Дэн Симмонс - Восход Эндимиона Страница 27

И тут в наружный шлюз постучали.

8

В то время, когда происходила передислокация войск, в то время, когда армады матово-черных звездолетов дырявили пространственно-временной континуум, в тот самый миг, когда Великого Инквизитора отправили на терзаемый Шрайком Марс, а исполнительный директор Гильдии торговцев летел на тайное рандеву в открытом космосе, я лежал беспомощный в постели, мучимый дикой болью в спине и животе.

Боль – штука любопытная и обескураживающая. Мало что на свете способно столь бесцеремонно и столь решительно завладеть вашим вниманием, и мало о чем столь же скучно слушать или читать.

Боль всепоглощающа. Поразительно неумолимая, она обладает всеподчиняющей силой. В часы агонии – и тогда, и потом – я пытался сосредоточиться на окружающем, думать о других вещах, говорить с людьми, даже повторял в уме таблицу умножения, но боль проникала во все уголки сознания, точно расплавленное железо – в трещины плавильного тигля.

Я смутно осознавал происходящее – я на планете, которую комлог определил как Витус-Грей-Балиан Б; набирал воду из колодца, когда меня скрутила боль; подошла женщина в синем одеянии, синие ногти, открытые сандалии, и позвала на помощь других – в синих одеяниях, – они перенесли меня в дом, и я продолжал сражаться с болью на мягкой кровати. Там были и еще люди – женщина в синем платье и платке, молодой мужчина в синем костюме и в тюрбане и по крайней мере двое детей, тоже в синем. Эти добрые люди не только удовлетворились моими нечленораздельными извинениями и маловразумительными жалобами – они разговаривали со мной, клали на лоб влажные компрессы, успокаивали, сняли с меня ботинки, носки, жилет, заботились обо мне, ободряюще шепча что-то на своем странном языке, пока я пытался сохранить хоть крохи собственного достоинства, сражаясь с приступами боли.

Прошло несколько часов – небо за окнами стало по-вечернему розовым, – и женщина, та, что первой подошла ко мне, сказала:

– Гражданин, мы попросили местного священника-миссионера о помощи, и он отправился за доктором с имперской военной базы в Бомбасино. У военных почему-то не оказалось ни свободных скиммеров, ни других летательных аппаратов, поэтому священник и доктор… если доктор приедет… поедут вниз по реке – это пятьдесят пулов. Если повезет, они будут здесь еще до рассвета.

Я понятия не имел, сколько в одном пуле метров – или километров – и сколько надо времени, чтобы проделать путь в пятьдесят пулов, я не знал даже, сколько в этом мире длится ночь, но от одной лишь мысли, что скоро настанет конец моим мучениям, на глаза мне навернулись слезы… и я прошептал:

– Пожалуйста, мэм, не надо имперских врачей…

Женщина положила мне на лоб холодную ладонь.

– Так надо. В Лок Чайлд-Ламонде больше нет своего доктора. Вы можете умереть без медицинской помощи.

Я застонал и перекатился на бок. Боль пронзила меня раскаленной проволокой. Я понимал, что доктор с базы сразу поймет, что я не отсюда, сообщит обо мне полиции или военным – если этого уже не сделал их «священник-миссионер», – и меня наверняка задержат и допросят. На сем моя миссия и закончится – полным провалом. Четыре с половиной стандартных года назад, отправляя меня в эту одиссею, старый поэт Мартин Силен поднял бокал шампанского и предложил тост за героев. Если бы он только знал, чем это обернется в действительности! А может, знал?

Ночь тянулась с леденящей медлительностью. То ко мне заглядывали две женщины – посмотреть, как я, – то дети в голубых платьицах (наверное, в ночных рубашках) таращились на меня из полутемного коридора. У девочки светлые волосы… и прическа совсем как у Энеи в ту пору, когда мы встретились, и ей было двенадцать, а мне – двадцать восемь стандартных лет. Мальчик – он младше девочки – очень бледный, голова выбрита. Всякий раз, заглядывая ко мне, он робко махал ручонкой. Когда боль отступала, я вяло махал в ответ.

Уже рассвело, а врача все не было. Соленой мутью накатило отчаяние. Я не в силах выносить эту ужасающую боль еще час. Интуитивно я знал, что такие люди, как мои хозяева, давным-давно дали бы мне болеутоляющее, если б оно у них было. Я всю ночь пытался вспомнить, не осталось ли чего-нибудь подходящего в каяке. Нет, единственное, что я захватил из лекарств, – аспирин и средства дезинфекции. А против такой сокрушающей волны боли аспирин не поможет.

