Александр Зорич - Завтра война Страница 34

Но самым ужасным было даже не это. А их девушки. Не сами девушки, а, так сказать, сопутствующие им обстоятельства.

За девушками клонов ухаживать категорически не получалось. Попробуй поухаживай, когда они везде ходят табунами по пять-шесть человек! А ведь хотелось. Хотелось, черт возьми, за этими девушками поухаживать!

Я поначалу, когда только увидел новеньких «техничек», просто онемел от избытка впечатлений.

Не то чтобы наши представительницы лучшей половины были какие уродины. Просто девушки клонов были… были… они были непознаваемые!

И внешне, и внутренне.

Черноволосые, с широкими бровями и точеными скулами, высокие, подвижные и воздушно-худые. Двигались они легко и очень плавно, словно бы проскальзывали по воздуху.

А вот глаза у них были грустные. Иногда словно даже укоряющие.

Говорили «встаньки» мало, все больше слушали. Но когда все-таки говорили, в их словах чувствовались сила и какой-то совершенно неземной, не наш жизненный опыт.

Честно говоря, глядя на этих девушек, мне совершенно не верилось, что конкордианская раса способна к обычному человеческому размножению. И что сексом, в теории, клоны занимаются так же, как и мы (по крайней мере в рамках анатомических аналогий).

Но как это им удается, если их девушки не терпят даже случайных прикосновений?

Когда танцевать они не идут ни за какие коврижки, а на комплименты не реагируют?

Может быть, это конкретно мы им не нравимся, а промеж себя они там очень даже дружат, оборотившись лицом в южном направлении?

Все это было таинственно. А что мы, мужчины, любим в женщинах?

Правильно: тайну.

В общем, меня всегда тянуло узнать клонов поближе.

А теперь легко представить, что я подумал, когда нам с Самохвальским торжественно объявили, что мы, в числе прочих героев операции по искоренению джипсов, приглашены на планету Ардвисура. В специальный санаторий для военнослужащих Конкордии под названием «Чахра». И что мы пробудем там, на берегу теплого моря, целую райскую неделю — среди молчаливых черноволосых женщин с грустными глазами.

Я подумал: «Мне снится это. Так не бывает».

И еще: «Неужели я наконец отосплюсь?»

Роскошь. Найдется, интересно, такой курсант в Северной Военно-Космической Академии, который не знает, что это слово значит? Не думаю.

Правда, каждый по-своему понимает, что такое эта «роскошь».

Вот Фрол Кожемякин — тот уверен, что роскошь — это иметь табун лошадей, сто гектаров «чернозема плюс плюс» и двух жен, дородных таких бабищ в красных сарафанах с золотой оторочкой. Да еще и пяток детей, чтоб не скучно было.

Колька Самохвальский, образованный человек, считает, что роскошь — это как на вилле у советника по вопросам культуры Российской Директории, что на берегу озера Селигер.

На той вилле — косули ручные расхаживают, кедры высокими ветвями шумят. А внутри — зимний сад с поющими вольтурнианскими орхидеями, колибри мило так суетятся. Картины, конечно же, на стенах. И не стерео-Джоконды всякие плебейские, а настоящие бесценные Врубели, Ренуары и Рогиры ван дер Вейдены. А мебель вся на силовых подушках, болтается над ореховым паркетом, только свистни ближайшему креслу — а оно уже тут как тут. За всем этим присматривает прислуга — настоящая, а не роботы всякие недоделанные, с живыми интеллигентными лицами. «Чего изволите-с, товарищ?»

Володя Гуркин, известный пошляк, представлял себе роскошь по-своему, по-пошлому: сидишь ты в Столице, в люксе гостиницы «Эксцельсиор» на кожаном диване, с бокалом «Алазани», а вокруг певички задами крутят, актриски фигуристые — и все в купальниках, а лучше даже без них…

Я, как уже говорил, роскошь видел в том, чтобы отоспаться.

И вот — «Чахра».

Гигантская здравница на берегу теплого моря, с тем же самым названием — Чахра (я потом заметил, что в Конкордии все обожают использовать по несколько раз одни и те же имена и что вообще с фантазией у них плохо.).

Вода в море — двадцать девять по Цельсию. Температура воздуха — такая же.

В десяти метрах от прибоя берег круто уходит вверх. Там, среди кремово-розовых кустов нашего, земного олеандра, среди цветов неведомой переливчатой породы, среди гигантских раскидистых деревьев, чем-то напоминающих секвойи — двухэтажные корпуса, облицованные розовым мрамором. Крытые красной черепицей крыши, парадный вход с ковровой дорожкой.

