Мишель Демют - Голубой берег Страница 3

— Я ничего не понимаю, — говорит он, встряхивая головой.

— Ее сослали на Марс, Иероним…

— Но ведь это еще не значит, что она умерла! Иероним садится на пол возле кровати и протягивает руку к волосам Патриции, но она отстраняется, и в нем снова пробуждается гнев.

— Я жду столько времени, — говорит он. — Ты пользуешься любым предлогом, чтобы…

— Ты не должен говорить так, Иероним…

… Но он уже не слышит Патрицию. Ведь он сидит в трубе, куда забрался, испугавшись вертолетов. Вертолеты могут вернуться, и Иероним ждет, свернувшись в клубок у закругления металлической стенки, окутанный запахом горячей пыли. Наконец к нему возвращается присутствие духа, и он выглядывает наружу, но видит лишь что-то похожее на далекий берег, над которым колеблются странные темные силуэты, напоминающие большие цветы.

… Упрямо встряхнув головой, он продолжает идти вперед и наконец видит в конце коридора часовню. Это должна быть именно часовня, потому что коридор здесь оканчивается. Иероним ускоряет шаги и оказывается на пороге комнаты, похожей на его келью. Только посреди комнаты стоит кровать, и на ней лежит человек. Иероним медленно приближается к лежащему, лицо которого видно ему в профиль.

Человек дышит очень быстро, и его дыхание отдается в небольшом помещении странным шумом. Лицо человека выглядит необычно — несмотря на выступающие скулы и слегка вздернутые уголки губ, придающие лицу юный облик, кожа его испещрена густой сетью тончайших морщин. Она блестит, словно смазанная маслом — возможно, из-за неестественного коричневого оттенка. Иероним склоняется над лежащим.

— Брат мой, — шепчет он.

— Не будите его! — раздается чей-то голос- Пусть он спит.

Иероним оборачивается и видит появившегося в комнатке отца Дорфуса, за спиной которого через открытую дверь видна лестница, ступени которой освещены гораздо ярче, чем комната.

— Кто это, отец мой?

— Человек с Афродиты… Он проделал путь в восемь световых лет.

— Он умрет?

— Почему вы так думаете, брат Иеронимус? — старший настоятель подходит к спящему и касается рукой его поблекшего лица. — Мы просто ждем, когда он проснется.

Но Иероним уже заметил на голове спящего небольшие электроды.

— Что с ним случилось? — Он хочет обернуться, чтобы взглянуть в глаза настоятелю, но сильный удар в спину прерывает у него дыхание. Он падает на колени; все плывет перед его глазами, пока он пытается вдохнуть воздух.

— Встать! — раздается хриплый голос- Вперед!

Он медленно поднимается, держась за влажную бетонную стену. Стоящий рядом офицер одет в темно-фиолетовую форму личной гвардии Хундта. На воротнике его мундира извивается серебряный дракон, пронзенный стрелой — знак ветерана битвы при Корфу. Он напоминает о том, что офицер участвовал в одной из самых коротких и самых жестоких битв за всю историю человечества. Это было лет двадцать тому назад. Или двадцать пять… Иероним не может вспомнить. Ему пока ясно одно: он не должен был попадать сюда — ведь он никогда не участвовал ни в одном политическом движении, а в течение трех безумных лег реставрации он был еще подростком. Но у них, очевидно, есть основания заняться им, раз его допрашивает такое лицо, как гвардеец Хундта. Кроме всего прочего, это означает, что живым отсюда он не выйдет… Если только не удастся бежать… И он бежит по коридору, становящемуся все уже и уже, и звуки его шагов отдаются пугающим эхом.

… Но вот он выбегает из трубы и видит перед собой уходящую к потемневшему горизонту дорогу. Он бежит все быстрее, пока перед ним не появляется траншея, вырытая в мягкой черной земле. На краю траншеи лежит труба, в которую он тут же забирается. Через несколько метров он останавливается и замирает, с трудом переводя дыхание.

… Но ему ничто не угрожает.

— Алло! — слышится с другого конца трубы голос отца. Иероним отвечает, барабаня ногами по стенке трубы, потом быстро ползет к выходу. Возле трубы на траве сидят Патриция и ее мать, и они весело смеются, увидев, как он выбирается из трубы. Он хочет спросить, где его отец, но гут же вспоминает, что отец остался дома. И тогда он замечает, что вечерний воздух окрашен в странные голубые тона — он никогда не видел ничего подобного.

— Это не похоже на солнечный свет, — говорит он, поднимая голову.

— Нет, конечно, — отвечает ему отец Дорфус- Вы же хорошо знаете, что Афродита находится в системе Сириуса

— Но почему он не просыпается? — спрашивает Иероним, беря спящего за руку.

— Необходимо, чтобы он сначала восстановил некоторые… некоторые элементы своего сознания, своей памяти.

— Он забыл что-нибудь?

— Это не совсем так, брат Иеронимус. Лучше сказать, что его память попала в подобие ловушки. Это и есть злополучный эффект Передачи, эффект лабиринта.

