Генри Олди - Волчонок Страница 32

— Деда, а деда… Ты в армии служил?

Дед долго не отвечает. Все его внимание приковано к дурацкой деревяшке. Дед аккуратно снимает с нее ножом стружку. Ножик у деда короткий, несерьезный, но острый как бритва. Чуть отвлечешься, зазеваешься, глядь — полпальца нету. Легкий смолистый аромат плывет над верандой. Марк уже решает, что дед не ответит, когда тот, глянув на внука, наконец кивает:

— Служил. Срочную.

— Долго?

— Два года.

Сегодня дед немногословен. Ему не нравится, что внук разругался с отцом. В сердцах хлопнув дверью, Марк удрал из дому и примчался на ферму в уверенности: уж дед-то его поймет, поддержит! А дед вместо этого молчит и хмурится. Сейчас он совсем не похож на клоуна. И на циркового наездника. И на деда — привычного, знакомого, ехидного. Сейчас он похож на отца. Марк уже жалеет, что приехал. Но если не к деду, то куда?

Больше некуда.

— Я не служил, — подает голос Пак. — Медкомиссия забраковала.

Карлик сидит в углу веранды, прислонившись спиной к перилам. До сих пор Пак не вмешивался в разговор. Марк даже успел о нем забыть. Место карлика — на перилах, а в углу, на полу, — какой же это Пак?

— Я расстроился — дальше некуда! Всех берут, а меня не взяли?! Дурак был, сопляк. Теперь не жалею. Что я в той армии не видел?

Ну вот, и Пак туда же! Отец, когда Марк заявил, что собирается поступать в военное училище, сначала не поверил. Решил, что ослышался. Что это глупая шутка. А едва понял: дело заваривается всерьез, — куда только делась его обычная холодность! «Мальчишка! Подвигов захотелось?! Фильмов для дебилов насмотрелся?! В генерала Ойкумену поиграть решил?! „Десятинщиком“ стать хочешь? Ать-два, пустая голова! Я второго позора в семье не допущу…»

Тут отец осекся, сообразив, что сболтнул лишнего. Красный как рак, Марк воспользовался паузой и перешел в наступление: «По-твоему, армия — позор Помпилии?! Так, что ли?! И консуляр-трибун Марцелл, герой войны, — позор?! И первый консул Спуринна? И…»

В запале он напомнил о тех, кто до конца исполнил свой долг, погибнув в огне недавнего конфликта с вехденами. Лучше бы он вовремя прикусил язык! Отец сразу ухватился:

«Хочешь геройски сдохнуть, дурак?! Сперва дослужись до консула!»

«И дослужусь, не сомневайся!»

«Только через мой труп!»

Отец не мыслил для сына иного будущего, кроме факультета энергетики в Имперском университете Помпилии, в метрополии. Солидная, уважаемая профессия. Продолжить семейную династию… Но Марк уже завелся. Он и сам не понял, как у него вырвалось: «Ничего, переживешь!»

«Как ты смеешь так с отцом разговаривать, сопляк!»

«А чего ты на меня орешь?!»

Марк несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает, пытаясь успокоиться по дедовой методике. Воспоминания о безобразной ссоре слишком свежи.

— Деда, расскажи про армию. Ты раньше никогда не рассказывал. Только про цирк…

Дед пожимает плечами:

— Нечего там рассказывать. Давно дело было…

— Ты в каких частях служил? — не отстает Марк.

— В Первом отдельном вексиллационе по охране сената.

— Ух ты! Вексиллацион? Это же кавалерия?

— Точно так, парень.

Дед усмехается. Веселее от его ухмылки не делается.

— А разве у нас есть кавалерия?! Древность какая…

— Армия — тоже древность. Есть пять частей вроде нашей.

— И что вы там делали? Сенат охраняли?

Дед орудует ножиком. Но Марка не остановить.

— От террористов? На лошадях?

Он живо представляет конный разъезд во главе с дедом. Дед верхом на вороном жеребце скачет по улицам столицы. От деда в ужасе бегут прочь террористы-вехдены с бомбами за пазухой. С ядерными, вакуумными, аннигиляционными бомбами…

— Сенат и без нас было кому охранять. В парадах участвовали. В показательных выступлениях. — Мало-помалу к деду возвращается его обычная разговорчивость. — В фильмах снимались. В исторических… Меня после циркового училища призвали. Это после университета бронь дают, как твоему отцу. А мы университетов не кончали… У нас там все были или цирковые, или спортсмены. В самоволку бегали: забор метра три высотой и еще «сигналка» поверху. Так мы «пирамиду» строили. Или Квинт Прастина — нижний в Сатурналиях — всех через забор перебрасывал. А когда он сам лез, Маний «сигналку» на пять секунд отрубал. Если больше пяти секунд, на пульте тревога. Маний — иллюзионист потомственный. У него и реквизит был…

Марк ожидал другого. Парады, съемки, самоволки… Тот же цирк, по большому счету! Но дед хоть не ругается, не зовет военных «десятинщиками». Марка не отговаривает, хотя и не одобряет. Ну и ладно!

