Сергей Лукьяненко - Стеклянное море Страница 30

— Ты думаешь, что ключ ко всему — в детстве, — утверждающе произнес фанг. — И у людей, и у нас… Может быть. Я хотел стать гравером.

— Кем? — настала моя очередь удивляться.

— Ты видел наши дома? В изображении.

— Да. — Я постарался вспомнить видеозапись. — Башни, очень тонкие и высокие. Их показывали мельком.

— Правильно. Они слишком красивы… и расслабляли бы солдат. Мы тоже не смотрим на ваши картины и города… стараемся не смотреть.

Я иронически усмехнулся. Но Нес не замечал моей усмешки.

— Мой брат… да, самое правильное слово, составлял программу для ракет, которые уничтожат Эрмитаж, Лувр, Барселонский собор, Ватикан, Мекку, галерею Прадо…

Фанг со всхлипом втянул воздух. Я отпустил его, молча сел рядом. Что-то происходило. Что-то непонятное.

— Он составил программу и покончил с собой. Конфликт правд. Понимаешь?

— Вроде бы… Зачем вы воюете?

— Я говорил о гравировке. — Нес, кажется, пришел в себя. — Извини, враг, я отвлекся. Ты хороший враг, умеешь драться, слушать и говорить. Тебя можно звать принцем? Это более правильный титул.

Я кивнул. Похоже, я был ближе к разгадке, чем кто-либо из людей. Фанг объяснил мне! Не зря Отрешенные волновались.

— Принц, у каждого фанга, ставшего взрослым, есть свой дом. Вначале он маленький, в один этаж… затем его строят всё выше и выше. Некоторые имеют дом из двух-трех этажей. Другие — дворцы из двенадцати и больше. На стенах, снаружи, узорчатая спираль — понимаешь? С рождения — и до смерти. Узор несет слова, несет память. Понимаешь, принц? Вся жизнь, с рождения и до смерти, — на стенах дома. Вся жизнь — на чужих глазах. Любой поступок, и плохой и хороший, у всех на виду. Все, что значительно, важно, красиво — очень-очень-очень красиво — видно всем. Идеал — ровная линия снизу вверх. Не бывает… Идеал… Твоя башня, твой дом могут быть высокими и отвратительными. Или низкими — и красивыми. Очень редко, очень почетно — высокие с правильным узором. Узор делает гравер. Большая точность рук, умелые пальцы, хорошая память — тысячи узоров… Гравер — не работа, а дар. У меня он был. Но я оказался лучший солдат, чем гравер. Высокая реакция, сила, приспособляемость. Хорошо понимаю чужих — особенно людей. Очень-очень нравится картина Земли — «Атомный крест». Видел?

Совершенно машинально я кивнул. Музыка слов завораживала.

— Это был художник… Атомный крест, Распятие, Битва Тетуана, Глаз Времени, Мадонна Порт Льигате… Он был всем — и человек, и фанг.

— Дали, — прошептал я. Не люблю сюрреалистов. Ненавижу Малевича. Но Дали — это особенное, это безумие, переросшее в разум.

— Я хотел быть гравером, — повторил фанг, — а стал солдатом. Вы доказали нам — вы более правы. Ваша истина бессмертна. Я ответил на твои вопросы, враг Сергей. Убивай меня. Я проиграл.

— Объясни, — сказал я, уже не понимая, что мой голос похож на мольбу. — Я не понял тебя, фанг! Скажи, в чем беда! Я не хочу, чтобы мы убивали друг друга!

— Не могу объяснить, — тихо сказал Нес. — Знание, ставшее подарком, превращается в ложь. Твои потомки разучились понимать. Догадайся ты, Сергей, пойми.

— Не получается, — ответил я. — Нес, я лишь человек… Объясни.

— Догадайся, — Нес закрыл глаза. — Убивай меня, человек. Если Отрешенные правы — иначе быть не может — ты победишь. И фанги выиграют.

— Уходи.

Нес замолчал.

— Бери катапульту и уходи. Пока я отпускаю. Давай, вали.

Фанг прошел к месту, где распалась его спасательная капсула. Порылся среди белых пластин, все еще медленно тающих, как сухой лед в жаркий день. Достал тонкий серебристый шнур, встряхнул… Шнур затвердел, свернулся в обруч. Воздух в нем помутнел, словно затянутый матовым стеклом.

— Тебя выбросит в вакуум на полдороге, — напомнил я.

Нес стал натягивать комбинезон. Потом спросил:

— Почему ты нарушил свое слово — пытался меня убить? И почему отпускаешь?

— Ты враг. Вы тоже не придерживаетесь клятв…

Я подобрал пистолет, меч. Глянул на одевающегося фанга и продолжил:

— А отпускаю я тебя наперекор Отрешенным.

— Ненависть. Зло делает добро… — Фанг стоял, держа над головой, на вытянутых руках, обруч. Вокруг его головы медленно возникало туманное облачко — силовой шлем.

— Сергей, я понял, что в тебе изменилось. У тебя сняли любовь.

