Генри Олди - Волчонок Страница 28

Словно в опровержение его мыслей, наверху прозвучал мелодичный звонок. Бородач встрепенулся, но опоздал. По лестнице, с ловкостью гимнаста повторяя ее изгибы, ссыпался красавец-вудун. Цветом кожи гость неприятно напомнил Катилине карлика-антиса. Кажется, этого вудуна он тоже видел у Родни, в компании расфуфыренных гомиков…

— Привет, Кэмп! Перья есть?

Хозяин показал вудуну кулак.

«Ну, перья, — вяло удивился Катилина. — Тут перьев — целые витрины. Пришел черномазый ножик купить, как раз по адресу… Нам можно, а ему нельзя?»

— Перья нужны! — настаивал вудун. — Лучше киттянские.

— Лат, я занят! — сказал бородач нарочито громко. — Позже зайди.

— Позже?

Лицо вудуна расплылось в белозубой улыбке.

— О белые бвана! Грозные бвана! Латомба уходит, уже уходит…

Обождав, пока вудун не сгинет, хозяин обернулся к курсантам:

— Вы что-нибудь выбрали?

— Нам нужна ваша консультация, — буркнул Катилина.

— Консультация? Охотно. Что вас интересует?

— Что-нибудь легкое. Для двух рук. Так, чтоб не сильно калечило.

— Желаете потренироваться? Взяли абонемент в фехт-зал?

— Драться желаю! — Глаза Катилины налились кровью.

— Драться, — повторил хозяин. — Чтоб не сильно калечило.

Кажется, гостям удалось его удивить.

Угольно-черный песок лагуны Ахойя ярко блестел на солнце. В этой части острова побережье густо окаймляли мангровые леса. Лучшее их время наступало в период отлива — надземные корни мангров обнажались, и над грязевыми отмелями выстраивались целые аркады, достойные дворца богов. В аркадах, галдя, суетились макаки-крабоеды. Дальше, в скалах, начинались гроты — сырые, полузатопленные, кишащие летучими мышами.

— Идет, — сказал Секст.

— С оружием, — уточнил Гельвий.

Марк спускался от коттеджей, неся под мышкой два длинных футляра. Над головой Марка, раздраженная вторжением чужака, по веткам мускатного ореха скакала чета пятнистых голубей. Когда-то здесь был мелкий гостиничный комплекс, на который возлагались большие надежды. Хозяин прогорел, с проклятиями оставив разорительный Тренг, коттеджи сгнили, превратившись в руины, покрытые влажным лишайником, а лес, облагороженный ландшафтными дизайнерами, вернулся к состоянию джунглей: заросли пандануса, лиан и папоротника. Тигровый питон, юный и мелкий, скользнул в кусты перед самым носом Марка. Курсант остановился, проводил змею взглядом, словно что-то вспоминая, и продолжил путь.

— Шпаги, — сказал Секст. — Точно, шпаги.

— Две шпаги, — уточнил Гельвий.

— Сам вижу, что две! — взорвался Катилина. — Хватит ерунду молоть!

Секунданты ему осточертели. Катилине хотелось быстрее покончить с дуэлью. Он уже бранил себя за то, что не начистил Марку рыло прямо на стоянке «телеги». Это избавило бы от дальнейших хлопот. Если по правде, дуэль страшно напоминала Катилине цирк. Был один клоун, стало два; четыре, считая с секундантами.

Выйдя на берег, Марк холодно поздоровался. Взгляд его был прикован к легчайшей сабле и кинжалу с пламевидным лезвием, выбранными Катилиной. Оружие держали Секст и Гельвий; из-за этого получалось, что и приветствие и внимание Марка адресовались секундантам. Меня словно и нет, подумал Катилина. Злоба распирала его, злоба на весь свет. Изувечу, решил он. Нет, нельзя. Ладно, по обстоятельствам…

— Что там у тебя? — кривя рот, спросил он. — Тростника по дороге нарвал?

Уложив футляры на песок, Марк откинул крышки.

— Что это? — удивился Секст. — Палки?

— Шамберьер, — ответил Марк. — Шамберьер и фарпайч.

— Что?! — Секст побагровел.

— Кнуты, — разъяснил Гельвий. — По-моему, это кнуты. — И добавил без дурного умысла: — Катилина, он думает, что ты лошадь.

Лицо Катилины превратилось в маску демона. Казалось, ладонь-невидимка смяла черты курсанта, исказив внешность, ранее привлекательную, до неузнаваемости. Лоб усеяли бисеринки пота, пальцы сжались в кулаки. От молодого человека пахло зверем, хищным зверем. Ярость затопила пляж: в манграх усилился гвалт макак, над зарослями ротанга вспорхнула стайка желтокрылых бульбулей. На рифе, оттеняя ситуацию незыблемым спокойствием, без движения замерла темно-серая цапля, изящнее танцовщицы.

— Подарок деда, — сказал Марк. — Мои талисманы. Я решил… — И замолчал.

— Ты пожалеешь, — тихо пообещал Катилина. — Ты еще очень пожалеешь…

Пожав плечами, Марк достал свое оружие из футляров. Шамберьер он взял в правую руку, фарпайч — в левую. Гибкие рукояти слегка пружинили. Хвост шамберьера, сплетенный из мягкой кожи, был длинным; конец его украшал узел из шпагата, с расщепленными концами. Рядом с этой кожаной змеей хвост фарпайча выглядел куцым огрызком, бедным родственником.

