Денис Кащеев - Первый курс Страница 33

Глеб судорожно сглотнул.

– Прибежал взмыленный нард Шидд, а с ним Швур и Доол – он, видно, как раз ходил их встречать. Сначала разорался, но потом разобрался и даже похвалил сквозь зубы. Из бара этого он нас по-быстрому увел, а тут уже и рейс наш объявили. Но пока на борт не поднялись, преподы нервничали не по-детски – непонятно, правда, почему: полиция же сразу признала нашу правоту. Может, опасались мести ранольцев? Не знаю. Никто из наших спросить не решился. Так или иначе, через час нас уже снова распихали по гробикам-капсулам и разбудили уже только в Солнечной системе. Вот, собственно, и все… – закончил Соколов. – Да, еще одно! – вспомнил вдруг он. – Я потом спросил Чана, что такое он нашептал тому ранольцу, что тот так взбеленился. Бяо густо покраснел и отвечать отказался. Я раньше и не знал, что китайцы тоже краснеть умеют, – улыбнулся Глеб.

– Поблагодарим курсанта Соколова за его столь содержательное выступление, – привычно взял инициативу в свои руки Гайдуков. – У кого есть какие-нибудь вопросы к докладчику?

– А я привез тебе сувенир, – проговорил Глеб, когда они после ужина вернулись в свою комнату. – Вез, правда, два – еще была маленькая бутылочка альгерского пива. Знатная, скажу тебе, вещь! Я прихватил пару в том баре на астероиде. Одну тебе, одну… Ну, в общем, одна должна была быть твоя. Но Гайдуков, собака, пропалил и отобрал… Но вот это – довез, – он протянул Ивану руку ладонью вверх.

– Спасибо. А что это? – Голицын двумя пальцами аккуратно взял с ладони друга небольшой мутно-серый значок в форме двух расправленных крыльев.

– В некотором смысле это – мой трофей, – усмехнулся Соколов. – Тогда, в баре, когда мы с ранольцами схлестнулись, я одного за грудки схватил, он рванулся – и вырвался, а эмблемка эта так у меня в кулаке и осталась. Всю руку, зараза, расцарапала, – он продемонстрировал уже почти зажившую ранку. – Между прочим – чистейшая платина! Это мне нард Шидд сказал, когда я ему ее показал. И еще он сказал, что это не просто какой-то там сувенир, а знак принадлежности к одному из знатнейших родов Ранолы. Отобрав его в честном бою, я могу теперь его носить сам – только в перевернутом виде – в знак победы. Или – если захочу – могу подарить кому-нибудь – вместе с правом ношения. Вот я и дарю – тебе…

– Спасибо… – повторил Иван. – Только… Это… Раз ты говоришь, это платина… Огромных денег, наверное, стоит!

– А, забудь! – отмахнулся Глеб. – Мы же не собираемся его в ломбард сдавать! И потом, если бы не ты – мне бы его все равно не заполучить. Так что бери, не стесняйся. А когда сам полетишь – тоже мне что-нибудь притаранишь.

– Ну, это уж без вопросов, – заверил его Голицын. – Осталось полететь.

19

Как таковых зимних каникул в Школе не было – один свободный день перед Новым Годом, один – по завершении экзаменов (он же – единственный день пересдачи «хвостов» для неудачников), и все: новый семестр.

К слову, вылетевших по результатам первой сессии за неуспеваемость не оказалось: пусть и со второй попытки, но свой зачет получили все. Так что надежда Ивана, что кто-то из его старых недоброжелателей-афроамериканцев сделает по итогам экзаменов Школе ручкой, с треском провалилась. С другой стороны, не возникло никаких проблем и у Глеба, так что результат полугодия скорее следовало считать удовлетворительным.

Новый семестр естественным образом принес обнуление баллов, как в личном, так и в командном зачете. Снялось, наконец, и пилотажное проклятие, наложенное нардом Орном на Ивана с Глебом (а кроме них, как случайно выяснили друзья, еще и на Збигнева Мазовецки, отказавшегося запустить виртуальную боевую ракету в Вавельский кафедральный собор Кракова). Впрочем, надо признать, что Голицыну все это не слишком-то и помогло. Если Глеб и Пашка Хохлов с первого же ужина семестра вновь прочно оккупировали места за привилегированным столом, лучшим достижением Ивана по-прежнему была лишь девятая строчка в итоговой таблице.

Впрочем, не бывает ведь худа без добра. Зато в ресторанном зале он мог без помех продолжать садиться за один стол с Эммой. А перед ужином, выкроив в своем жестком расписании полчаса, они почти каждый день встречались с Маклеуд на вечно пустующей смотровой площадке. Удивительно, но марсианский пейзаж за стеклом почему-то не казался уже таким мрачным ни ему, ни ей.

