Руслан Шабельник - Пути Господни (СИ) Страница 30

Из сборника «Устное народное творчество»

Столы ломились от яств.

Стены от портретов Учителя.

Воздух густел многотысячным гомоном, оседая в: многочисленных кувшинах тягучим киселем, запотевших стаканах цветным желе, глубоких тарелках жирным студнем.

Яркие отсветы цветных лент усеивали стены, пол и даже потолок Майдана. Притягивали взгляд крутобокие горы ягод и фруктов в низких вазах, румяные щеки расписных пряников с начинкой, ступенчатые, любовно вылепленные торты – предмет явной гордости кондитеров.

Праздник.

Шумными стайками гоняла ребятня, каждый обладатель не менее дюжины леденцов, чудом удерживаемых маленькими ручками.

Малочисленными группами двигались дети постарше, придирчиво вглядываясь в аналогичные коллективы противоположного пола.

Скромно держась за руку, шествовали молодые парочки. Некоторые – с детьми.

Отдельно гуляли пары со стажем. Мужчины – у стоек с горячительным. Женщины – у прилавков с едой.

Подслеповато щурились, сентиментально закатывая глаза и шевеля бесцветными губами, старики.

- Разве это праздник!

- Вот в наше время были праздники!

- Одних фруктов уходило полторы тонны!

- А птицы!

- А выпивки!

- А девушки тогда были… закачаешься!

- Главное – молодые.

Важно несли тучные тела, облаченные в праздничные, обильные украшениями одеяния высокопоставленные священники.

Не менее важно вышагивали солдаты Армии Веры, единственным, но весомым украшением которых служили пластиковые дубинки.

Праздник.

У помоста борцов было особенно людно. Только что закончились соревнования между цехами. Лично Великий Пастырь награждал победителей, вешая на потные шеи сияющие, отлитые специально к празднику медали.

В числе победителей находился и Юрий Гопко.

Марта, стоя внизу, в толпе, не сводила глаз с юноши.

Даже сейчас, усталый, с всклокоченными волосами, он был прекрасен! Особенно сейчас.

От ревнивых глаз девушки не укрылось, какие взгляды Юра кидал на девку из священников, как же ее… Рената.

Ложу священнослужителей оборудовали на возвышении. Единственным возвышением на Майдане была площадка под люком Утилизатора.

«Вот бы ее туда!.. вместе с остальными святошами!»

***

Виновный найден. Им оказался Залман Никитов. Вместо положенных двенадцати часов, Никитов держал картофель под облучающими лампами только восемь. После чего засыпал картофель в клубнехранилище. В результате сгнило порядка двух тонн клубней, не считая частично подпорченных, отданных в качестве корма животноводам.

Из докладной записки.

- А на собраниях своих под маской благочестия предаются разврату!

- О-о-о!

Серая толпа обступила серого, почти неотличимого от остальных, остроносого субъекта. Субъект вещал, бурно жестикулируя.

- Остерегайтесь, остерегайтесь!

- Ужас!

Горящие, навыкате глаза субъекта бешено вращались в круглых глазницах.

- Привечают сладкими речами, особенно детские, неокрепшие умы!

- Детей-то за что?

Сердобольная старушка из первых рядов, остроносая, как рассказчик, показно схватилась за сердце.

- А я слышал, ничего этого нет, просто рассказывает, - бородатый мужчина поскреб затянутый курчавой растительностью подбородок.

- И я, - поддержала его женщина средних лет. Рядом с женщиной, явно скучая, топталась девушка – молодая копия матери.

- Девиц, девиц затягивают в нечестивое кубло, заставляют жить со стариками, как муж с женой, побуждают к противоестественному совокуплению!

- Ах! – мать в ужасе прикрыла рот руками.

Дочь же, наоборот, заинтересовалась.

Заметив молодую пару, причем под серым балахоном женщины четко обозначивался животик, оратор набросился на них.

- Мужчин склоняют к прелюбодеянию. Они бросают семьи!

- Ой! – беременная схватилась за живот.

Перед следующей фразой, оратор минуты две держал драматическую паузу.

- А под покровом ночи похищают младенцев. Кровь невинного дитяти! На разнузданных оргиях их приносят в жертву!

***

Невыполнение дневной нормы – 8.

Намеренная, либо случайная порча оборудования – 3.

Итого утилизировано – 11.

Рекомендуемая квота на детей – 2.

