизан непонятными вибрациями и наслоениями полей, природу которых Панч не мог постигнуть, но которые казались ему зловещими.

Помучившись два часа, робот поднялся с кровати и подошел к иллюминатору. Город внизу был погружен во тьму, но Панч неплохо видел в темноте. Он без труда различал внизу очертания домов и стрелки и полукружья улиц.

Хозяин был от этого города в восторге, но Панч не разделял его чувств. Он сам был исконным горожанином и, благодаря хозяину, который часто таскал его за собой, научился чувствовать особую атмосферу большого города. Главным в этой атмосфере было чувство непрекращающейся жизни.

Странный искусственный город, простирающийся внизу и погруженный во тьму, тоже пахнул жизнью, но жизнь эта была чем-то иным — странным, непостижимым, необъяснимым и, несомненно, представляющим угрозу.

«Иная форма жизни, — подумал робот. — А сам-то я кто? По отношению к людям я тоже иной. С той лишь разницей, что категория „жизнь“ ко мне совершенно не применима. Лучше ли я того, что живет внизу? Ближе ли к людям, чем оно?»

Размышлять на эту тему Панчу не хотелось. Микросхемы его перегрелись, и он чувствовал настоятельную необходимость в отдыхе. К тому же, учитывая обстоятельства, его искусственный мозг нуждался в перезагрузке больше, чем когда-либо.

Панч обернулся и посмотрел на свою кровать. Возвращаться в нее сейчас ему не хотелось. Он знал, что когда хозяина мучает бессонница, тот встает и идет на кухню. Там он выпивает стакан воды или рюмку саке. Вероятно, этот ритуал запускает какой-то неведомый Панчу механизм, призванный освободить разум от наплыва мыслей, с которым не удалось справиться даже медитации.

Панч решил поступить так же. Неуклюже ковыляя в широких пижамных штанах и тихо шаркая ногами, обутыми в тапочки, робот вышел из комнаты и зашагал на кухню.

Свет Панч не включал, это ему не требовалось. Пройдя по коридору, он повернул налево и вышел в холл, являвшийся чем-то вроде кают-компании, коридорчик из которого вел на кухню. Панч пересек холл и повернул к кухне, но вдруг остановился как вкопанный. Во тьме кухни что-то было. Или вернее — кто-то.

Панч снова двинулся вперед, но на этот раз шаги его были совершенно беззвучны, а дыхание, которое он привык имитировать в угоду хозяину, не вырывалось из его рта. Войдя на кухню, робот остановился в дверях. У круглого иллюминатора, спиной к Панчу, стоял человек. Он был одет в куртку наблюдателя, но по непонятной причине роботу не удалось его идентифицировать. Он даже не понял, мужчина перед ним стоит или женщина.

Панч включил электромагнитный сканер и попробовал просветить наблюдателя фрагмент за фрагментом, но, едва заработав, сканер по какой-то непостижимой причине отключился. Словно невидимая рука, состоящая из неизвестного Панчу поля, выключила все его системы распознавания. На секунду Панчу показалось, что вслед за этими системами отключится и его разум, но этого не произошло. Интеллект Панча по-прежнему функционировал, но в каком-то замедленном режиме, словно ему приходилось преодолевать внешнее противодействие.

Взгляд наблюдателя по-прежнему был устремлен во мрак за иллюминатором. Панч попробовал настроиться на его ментальную волну и увидеть то, что видел он. Последовав за взглядом наблюдателя, взгляд Панча тоже вонзился во мрак.

Там, в темноте, что-то было. Нечто такое, чего Панч никогда не встречал прежде, и это что-то обладало разумом, который был чем-то гораздо больше человеческого и совершенно ему чужд.

Панч попробовал визуализировать свои ощущения и создать облик существа за иллюминатором, наделив его для удобства антропоморфными чертами. Несколько секунд, пока происходила подстройка, Панч ничего не видел, а потом перед глазами у него появилось нечто громадное, не обладающее ни головой, ни конечностями, ни человеческими чертами, без оформленных частей тела, назначение которых можно было бы определить.

Существо было похоже на огромный клубок насекомых, пребывающий в постоянном движении, подергивающийся, вздрагивающий, жующий, чавкающий, аритмично сокращающийся. Глядя на непостижимую тварь, Панч вдруг испытал то, что люди называют отвращением. Ему захотелось выключить систему визуализации и стереть из памяти образ, который он только что воссоздал.