— Что-что?

— Твоя психика изуродована. В ней лишь ненависть, этого не было раньше. Я изучал твои психопрофили… Сейчас они ущербны. Не знаю, кто мог это сделать, разве что Отрешенные. Но они не могут опуститься до прямого вмешательства, существуя в нашем мире, они инертны… — Нес замолчал. Голос его теперь доносился глухо и невнятно. — Принц, Отрешенные способны на действия в межвременье. В гиперпространстве. Вспоминай.

Он разжал руки — обруч скользнул вниз, вдоль его тела — и там, где стоял фанг, осталась лишь гаснущая тьма.

— Умник, — тихо сказал я. — Позёр. Чтоб тебя подобрали наши патрули. Сняли любовь… в межвременье…

Я замолчал. Глядя на меркнущую тьму гиперперехода, я вспомнил свой прыжок на Клэн. И сверкающее лезвие, на которое падал — жалкую попытку разума увидеть непредставимое.

«Мы поможем тебе… уберем лишнее».

7. Дар друга

Дьявольская Звезда была сейчас неотличима от любой другой звезды на небосводе Клэна. И тепла она давала не больше, чем звезда. Воздух остывал стремительно, как чай из термоса зимой в горах…

Странно, «операция», проведенная надо мной Отрешенными, имела забавный побочный эффект — улучшение памяти. Ко мне вернулось то, чего не было уже много лет — смешные детские разборки на улицах ночной Алма-Аты, угрюмая казарма в учебке, Кавказ, Молдова, бэтээры с торопливо намалеванными надписями «Миротворческие силы СНГ»…

Я вспоминал двадцатый век. Сосредоточенно бредя по каменистой, покрывающейся инеем равнине, я думал о молодости. Смешно — я всегда считал себя молодым, вплоть до сегодняшнего дня. Теперь я понял, что постарел.

Молодость ушла вместе с любовью.

Отрешенные помогли мне стать взрослым — или состариться, что в принципе одно и тоже. Человек имеет лишь два состояния — юность и старость. Как у тех химических соединений, что переходят из твердой фазы в газообразную, минуя стадию жидкости.

Порой лишь нелепое сравнение может быть верным.

Когда холод стал невыносим, я включил терморегуляцию комбинезона. Неизвестно, надолго ли хватит батарей — и долго ли я здесь пробуду. А использовать кольцо, чтобы вернуться на Тар, я не собирался.

Туннельный гиперпереход — это путешествие в безвременье. В мире Отрешенных. Не хочу давать им еще одну возможность «помочь» мне. Лучше умереть, чем позволить всемогущей нелюди копаться в сознании, переделывая мой разум.

Мне нужен корабль, чтобы вернуться домой. Гиперзвездолет уходит из реального мира в пятимерное пространство — но не пересекает грани между временем и безвременьем. В нем я защищен от влияния Отрешенных. Но чем?

Может быть, их всемогуществом и всезнанием? Отрешенные не проявляют активности в нашем мире, потому что это нелепо. Всё уже свершилось, и вмешиваться в события — все равно что разыгрывать заново давно выигранную шахматную партию. Но в их мире, в мире без времени и пространства — всё еще неясно. События еще не произошли, игра продолжается. И трудно избавиться от искушения сделать ход.

Наверное, это значит, что я еще могу победить?

Я чувствовал, что подгоняю неведомую логику неведомых существ в рамки человеческих понятий и надежд. Рассуждаю наивно и ложно.

Но иначе у меня не останется сил для борьбы.

…На покрытые ледяной коркой, окаменевшие деревья я наткнулся, когда путь стал неразличим. Да и куда я иду? Темнота и медленно падающие снежные хлопья превращали путешествие сквозь ночь в подобие кошмарного сна. Я даже не сразу понял, что удивительно ровные цилиндрические камни, через которые я перешагиваю — упавшие стволы. Потом я сражался с замерзшей застежкой кобуры, вытаскивая лазерный пистолет. Пальцы в раздувшихся перчатках едва гнулись — комбинезон не приспособлен для холода в минус сорок по Цельсию.

Нарубленные лазерным лучом бревна я стащил в кучу. Потом, с невольной иронией вспомнив, как разводил костер на Байкале, стал разогревать их бластером. Из кострища валил пар. Минут через пять занялось пламя.

Усевшись, я снял перчатки, протянул руки к огню, отключил терморежим комбинезона. Костер согреет меня… пока кислород вокруг не начнет превращаться в жидкость. Интересно, произойдет ли это? Насколько я помнил, воздух на Клэне замерзает не везде, а лишь в северных широтах.

Если бы знать, где я очутился — на экваторе или на полюсе…

Мороз крепчал. Стало совсем темно — звезды слегка померкли. В своем движении по орбите планета Клэн вошла в пылевое облако. Если пристально всмотреться в небо, можно было увидеть крошечные искорки микрометеоритов, сгорающих в атмосфере. Именно это пылевое облако, экранируя планету от звезды, создавало чудовищные перепады температур.