Вот в одном из таких корпусов — наша с Колей комната.

Окна выходят на подернутое зеленоватыми барашками море. Ширина моей кровати — два метра восемьдесят сантиметров (я сам лично измерил). Две туалетные комнаты с архаическими, то есть супершикарными, ванными (и, между прочим, никаких признаков счетчиков расхода воды!). Кормят — пять раз в день. Спиртные напитки — за счет принимающей стороны, то есть за счет вооруженных сил Конкордии.

Роскошь? Она самая.

Пока я рассматривал нашу комнату, обставленную натуральной деревянной мебелью, пока я любовался хрустальными бокалами с серебряными ножками, что стояли на ажурной металлической стойке возле набитого непочатыми бутылками бара, в голове моей вертелись три вопроса:

«Зачем эти сволочи врали нам, что Конкордия — государство нищих?»

«Неужели это все — для нас?»

«Если так у них отдыхают простые кадеты, пусть даже отличившиеся в бою, то как же у них отдыхают генералы?»

В первую же ночь в «Чахре» я проспал восемнадцать часов. В первое же утро я умял шесть порций моего любимого мороженого крем-брюле с авокадо и наелся тостов с сыром до сытой одури. А потом мы с Самохвальским купались, загорали, шлепали картами и пялились на конкордианских девушек на пляже.

Девушки в этой здравнице имели много общего с теми конкордианскими «техничками», которые учились в нашей Академии. Начиная с грустинки в черных глазах и стройных фигур и оканчивая тем, что все они проходили по ведомству военному, как и мы (об этом свидетельствовали их форменные комбинезоны).

А главное отличие состояло в том, что девушки в «Чахре»… умели улыбаться!

Делали они это не так часто, как наши с Колей соотечественницы, но главное что делали.

Мы как раз гадали над причинами этой приятной перемены, сидя под радужным парусиновым зонтом и швыряя в набегающую волну голыши, как под наш зонтик заскочили две черноволосые амазонки повышенной симпатичности.

Обе были в полупрозрачных пляжных халатиках, босиком и с фруктовыми коктейлями в руках. Они впорхнули в тень нашего зонта и испытующе уставились на нас с Колей.

— Что-то случилось? — встревоженно спросил я.

— Ничего не случилось, мы хотели к вам присоединиться, — ответила девушка с двумя черными косами. На ней был красный халатик с глубоким вырезом и выглядела она на все сто. Нет, на все триста! — Не возражаете?

— Присоединиться к нам? — переспросил я, старательно округляя глаза. Говоря по правде, я не верил своим ушам.

— К вам. У вас тут прохладно. Имеются свободные шезлонги… Так можно или нет?

— Конечно, можно! О чем речь! Будем рады! — засуетился Коля. Он живо вскочил и придвинул оба шезлонга к столу, заваленному игральными картами вперемежку с обертками от чипсов, и хлебосольным жестом указал девушкам на сиденья. Мол, милости просим, гостьи дорогие.

Те не заставили себя упрашивать. Расселись, как по команде, заложили ногу на ногу (получилось довольно-таки обольстительно) и поставили бокалы на столик. Вроде как хотели сказать, что разговор намечается долгий и интересный.

Мы с Колей растерянно переглянулись.

Откровенно говоря, как вести себя дальше, мы оба представляли себе смутно. То есть в общих чертах, конечно, представляли: из фильмов, из книжек, из брехливых рассказов нашего брата-кадета, который за враньем на тему «как я соблазнил свою шестьдесят восьмую девушку» в карман не полезет.

В теории-то мы знали все, вплоть до точного состава смазки презерватива. А вот на практике, да еще с такой вводной…

Как тут было не пожалеть, что вместо какой-нибудь двухсеместровой «Психологии ведения воздушного боя», все содержание которой вкратце сводилось к банальной максиме «Трусить в бою — себе дороже выйдет», нам не читали «Психологию случайного знакомства». И чтоб обязательно с практическими занятиями!

К счастью, наши гостьи пришли нам на помощь.

— Дружить будем? — не то вопросительно, не то повелевающе произнесла девушка в красном халатике.

Мы с Колей промычали в ответ что-то невнятно-утвердительное — от переизбытка чувств мы просто разовладали родным языком.

— Вот и прекрасно! — обрадовалась девушка. — Меня зовут Исса Гор. А ее... — Она взглядом указала на свою подругу, которая пока что не проронила ни слова и сидела, скромно потупившись. — А ее Риши Ар. Мы здесь отдыхаем. А вы?

— Мы тоже. Нас премировали. То есть поощрили, — робко сказал я.