Великая Мать. Мех! Какой у нее чудный, мягкий, пахучий мех! Так бы зарылся…

Рхат Лун, чувствуя себя опытным обольстителем, терся о щеку Боэты.

- Они убийцы! Они хуже Трибунала! За что мы боролись? Чтобы в Утилизаторе не сжигали живых людей. Никогда! А имеем?

Собрание.

Он любил, обожал собрания.

Какие здесь милые, добрые люди.

Единственный недостаток – говорят. Много и громко.

Вот если бы молчали. Да еще свет выключили…

- Утилизатор снова работает в полную силу. И кого сжигаем? Детей! Их родителей!

- Дырку протрешь, - произнесла Боэта, однако не отвернулась, больше того – подставила другую щеку.

Великая Мать!

Каждое собрание Рхат Лун мнил счастливейшим днем своей жизни.

- Почему так происходит? Почему, я вас спрашиваю?

Хозяин Брайен хороший. Очень хороший – берет Рхата на собрания. Но очень, очень крикливый.

- Техники говорят, Ковчег… система жизнеобеспечения не выдерживает… ограничение рождаемости жесткая, но вынужденная мера…

- А раньше, помниться, выдерживала.

- Но рабы, количество живых особей увеличилось…

- Что нам известно о системе жизнеобеспечения? О численности людей, способной проживать на Ковчеге? Все наши знания, все, собранные от каждого в единое целое – крупица, жалкие крохи, бросаемые с барского стола Великими Техниками!

От меха в носу зачесалось, Рхат поспешно отодвинулся от девушки, сдавливая чих.

К счастью, занятая речью Хозяина Брайена, Боэта не заметила конфуза Рхата.

- Наши, так называемые, знания исходят от техников. То есть, от людей, которые, прикрываясь этими самыми знаниями, жгут наших детей! Они врут! Обманывают нас! Говорят, что им выгодно! А мы верим! Слепой верой животных на мясной ферме в доброго хозяина! Еще бы, ведь он приходит каждый день. Кормит. Гладит. Дает ласковые имена.

Рхат снова придвинулся к девушке. Вспотевшие ладони нещадно зазудели, так что пришлось тереть их о собственное пузо. Он давно собирался сказать… он решался… решился…

- Верно, верно говорит!

- Верно-то оно верно. А как проверишь? В устройстве-то Ковчега ни один из нас…

- Боэта, я…

- Техники не всегда были у власти.

- Гайдуковский, ты что-то хочешь предложить?

- Сидя по каютам, уповая на приход Учителя и бормоча молитвы ничего не добьешься!

- Боэта, я…

- А что мы еще можем?

- Я уже говорил – техники не всегда были у власти.

- Но…

- Нас больше, нас много. Мы такие же, равноправные граждане Ковчега, как и они. Наши предки вместе отправились к звездам, вместе создавали этот мир. Ковчег для людей, а не люди для Ковчега! Техники формировались для обслуживания корабля, вот пусть и обслуживают.

- Боэта, я… люблю тебя…

Великая Мать, отчего такая тишина? Неужели все слышали? И сердце, вот-вот выпрыгнет из груди.

- Ты мне тоже нравишься Рхат.

***

(… Повивальные бабки) родиться ему помогли,

И богини Судьбы, и богини-защитницы взяли,

Малыша, на колени Кумарби его положили.

Тут начни Кумарби ему радоваться,

Тут начни Кумарби его покачивать,

Ему имя придумать поласковее.

Песнь об Улликумми

Первая таблица.

(Пер. с хеттского В. Иванова)

Волнение расползалось отсеками вязкой патокой. Волновались, стоящие на вахте техники и сгорбленные у грядок аграрии, волновались текстильщики и литейщики, швеи и прачки, пекари и ассенизаторы. Дрожжевым тестом волнение поднималось выше, выше, заполняя студнем беспокойства недосягаемые ярусы, вездесущей пылью, набиваясь в щели, проникая даже в законопаченные отсеки, чтобы там, на воле разрастить, заполнить густеющей субстанцией еще свободное от волнения пространство.

Эммануилу, как большинству на корабле, казалось, он волнуется больше всех.

Волнение и ожидание. О-о-о, вечные сестры, безжалостные мучительницы, чьи пытки, начинаясь с минут, могут растягиваться в года и даже десятилетия.

Что может быть хуже ожидания, щедро сдобренного волнением. Только волнение, растянутое бесконечным ожиданием.

Крик, женский крик прокатился отсеками Ковчега.

Эммануил, сидевший под дверью, услышал его раньше других.