Я решил, что, пожалуй, смогу продержаться еще десять минут. Они сняли браслет комлога и положили на полку у кровати. Можно попробовать скоротать время за разговором с комлогом. Я потянулся к полке, задыхаясь от накатившей боли… еще немного – получилось! – Нацепив браслет на запястье, я прошептал:

– Биомонитор включен?

– Да.

– Я умираю?

– Показатели жизнедеятельности критические, – сообщил комлог неизменно спокойным тоном. – Вы в шоке. Кровяное давление… – Он пустился перечислять технические подробности и перечислял их до тех пор, пока я не велел ему заткнуться.

– Ты не выяснил, что со мной случилось?

За приступами боли волнами накатывала тошнота. В желудке уже ничего не осталось, но позывы на рвоту не прекращались.

– Состояние напоминает приступ при воспалении аппендикса.

– Аппендицит… – Такие бесполезные придатки, как аппендикс, были давным-давно генетически удалены из человеческого организма. – Разве у меня есть аппендикс?

Наступило утро… Шелест одежд в тишине дома… женщины уже несколько раз заглядывали ко мне.

– Ответ отрицательный, – сообщил комлог. – Такого не бывает, если только это не генетические отклонения, в данном случае вероятность…

– Помолчи, – прошипел я. В комнату вошли две женщины в голубом, а с ними – третья, выше, тоньше, явно не местная. В черном комбинезоне с крестом и кадуцеем – значком медицинских частей Имперского Флота на левом плече.

– Доктор Молина, – представилась она, распаковывая маленький черный саквояж. – На базе все скиммеры на маневрах, мне пришлось добираться по реке на катере. – Она приложила одну присоску к моей груди. Вторую – к животу. – Вы, наверное, считаете, что я проделала этот путь исключительно ради вас. Так вот, вынуждена вас разочаровать: один из наших скиммеров потерпел аварию близ Кероа-Тамбат, в восьмидесяти километрах к югу отсюда, и мне нужно оказать раненым первую помощь. Ничего серьезного, синяки и ушибы да одна сломанная нога. Не отзывать же скиммер с маневров из-за такой ерунды. – Доктор Молина достала из саквояжа небольшой приборчик и подключила к присоскам. – А если вы из тех, что сбежали несколько дней назад с грузовика Гильдии, то ограбить меня все равно не удастся. Вы не получите ни денег, ни наркотиков. Снаружи, у двери, двое охранников. – Она надела наушники. – Итак, что с вами стряслось, молодой человек?

Я покачал головой, заскрежетал зубами от очередного приступа боли и, когда смог, ответил:

– Не знаю, доктор… Спина… И тошнит…

Не обращая на меня внимания, доктор Молина изучала показания прибора. Внезапно она резко наклонилась и надавила мне слева на живот.

– Больно?

Я чуть не заорал.

– Да, – сказал я, когда смог говорить.

Она кивнула и повернулась к моей спасительнице в голубом.

– Скажите священнику, который меня привез, чтоб принес большую сумку. Организм полностью обезвожен. Нужно подключить искусственное питание. А потом я введу ему ультраморф.

И тут я понял: есть только боль, она над всем, превыше всего – превыше идеологий, честолюбивых устремлений, мыслей, эмоций; я знал это с детства, я видел, как умирала от рака моя мать. Есть только боль. И спасение от боли. Я готов сделать что угодно для этой разговорчивой и грубоватой женщины-врача.

– Что со мной? Откуда эта боль?

У доктора Молины был старинный шприц, в который она набрала из пузырька приличную дозу ультраморфа. Если бы даже она сказала мне, что я подхватил инфекцию и жить мне осталось несколько часов, – это не важно, все хорошо, только бы мне дали болеутоляющее.

– Камень в почках. – Должно быть, на моем лице отразилось полнейшее непонимание, потому что доктор Молина пояснила: – Маленький камешек… Но слишком крупный, чтобы выйти самостоятельно… Возможно, кальциевый… У вас были в последние дни какие-нибудь проблемы с мочеиспусканием?

Я постарался вспомнить. Да, иногда возникала боль и определенные затруднения, но я приписывал это тому обстоятельству, что слишком мало пью.

– Были, но…

– Камень в почках, – повторила доктор Молина, потирая мне левое запястье. – Так, укольчик сюда… – Укола я практически не почувствовал – что эта боль по сравнению с главной? Она подсоединила иглу к бутылке, в которой плескался физраствор. – Подействует через минуту. Потерпите, скоро ваши неудобства останутся позади.

Неудобства?.. Я закрыл глаза – не хотелось, чтобы видели, что я плачу. Женщина, которая спасла меня, взяла мою руку в свои ладони.