Minor Ursa - Реализаты (СИ) Страница 33

Морф повернулся в кресле и оказался спиной к окну и лицом к оставшемуся у двери Бенжи.

- А вы, машины, не так уж наивны, - заметил он. - Я тоже сперва думал, что прятки будут идеальной игрой. Я ошибался.

- Прятки? - не понял Бенжи.

- Да. Прятки. Правда, переведённые на взрослый формат, где суть игры - собственно, понять правила, по которым играешь.

Он помолчал.

- А потом я решил, что играть с ними в такие игры - это всё-таки уж как-то слишком по-детски. Игра должна быть одновременно более взрослой и... - он подвигал губами, подыскивая нужное слово: - И одновременно более человечной, что ли. Я мог бы, например, сыграть для кого-нибудь счастье.

- Своё или чужое? - снова не понял андроид.

- Да ты шутник! - захохотал морф. - Чужое, конечно, чужое.

- А мне кажется, имитация счастья - это почти как имитация утоления жажды, - сказала Ая, появляясь на пороге гостиной с кефиром, хлебом и мандаринами. - Что своей, что чужой.

Она поставила блюдо на стол и устроилась с ногами в кресле напротив морфа, так, чтобы сидящий в прихожей Бенжи мог её видеть.

- Почему сразу имитация? - обиделся морф.

Он взял с блюда мандарин, покрутил его в пальцах, наспех определяя состав, и засунул в рот - целиком, вместе с кожурой.

- Знаешь, кое в чём я даже готов с тобой согласиться, - подумав, сказал он Ае с набитым ртом. - Но ты и сама знаешь, что энергия, которая течёт сквозь каждого из них, течёт свободно и правильно. И одному Богу известно, почему каждый несчастный, как правило, считает, что течёт она либо не совсем та, либо не совсем так.

- Но ведь если несчастный несчастен, значит, и вправду, либо не та, либо не так, - хмыкнул в прихожей Бенжи. Он отклеил от стены пальцы, сел, вытянув ноги, в коридоре у входа, совсем как когда-то у шлюза на Альфе, и закрыл глаза.

Морф внимательно посмотрел сперва на Аю, потом - на затихшего Бенжи.

- Ты счастлив?

- Сейчас - да, - ни секунды не сомневаясь, ответил андроид, не открывая глаз.

47. 2330 год. Москва.

Мальчик был неотличим от человека: худенький, невысокий, синеглазый, сам едва ли старше доверенных ей детей.

- Дети должны поесть, - растерянно сказала она.

- Совместим? - предложил морф. - Настоящая няня должна уметь всё.

Он спрыгнул со стола, и пространство за ним дрогнуло, вспучиваясь на столах тарелками с запеканкой.

- Кто хочет сказку?

- Я! Я! Я! Я! - заволновалась группа.

- Тогда полдник.

- Жил-был город, - сказал он спустя минуту рассаженным за обеденные столы детям. - Он был очень большой, очень-очень большой, сложный и ужасно старый, такой старый, что не помнил не только своего рождения, но и своего детства.

Морф двинул пальцами, и на месте стены с аппликациями медленно всплыла объёмная панорама ночного мегаполиса.

- Сколько он себя помнил, город, в нём всё время что-то куда-то бежало. Равномернее всех бегали электрички метро: они так слаженно сменяли друг друга утром и вечером, что городу казалось, будто бы они вообще никогда не устают, хотя это, конечно же, было совсем не так. А ещё по утрам в городе просыпались люди. Кто-нибудь знает, кто такие люди?

Мальчик прищурился и многозначительно оглядел притихшую группу.

Нет, зачарованно закачала головками группа.

- Ага! - заговорщицки прошептал он, подбирая фокус.

Панорама на стене поехала, укрупняясь, пока на переднем плане не показался летящий вдоль Симферопольского шоссе в сторону космодрома Остафьево старенький флаер, в истрёпанной кабине которого устало и беззвучно ругались мужчина и женщина.

Потом изображение сместилось чуть левее и выдало закреплённое на заднем сиденье цветное детское кресло с нарисованными гномиками и сидящего в нём малыша.

- Так вот, - продолжал морф. - Люди, как и электрички метро, ворошились в городе круглосуточно, и иногда городу даже казалось, что случись когда-нибудь так, что все люди исчезнут, и сам он тоже исчезнет.

Ребёнок во флаере был маленький - годика полтора, с белым пушком на голове и большими наивными глазками.

Девочка, подумала женщина, это девочка.