— Значит, все это правда?

— Что именно, брат Иеронимус?

— То, что рассказывают про ад…

— Вы сами знаете это, брат Иеронимус. Следуйте за мной…

Они выходят из комнаты, где раздается шумное дыхание спящего, и спускаются по лестнице. Иероним всем своим телом ощущает пульсацию могучих механизмов, гораздо более сильную, чем раньше — это работают машины и генераторы, находящиеся где-то совсем рядом. Сейчас они проникли в самое сердце Станции, защищенное со всех сторон мощными потоками энергии. В круглом зале нет ничего — ничего, кроме передатчика. Потрясенный Иероним останавливается. Передатчик похож на дверь, ведущую в неведомый мир. Странный аппарат из стекла и металла слабо поблескивает перед ним: его поверхность едва заметно вибрирует. Ежесекундно он поглощает количество энергии, достаточное для снабжения большого земного города.

— Смотрите, брат Иеронимус.

Иероним оборачивается. Отец Дорфус указывает на внезапно возникший в нескольких шагах от передатчика пейзаж — тот самый, который он видел в коридоре. В призрачном голубом свете видны большие цветы — возможно, что это вовсе не цветы, — роняющие семена, как капли черного дождя. За ними можно различить лохматые силуэты — может быть, это деревья. Иероним в этот момент не может вспомнить ничего из тех сведений, которые ему сообщили об этом мире.

— То, что вы видите, брат Иеронимус, это образ, передаваемый как материальный объект. Перед вами уголок долины Феникса в южной части полуострова Джианетти. Там установлен приемник, с помощью которого вы материализуетесь на Афродите, брат Иеронимус.

— Я готов, отец мой!

— Тогда прыгай, — говорит ему отец.

И как только люк открывается, они начинают падать к голубой и серебряной поверхности Луны, и остальные туристы падают вместе с ними, заполнив все пространство вокруг; все это похоже на водопад, увлекающий множество смешных пестрых марионеток.

«Какие замечательные каникулы!» — думает Иероним. Он нажимает на рукоятку управления ракетным ранцем, совершает пируэт, и в поле его зрения появляется огромный шар Земли, словно нависающей над Луной. Тихий океан закрыт большой спиралью облаков… Они продолжают медленно опускаться на лунную поверхность, где, наверное, будут участвовать в каком-то необыкновенном празднике. Иероним жалеет об одном — что он не захватил с собой большой красный плащ и сумку с игрушками.

Они опускаются на поверхность Луны и, забавляясь, высоко подпрыгивают, поднимая клубы пыли, сверкающей в газовых струях ракетных двигателей.

— Брат Иеронимус!

Он невольно ищет ручку радиоприемника, чтобы ослабить силу звука, но это произнес отец Дорфус, стоящий перед пультом управления передатчиком в метре от него. Он передвигает небольшой рычажок, и голубой пейзаж в противоположном углу исчезает.

— Вы будете двадцатым человеком, совершающим этот прыжок. И точно так же, как и вашим предшественникам, мы ничем не можем помочь вам. Препятствие, все то же препятствие остается.

— Я не боюсь, отец мой.

— Вы достойный воспитанник нашего Ордена, брат Иеронимус, и это высокая похвала. Прекрасно, что вы верите в человека и его возможности, но может случиться так, что во время передачи…

— Если вы думаете об этом, то я готов умереть, отец мой!

Настоятель качает головой.

— До сих пор, брат Иеронимус, смерть была не самым страшным из всего, чего следовало опасаться. Нет, речь идет не об этом. Я имею в виду явление, которое мы все называем адом. Это эффект лабиринта.

— Я ничего не боюсь, отец мой!

— Вы слышали о том, что случаются повреждения человеческого организма во время Передачи? Нарушения органического характера редки; можно сказать, что они почти не встречаются. Но сознание человека ведет себя странным образом — оно как будто не хочет признать за Передачей право на победу над пространством. В то время как тело переносится за долю секунды через пространство в несколько световых лет, оставаясь невредимым, сознание человека достигает цели лишь после продолжительных блужданий. В принципе, повторяется то же самое, что было с антителами, надолго затормозившими пересадку органов. Мы еще раз столкнулись с тем, что внутренняя природа человека с трудом поспевает за его ускоренным движением вперед. За ту незначительную долю секунды, которую длится Передача, память человека успевает создать иллюзорный мир, кажущийся гораздо более реальным, чем мир наших сновидений. Для этого память использует не только зафиксированные мозгом события прошлой жизни, но и некоторые образы подсознания. Никто не может сказать, сколько времени длится эта призрачная жизнь человека, преодолевающего космические бездны при помощи передатчика. Возможно, что ее продолжительность неодинакова для разных людей. Теперь вы понимаете, почему мы никогда не принимаем в отряд добровольцев людей с трудным, драматическим прошлым? Было бы слишком жестоко заставлять их снова и снова переживать свою жизнь на протяжении бог знает сколь продолжительного времени -быть может, для их сознания перемещение длится несколько месяцев или даже лет…