Генри Олди - Волк Страница 31

— Прямо так? — спросил Луций Тумидус. — Без звонка?

Старик нервничал. Улыбка от уха до уха, радушие в каждом жесте. Мимика и жестикуляция противоречили сказанному. Клоун, подумал Юлий. И удивился, потому что подумал это с любовью. Возможно, впервые с того дня, когда отец перешел из наездников в коверные. Юлий, что бы ни считали по этому поводу окружающие, часто думал об отце с любовью. Стесняясь выразить чувство на деле, он ограничивался мыслями. Сейчас любовь, хитрая бестия, включила в себя раздражающее слово «клоун».

— А что? — Юлий пожал плечами. — Я не могу навестить отца?

— В будний день?

— Я взял отгул. Ты же знаешь, я часто работаю сверхурочно. У меня отгулов накопилось — тьма. Вот, подумываю слетать куда-нибудь с Валерией на месяц. Скажем, на Китту…

Луций вздрогнул, но быстро справился с волнением. Улыбка превратилась в понимающую гримасу:

— Китта? Это рай. Хорошая идея…

Ну да, вспомнил Юлий. На Китте — Гай. Изменник и все такое. Отец боится, что мы встретимся, что я сорвусь, наговорю оскорблений, а Гай набьет мне морду. В детстве я никогда не умел промолчать там, где следовало бы держать язык за зубами. А Гай, с его-то вспыльчивостью, всякий раз прибегал к кулакам — верному средству, лучшим в мире аргументам. Позже отец задавал трепку нам обоим, прекрасно зная, что не поможет.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Юлий.

Подозрительный взгляд Луция был ему ответом. Старик нахмурился:

— Что-то с Марком?

— Нет. С чего ты взял?

— Будний день. Внезапный прилет. Интерес к моему здоровью. Тут два варианта: что-то случилось с тобой — или с Марком. Второй вариант мне кажется более вероятным.

— Служит, — Юлий еще раз пожал плечами. — Все нормально.

— Ты уверен?

Змея, подумал Юлий. Ядовитая змея, госпиталь в низовьях Формизары. Изложить отцу версию лысого? Ложную версию, которая едва ли не предпочтительней, чем правда. Лысый с пеной у рта доказывал, что это — наилучший вариант. Старику так будет проще: он сумеет подготовиться к худшему. Если внук вернется, это для деда станет вдвое большей радостью. Надеждой, переплавленной в счастье. Если же нет… Беду легче встретить, когда ты ждешь ее визита.

— Уверен? — повторил Луций.

Лысый, размышлял Юлий. В случае чего, лысый их всех похоронит. Марка, Салония, Пасиенну, остальных. Змея, боевые действия в глуши, корабль не вышел из гипера… Похоронки разлетятся по семьям. Рабов переоформят на наследников. Что с того, что некий Юлий Тумидус в курсе о рейдах кораблей внешней разведки за край Ойкумены? Лысый сдержал слово: Юлию объяснили, где сейчас находится Марк. Координат системы, разумеется, не дали, но это ерунда. Неужели за краем Ойкумены действительно творится такая бесовщина? Юлий представил себе Ойкумену — тарелку с супом — и темный, прожорливый мир за границами тарелки. Представил и испугался. Он редко покидал Октуберан, предпочитая отдыхать на местных курортах.

— Да, — ответил Юлий. — Уверен.

И крикнул, салютуя рукой:

— Привет, Пак! Ждешь гостей?

Не поверил, решил он, стоя спиной к отцу. Ложь — не моя территория. В смысле лжи старый клоун даст сто очков форы инженеру-энергетику средних лет.

— Ага! — откликнулся карлик. — Хочешь водки?

— Ты поздоровался с Паком, — тихо сказал отец.

Злюсь, отметил Юлий. Надо спокойней.

— Да, поздоровался. А что?

— Ты поздоровался первым. Ты никогда раньше этого не делал. Ты точно уверен, что с Марком все в порядке?

Не отвечая, Юлий следил за карликом. Пак колдовал над мангалом, распределяя пышущие жаром угли в железной утробе. Впрочем, предлог «над» в данном случае служил фигурой речи. Они были, считай, одного роста: карлик и мангал. Смешной цирковой трюк: Пак, подпрыгивая, шевелит угли кочергой. Юлий знал, что позже, когда придет время закладывать шампуры, Пак присядет на корточки, подкрутит суставчатые, будто у насекомого, ножки мангала, раздастся щелчок — и раскаленный короб опустится на уровень пояса карлика.

Он не в первый раз видел, как Пак стряпает.

— Водки, — напомнил Юлий. — Хочу.

Луций взял бутылку и стаканчик:

— Айвовой?

— Отлично.

— Пятьдесят один градус.

— Боишься, что я напьюсь? Начну буянить, испугаю твоих гостей?

Старик молча налил водки на два пальца.

— Мне уехать? — спросил Юлий.

— Твое такси улетело.

— Я вызову другое.

— Не надо. Оставайся. Мы рады тебе.

