К свету - Дэвид Вебер Страница 3

врачом, но ему и не нужно было им быть. Это была пневмония. Он мог слышать это во влажном кашле, затрудненном дыхании - чувствовать это в бешеной температуре, видеть это в ознобе. В том, как она просто... угасала дальше. И без лекарства, пытаясь достать которое, умер Деннис, а в Авроре его просто не было, они ничего не могли с этим поделать. Ничего, кроме того, что они держали ее в тепле, насколько могли, пытались каким-то образом ввести в нее жидкость... и обнимали ее. Обнимали ее. Чтобы быть рядом с ней, когда этот последний, драгоценный уголек, мерцая, навсегда уйдет во тьму. Умудриться как-нибудь улыбнуться ей, когда она проснется и позовет "мамочку" или, что самое душераздирающее из всего, "папу". Сказать ей, что все будет в порядке, и уговорить ее отдохнуть, разрываясь между ужасом, что она может ускользнуть, так и не проснувшись снова... и молиться о том, чтобы она это сделала, потому что отец, который любил ее больше самой жизни, знал, что это был единственный покой, который она когда-либо обретет снова.

И он ничего - ровным счетом ничего - не мог сделать ни для нее, ни для Стиви, ни для Камилы, ни для Франчески. Не в конце концов. Он был их отцом. Это была его работа - спасти их, и он не мог этого сделать, и умереть самому было бы легко по сравнению с этим.

Его дочь снова кашлянула, и он оглянулся через плечо.

Дженис сидела на перевернутом пластиковом ящике, наклонившись вперед, пытаясь укрыть крошечное, завернутое в одеяло тельце в своих руках. Дженис - его сила и опора, которая всегда была рядом с ним и детьми, чье лицо стало худым и изможденным, а в глазах больше не было надежды, которую она обещала своим детям. Дженис, чья щека покоилась на макушке этой маленькой головки, пока она шептала слова колыбельной так тихо, что он не мог расслышать их сквозь шум мокрого снега, вздохи ледяного ветра и рыдания его собственного сердца.

Он заставил себя встать, выпрямить спину, расправить плечи и каким-то образом изобразить улыбку. "Настала моя очередь быть Деннисом", - подумал он, собравшись с духом, прежде чем наклонился, чтобы поцеловать жену, и в свою очередь обнял их дочь, пока она ускользала от них. Это было...

Он замер, его голова дернулась вверх, когда из ветреной, холодной темноты с грохотом вырвался звук, которого он не слышал с Того Дня.

- Льюис! - Дженис плакала, с трудом поднимаясь на ноги с Джеки на руках, в то время как другие дети рывками выпрямлялись в жалком гнездышке из одеял, где они прижались друг к другу, делясь теплом тел.

- Я слышу это! - натянуто сказал он и поднял винтовку, за которую цеплялся сквозь огонь, воду и холод. Он помнил, как Джейк дразнил его летом, когда он заряжал магазин вручную, без съемных обойм, неправильно расположил патроны калибра .303 и закрыл магазин. На этот раз он был уверен, что расставил их в правильной последовательности, даже если в конце концов это не имело значения.

- Оставайтесь здесь, - решительно сказал он. - Эйликс, останься с тетей Дженис. Сохрани ее и детей в безопасности. Фрэнки, - он нашел время, чтобы обнять одной рукой свою четырнадцатилетнюю дочь, крепко прижимая ее к себе. - Позаботься о маме.

- Папа, - прошептала она ему в грудь, - не уходи! - Она подняла глаза, блестевшие от навернувшихся слез на слишком худом лице. - Оставайся с нами!

- Я не могу, Панкин, - мягко сказал он ей и отпустил ее, чтобы наклониться и взъерошить волосы Стиви, в то время как он и Камила, плача, прижимались к своей матери.

Он поднял глаза, встретился с глазами Дженис и увидел в них знание. Знание того, что она никогда больше его не увидит. И что, вероятно, в конце концов это не будет иметь значения, но он все равно должен был попытаться.

- Если - когда - начнется стрельба, направляйтесь дальше в город. Найди место, где можно спрятаться с малышами, - сказал он ей, обхватив ладонью ее щеку. - Я найду тебя... после.

- Я знаю, что ты это сделаешь, - солгала она, сильнее прижимаясь щекой к его ладони. - Мы будем ждать тебя. Мы любим тебя.

Ее голос дрогнул на последних трех словах, и он на мгновение закрыл глаза. Затем снова открыл их.

- Знаю, - сказал он и, наклонившись ближе, поцеловал ее в лоб. Затем он глубоко вздохнул и направился навстречу ветру и холоду через внезапно охваченный паникой лагерь беженцев, когда из опускающегося облака вышли и сделали круг огни не одного вертолета, а по меньшей мере трех.

Это были первые летательные аппараты, которые он увидел с тех пор, как "командующий флотом Тикейр" сделал совершенно ясным то, что произойдет с любым человеческим самолетом, который осмелится подняться в воздух. Фреймарк видел видео, которое адмирал Робинсон разместил в интернете, наблюдал, как три дюжины шаттлов шонгейри были разорваны на части всего четырьмя F-22, поэтому он точно понял, почему Тикейр был так настойчив.

Часть его была удивлена, что вертолеты щенков звучат точно так же, как вертолеты людей, но он отбросил эту мысль в сторону. Винтокрылые самолеты были винтокрылыми самолетами, - предположил он. - Без сомнения, они должны были звучать одинаково. Но они явно направлялись к стоянке между средней школой и спортивными площадками. Вероятно, это была единственная открытая площадка, достаточно большая для того, чтобы они могли сесть - городские копы держали ее свободной как место, где можно было раздавать в лагере любые доступные припасы, - и он заставил себя двигаться быстрее, к нему присоединились другие вооруженные мужчины и женщины по одному, по двое и по трое. К тому времени, как они добрались до парковки, их было по меньшей мере две дюжины, вооруженных разнообразным оружием - всем, от современных AR-15 до его собственной древней Ли-Энфилд и бог знает каких пистолетов. Но у всех них были две общие черты: отчаянная решимость... и вообще никакой надежды.

Фреймарк занял позицию на краю парковки, опустившись на колени за деревом с голыми ветками в бетонном ящике для саженцев, и дослал патрон в патронник. По крайней мере, два или три вертолета продолжали кружить, но один медленно приблизился, скользя в темноте за ослепительным светом посадочных огней, и его сердце бешено заколотилось. У него не было возможности узнать, что задумали