— Все по правилам, — сказал Секст. Он видел, как бесится Катилина, и боялся, что тот кинется в бой, не дождавшись отмашки. — Каждый выбрал что хотел. Теперь я хочу предложить вам кончить дело миром.

— Да, миром, — кивнул Гельвий.

Он боялся, что дуэлянты согласятся.

Марк отрицательно мотнул головой и отошел от Катилины подальше, метров на пятнадцать. Дед, думал Марк. Деда, а деда… Я помню, что ты делал с подброшенным яблоком. С цветком, любым из клумбы, на выбор. У меня так никогда не получалось. Пак рассказывал мне, что ты до полусмерти отколотил клоуна из чужой труппы, который бил шамберьером жену-акробатку. Справедливости ради, заметил Пак, после побоев у девчонки пошел трюк. «А у клоуна? — спросил я. — Что пошло у него после побоев?» Кровь из носа, расхохотался Пак. Деда, а деда, я совершаю ошибку?

Вытянув правую руку вперед, Марк сделал легкий взмах — словно бросал камешек, зажав его кончиками пальцев. Шамберьер ожил, раздался громкий щелчок. В том месте, куда ударил конец хвоста, взвился смерчик песка. Марк повторил взмах с большей силой. Камень в пяти метрах от него взлетел в воздух. Невысоко, буквально на ладонь, но это вызвало у секундантов вопль восторга. Из курсантов Секст и Гельвий превратились в мальчишек, чудом попавших в цирк.

Мрачнее ночи, Катилина забрал у них свои клинки. Удар, еще удар. Лезвия со свистом рассекли воздух. В капусту, говорили клинки. В лапшу. Ненавижу цирк.

— Твой дед, — сказал, как плюнул, Катилина. — Твой дядя. Это у вас семейное. Кувырки на потеху инорасцам. Ты и в либурнарии пошел, лишь бы доказать, что ты другой. Хочешь, я выпишу тебе справку? У меня есть чем писать…

— Начинайте! — крикнул Секст.

Успел он или опоздал, но Катилина будто с цепи сорвался. Быком на красную тряпку он ринулся к Марку, сокращая дистанцию. В ответ хлестнул шамберьер. Дед Марка, в бытность руководителем группы наездников, курировал на манеже конную шестерку — и мог попасть по уху лошади, заслужившей наказание, не зацепив остальных. Внук такого не умел. Максимум, что удавалось Марку из дедовой науки, — сшибать мячики и бумажные фантики, разложенные по кругу, в пределах досягаемости. Он целился Катилине в колено, но, охваченный возбуждением, промахнулся, угодив по бедру, впрочем изо всей силы.

Хвост шамберьера рассек штаны, кожу и латеральную мышцу бедра. Последнюю, к счастью, неглубоко. Охвачен бешенством, Катилина не почувствовал боли. Второй удар — фарпайчем — он парировал саблей и уже готов был рубить противника, когда Марк отскочил в сторону и поднял вверх бичи, как если бы решил сдаться.

— Кровь. — Он мотнул головой, указывая на ногу Катилины.

— Дерись! Дерись, трус!

— Первая кровь. Все, дуэль закончена.

— Ну ты и кнут, — невпопад бросил Секст. — Гельвий, ты видел? Ох и кнут…

— Крут, — уточнил Гельвий.

— Кнут. — Впервые в жизни Секст восстал против уточнений приятеля. — Катилина, он прав. Договаривались до первой крови…

Опустив клинки, Катилина трясся от бессильной злобы.

— Щелкни, — попросил Секст. — Щелкни еще разик.

— Ага. — Гельвий расплылся в улыбке. — Или сбей вон тот камешек…

Бывают минуты, которые решают твою судьбу на много лет вперед. Минуты-диктаторы, минуты-завоеватели. Они не спрашивают, не взвешивают — они приказывают и выставляют условия. Со стороны может показаться, что человек, попавший во власть такой минуты, сошел с ума. Так случилось и сейчас с Катилиной. Он вдруг начал хохотать, утирая слезы плечом, — в руках Катилина держал оружие. От смеха у него началась икота. «Истерика?» — подумал Марк. Нет, Катилина смеялся искренне, самозабвенно. Секст с Гельвием заулыбались в ответ, решив, что дело кончилось ко всеобщему удовольствию. Юности свойственно ошибаться. Господа секунданты в силу возраста надеялись на лучшее, тогда как надежды Катилины украшал рубец от удара шамберьером.

— Благодарю тебя! — крикнул он Марку.

Сунув кинжал за пояс, Катилина левой рукой схватил саблю за конец клинка. Крепко сжал пальцы; по ладони — ниже, к запястью, — потекла кровь. Плюнув на безвинную сталь, Катилина изо всех сил ударил саблей об колено. Он чуть не упал: сабля сломалась легко, как тростинка, с еле слышным протестующим визгом. Восстановив равновесие, стараясь не наступать на рассеченную ногу, внук губернатора Дидоны зашвырнул обломки далеко в воду. Следом полетел кинжал. Ломать его Катилина не захотел.