— Ты беспокоишься, папа, — Юлий сделал глоток. Водка обожгла горло. — Я же вижу, ты весь на нервах. В твоем возрасте… Извини, я говорю глупости. Ты не хочешь, чтобы я встречался с твоими гостями? Скажи правду, и через десять минут меня здесь не будет. Без обид, честное слово.

Луций улыбнулся. Это была улыбка человека, принявшего решение.

— Оставайся, — кивнул старик. — Я прокляну тот день, когда выгоню сына из дома. Я не родина, у меня в семье изгнанников нет.

Клоун, подумал Юлий. Это не он, это я клоун.

И окаменел, глядя в небо.

Над холмом, медленней тополиного пуха опускаясь к земле, плыла молния — белая, изломанная, с зубчатыми подпалинами. За молнией, ближе к реке, двигалось облако, похожее на орхидею. Юлий даже не предполагал, что существуют черные, насквозь прошитые серебром облака. Миг, и облако ускорило движение, выбралось на первый план, затмив свет молнии, похожий на первый снег. Они легли на траву, огонь и тьма. Распались на числа, знаки, образы, силуэты.

— Гости, — тихо произнес Луций. — Ты же хотел знать…

Люди шли к веранде. Четыре женщины, одна из которых была молнией, состоящей из чисел и знаков. Четверо мужчин, бывших облаком: черное с серебром. Юлий смотрел на того, кто шел первым. Глоток, еще глоток — водка помогала слабо, верней, не помогала вовсе. Стакан опустел. Трезвей трезвого, Юлий спрашивал себя, правильно ли он поступил, оставшись с отцом, и не находил ответа.

Гай Октавиан Тумидус поравнялся с братом.

— Давно не виделись, — бросил полковник.

— Давно.

— Ты изменился.

— Вряд ли. Ты забыл, как я выгляжу.

— Валерия с тобой?

— Валерия на работе. Я взял отгул.

— Это отец предупредил тебя, что я прилетаю?

Юлий Сергий Тумидус сделал шаг навстречу:

— Нет. Я просто так.

Правильно, уверился Юлий. Я поступил правильно.

— Обнимитесь, идиоты, — подсказал старый клоун.

Часть вторая

Остров Цапель

Глава пятая

Змея в норе

За трое суток пейзаж за окном опостылел, вызывая глухое раздражение. Квадратный двор, выложенный тёмно-розовой плиткой, пустовал. Лишь в дальнем углу безвыездно скучала пара автомобилей, накрытых грязно-желтым брезентом. Справа, на уровне третьего этажа, тянулся терракотовый отросток галереи, упираясь в соседний корпус. Сквозь трапеции-окна можно было видеть темные силуэты идущих астлан. Над крышей здания торчала сторожевая вышка. По утрам солнце отчаянно слепило глаза, полыхая в ее зеркальных стеклах. Но и в другое время не представлялось возможным рассмотреть, что творится внутри.

Смены караулов Марк вычислил с полной определенностью. Трижды в сутки — 8:23 утра, 16:49 пополудни и 01:03 ночи — четверка охранников проходила по галерее к вышке. Все не как у людей! Даже длительность смен у них разная…

Сдав дежурство, караул покидал вышку каким-то иным путем, не появляясь в галерее.

Двор ограждала пятиметровая гладкая стена с хаотической путаницей «колючки» поверху. За стеной простирался широкий пустырь с чахлыми клочками пыльно-зеленой растительности. Дальше виднелось шоссе, по которому изредка проносились одиночные машины. Километрах в полутора начинались городские окраины; дальше высились многоэтажки — мрачное нагромождение красных и коричневых утесов-параллелепипедов. На горизонте темнел, окутан вечной дымкой, горный хребет. За его горб по вечерам пряталось местное светило.

Больше смотреть было не на что.

Ах, да, еще под окнами располагался просторный вольер для кошек. Он не запирался. Пумы и ягуары, леопарды и оцелоты приходили и уходили, когда им вздумается. Спали или просто валялись на трехъярусных полках-нарах, точили когти о колоды, установленные специально для этого, лениво бродили из угла в угол, время от времени затевая специфические кошачьи игры. Увидев подобную забаву в первый раз, Марк уверился, что питомцы астлан передрались между собой. И подивился, как звери еще не порвали друг друга в клочья. Но вскоре он заметил, что кошки не пускали в ход когти и клыки, да и лапами били не в полную силу.

Звери развлекались.

«Почему пума и ягуар так ненавидят друг друга? — вспомнил Марк любимую пословицу деда. — Потому что они похожи». В Астлантиде пословица не срабатывала, как и многое другое. Часть потасовок заканчивались совокуплением, после чего удовлетворенные партнеры укладывались рядом и засыпали, либо принимались вылизывать друг друга. Зато в отношении самого Марка народная мудрость действовала на все сто. После страшной, бессмысленной смерти Скока былая ненависть к туземцам виделась ему легким раздражением, не стоящим внимания. Временами желание вцепиться в глотку первому же вошедшему астланину, переломать все кости, свернуть голыми руками шею, делалось непреодолимым. Марк сдерживался, хоть это стоило ему чудовищных усилий. Прятать свои истинные чувства, уподобясь каменной статуе — о, в этом унтер-центурион Кнут преуспел за последнее время!