— Перед дембелем остаться предлагали. Милитар закончить по сокращенному курсу. Офицером в тот же вексиллацион по контракту. Офицеров часто на роли в фильмах приглашали. Не главные, конечно, но и не массовка…

— Так остался бы! Тебя б по визору показывали или в арт-трансе…

— Его и так показывали, — хмыкает из угла Пак. — Сто раз. Нет, армия — не для цирковых. И вообще…

Он крутит в воздухе ладонью с растопыренными пальцами. Понимай как хочешь: что — вообще? Вообще не для нормальных людей? Или наоборот?

— А я решил поступать в военное училище, — угрюмо заявляет Марк.

И понимает, что повторяется.

— В десант? — Дед наконец проявляет слабый интерес.

— Нет. В либурнарии.

Пак свистит. Пак запрыгивает на перила.

— Ну вот. Порезался, — говорит дед.

И, как мальчишка, сует в рот окровавленный палец.

Кровь, думает Луций Тумидус, старый клоун. Великое дело — кровь. Парень уверен, что ни капли не похож на своего отца. Парень хочет быть похожим на дядю. Желает искупить его позор, восстановить честь семьи. Если я скажу ему, что у меня два сына и они похожи друг на друга характерами, поступками, а главное, ослиным упрямством, как близнецы, — парень мне не поверит. Решит, что старик впал в маразм. Хорошо, я ничего ему не скажу. Ты разучился говорить, Луций? Нет, просто он еще не научился слышать.

— Я за пластырем. — Марк кидается в дом.

Дед смотрит вслед внуку.

— Весь в тебя, — смеется Пак. — Ничего, с годами поумнеет.

Часть вторая

СНОРР-ОКТУБЕРАН-СЕЧЕНЬ

Глава шестая

Ловушка для кроликов

…сто сорок один, сто сорок два…

Мышцы были уже деревянными. Они молили о пощаде, но Марк запретил себе останавливаться. Стиснув зубы, он продолжал «дубль-кач». Руки вдоль тела, пальцы, как корни, намертво вросли в рукоятки тренажера — не отодрать. Плечи — вперед и вверх. Дотянуться подбородком до висящей в воздухе голоотметки. Ноги, отягощенные силовой подвеской, — на себя, за голову, до второй светящейся отметки. Прямые ноги! Не сгибать! Не сгибать, мать твою! Вот так. Теперь распрямиться: медленно, не расслабляя мышц. Медленно, я сказал! Вытянуться. И еще раз — плечи вперед, ноги на себя…

Дерево не должно болеть. У Марка болело все: грудь, пресс, спина. Вот такое он неправильное дерево. Ему казалось, волокна натруженных мускулов со скрипом трутся друг о друга. Растягиваются и сокращаются на последнем пределе. Того и гляди лопнут. Нет, врешь, это еще не предел! Сто сорок девять… сто пятьдесят…

Одни деревья гнутся. Другие ломаются.

И не только деревья.

Что чувствует сломанная игрушка?

В детстве у Марка был зеленый монстр — гибрид динозавра со спрутом. Марк без затей назвал монстра Виридисом — Зеленкой. Виридис имел двадцать режимов: шипел, рычал, щелкал зубами, зловеще хохотал и даже произносил членораздельные фразы: «Я тебя съем!», «Не уйдешь!» и еще почему-то «Держись, я иду на помощь!». Монстр ползал, смешно перебирая по полу щупальцами, бегал вразвалку, огибая препятствия, но чаще натыкаясь на них, подпрыгивал на одном месте, вытягивая шею, и даже плавал. Плавал Виридис лучше всего. Марк верещал от восторга, когда Виридис спешил к нему с другого конца ванны, разевая зубастую пасть: «Держись, я иду на помощь!» Поймав друга в объятия, Марк смеялся: монстр щекотал ему живот.

Однажды Виридис сломался. Что только Марк не делал! Теребил, гладил, уговаривал, совал палец в пасть, плакал и требовал. Монстр хрипел, кося печальным глазом, в котором больше не вспыхивали золотистые искорки. Наверное, Виридиса можно было починить. Но Марк не помнил, пытались ли это сделать, и если да, чем дело кончилось. Виридиса он помнил. Как играл с ним — помнил. Поломку — ясней ясного. А вот удалось ли починить зеленого друга…

Не помнил, хоть убей.

После злополучной дуэли Марк Тумидус стал Виридисом, Зеленкой, порченым барахлом. Арест, карцер-одиночка на «губе». В соседние камеры угодили секунданты Секст и Гельвий. К начальнику училища его отвели под конвоем. Стыд жег лицо хуже едкой щелочи. Марк смотрел под ноги, боясь встречаться глазами с другими курсантами. Он шел, куда велели, слушал, отвечал на вопросы. Копошение на месте, бессмысленный хрип. Приказ об отчислении зачитали назавтра, перед всем личным составом, на утреннем построении.