А вот атмосфера внутри российской делегации, напротив, оставалась далекой от идеала. Хохлов своей обиды так и не забыл, а должность капитана «Варяга» по криску давала ему отличную возможность не дать забыть о ней и всем остальным.

Формально придраться было не к чему: капитан на поле – в игре ли, на тренировке ли – и царь, и Бог, и воинский начальник в одном лице, в любом вопросе и первое, и последнее слово – за ним. Решил капитан, что для отработки той или иной комбинации ему нужны конкретно вот этот и вот этот игроки, а, например, вот этот – даром не нужен – его право. Но как-то так вроде бы само собой вышло, что от отработки всех ключевых игровых взаимодействий Иван оказался отстранен. На резонный вопрос: «А мне-то что делать, пока вы тут все туда-сюда летаете?», следовал совет отрабатывать пока штрафные броски. Чем, собственно, Голицын и занимался теперь большую часть тренировки, возвращаясь по ее завершении в раздевалку даже толком не вспотев.

– Слышь, Паш, я, конечно, все понимаю, – не выдержал, наконец, Иван. До полуфинальной игры с «Конкордом» оставалось меньше двух недель, а в команде он по-прежнему оставался на положении какого-то изгоя. Единственный, кто охотно работал с ним в паре, был Глеб – но для этого друзьям приходилось приходить в зал дополнительно, выискивая свободные «окна». – Но чем строить из себя собаку на сене, ты бы лучше о команде подумал!

– Вона как ты запел! – ухмыльнулся Хохлов. – О команде! Много ты думал о команде, когда лишил нас десяти очков за фортификацию на финише семестра?

Голицын раздраженно цокнул языком.

– Опять ты за свое! Давай не путай свою личную шерсть с государственной! Тогда без очков остался только ты. Ты один! А в командном зачете – будь их даже действительно десять – никакой роли они бы уже не сыграли!

– Может, и не сыграли, но могли ведь и сыграть! – возразил Пашка.

– А хотя бы и так! – взъярился Голицын. – Ладно, пусть я такой негодяй, подвел делегацию, но ты-то у нас весь из себя положительный! Да? Зачем намеренно ослабляешь команду?

– А ты что, правда думаешь, что способен чем-то усилить нашу игру? – язвительно поинтересовался Хохлов. – Ошибаешься, дружок! Ты у нас только и можешь, что по своим воротам лупить! Нам такого нынче не надобно!

– Пашка, ты не прав! – поспешил вступиться за друга Глеб. – Ваня в прошлый раз еще и голевой пас отдал!

– Случайность! – отмахнулся капитан. – И вообще, не лезьте в вопросы тактики! Не вашего ума дело!

– Как же нам не лезть, если тактика априори проигрышная! – рявкнул Соколов.

– Что? – Пашка резко побледнел. – Что ты сказал?!

– Я сказал, что твоя тактика, построенная на личных обидах и симпатиях, ни к чему, кроме поражения, привести не может, – разжевывая каждое слово, проговорил Глеб. – Ты заставляешь нас биться впятером против шестерых, а это в лучшем случае – глупость!

– А в худшем?

– А в худшем – предательство! – отрезал Глеб.

– Та-ак… – негромко протянул Хохлов. – Понятно… Значит, бунт на корабле?

– Понимай как хочешь, – отрезал Соколов.

– Все слышали? – Пашка медленно обвел взглядом стоящую вокруг команду. – Капитану высказано недоверие! Ну что ж – дело ваше. Я за эту должность не держусь… – Резким движением он содрал с рукава своего К-комбинезона яркую квадратную наклейку и швырнул ее на пол. – Раз так – выбирайте нового. А я что, я могу и за воротами посидеть…

– Погоди, Паш, не горячись… – шагнув вперед, Сергей Меньшиков встал рядом с товарищем. – Никто пока тебя ниоткуда не смещал, – нагнувшись, он поднял с пола капитанскую наклейку и прилепил ее обратно на Пашкин комбинезон – вышло, правда, криво. – Ребята высказали свое мнение – это их право. Чего психовать-то?

– Голосуйте, – отрезал Хохлов, вновь пытаясь отскрести с рукава наклейку, но Меньшиков быстро прикрыл ее своей огромной ладонью, и пальцы Пашки лишь карикатурно проскребли по металлизированной ткани. – Считайте это вотумом доверия – чем угодно, но голосуйте. Я не могу работать, если считаю, что команда мне не доверяет!

– Отлично, голосуем! – поспешил ухватиться за это предложение Иван. – Кто за то, чтобы сместить Пашку с поста капитана – прошу поднять руки! – проговорил он, поднимая свою.

Глеб вскинул руку почти одновременно с другом. Климов дернулся было следом, но увидев, что остальные поддержать предложение не торопятся, остановился.

– Два голоса «за», – заключил Меньшиков. – Кто против? – его собственная рука была первой.