- Город не любил своих людей, - тем временем снова продолжал морф, пока картинка за его спиной меняла ракурс. - Он вообще не умел любить. Так же, как, например, не умел плакать или бояться. Пока живущие в нём люди занимались всей этой ерундой, город деловито пыхтел паром в турбинах атомных станций, гудел километрами высоковольтных кабелей, подбрасывал в космос и выуживал из него спутники и грузовики.

Картинка с сидящей в детском кресле малышкой изменила резкость, и стало видно, как в окне за ней тянется далеко внизу усыпанная жёлтыми звёздами фонарей наземная трасса.

А потом морф моргнул.

Одновременно с движением его век картинка его тоже мигнула: старенький красный флаер резко ушёл в сторону, и взамен него возник падающий на Остафьево почти по отвесной прямой лунник.

Звук у картинки так и не появился, но чей-то детский голос отчётливо произнёс:

- Злая какая-то у тебя сказка.

- Разве? - оживился морф.

- Да, - сердито сказал тот же голос. - Там же люди.

- Да. Но люди не только там.

Морф улыбнулся, и картинка его снова мигнула: малышка во флаере старательно выкарабкалась из своего кресла, ткнула обеими ручками в стекло иллюминатора, и оказавшийся в самом фокусе раскалённый докрасна неуправляемый лунник сперва замедлил падение, а затем медленно и величаво растаял в фиолетовом сумраке.

48. 2330 год. Мэтт.

Почти всё население бывшей Альфы временно осталось в Гонггаре.

После того, как морфы покинули городок, близнецы-телепаты в сопровождении военных отбыли в Женеву, и местный космопорт снова опустел.

Пока где-то там, далеко, едва ли не в соседней галактике, Америка и Европа изо всех сил встречали наступившее рождество, здесь, в этой, хозяин гостиницы, индус по имени Харшад и его жена Джита затеяли за месяц до будущего Лосара ежегодную генеральную уборку, - с переделкой и покраской первого этажа.

Жизнь продолжалась. Зима время от времени сыпала сверху мелким колючим снежком, воздух по утрам был прозрачным, холодным и вкусным, далёкое небо - лиловым, а земля - красивой, диковинной и неустроенной. Рядом с Мэттом по-прежнему были родители и реализаты, и большего он не желал.

Бо́льшая часть его страхов, связанных с неизвестностью, так или иначе притупилась к концу прожитой в горах недели. Почти ничего не зная ни о "неповторимой тибетской физиономии", ни о рассыпавшихся по земным городам морфах, он ни капельки не тяготился своим незнанием.

Последние три дня он жил в одной комнате с Лукашем и Робертом.

За это время томимый бездельем Лукаш без всякого шаманства соорудил на заднем дворе гостиницы четыре крыльчатых ветрогенератора и сплёл что-то около двух километров разноцветных светодиодных гирлянд. К концу его стараний стены, столбы, балки под крышей патха-сала и даже земля во дворе - всё было усеяно мириадами светящихся бусин.

А потом оказалось, что Джита очень любила детей и горы.

Каждое утро она, уже одетая в яркую голубую коротайку, будила их маленькое братство настойчивым стуком в дверь.

- О, как мне плохо! - громко стонал в ответ Лукаш. - Мне нужны двойная доза пале и срочное переливание молока!

И смеющаяся Джита оставляла у двери пале, молоко и сваренное мамой невероятно вкусное абрикосовое варенье.

Когда на этот раз Мэтт, уже проснувшийся, перекусивший и одетый, выбежал в усыпанный гирляндами двор, голубые и жёлтые огоньки показались ему волшебными звёздами, а сама Джита с висящим за спиной хангом - беременной предстоящим рассветом богиней Эос.

- А как ты думаешь, кто из нас кому больше нужен? - влюблённо спросил он, когда они уже шагали по грунтовой дороге в сторону пшеничного поля.

- Одинаково. Это же очевидно.

- У тебя будет девочка?

- Да.

- А как ты назовёшь её, когда она родится?

- Ханда.

- Красиво, - обрадовался Мэтт. - Это что-то значит?

- Да. Солнышко.

А у самого поля, на краю припорошенной снегом стерни, их ждала пара улыбающихся лисиц, и встающее солнце сверкало на их бурых спинах колючими жёлтыми брызгами.

49. 2331 год. Земля.

Начало нового, две тысячи триста тридцать первого, года ознаменовалось отставкой правительств сразу нескольких государств.

Первой удивила Азия.

Никто ни на секунду не поверил в случайность появившейся в сети видеозаписи с азиатским премьером Чжаном Чжэншэном, срывающимся на визг во время бурного обсуждения безнадзорно гуляющих по Земле морфов.