Михаил Ахманов - Капитан Френч, или Поиски рая Страница 37

Это была святая истинная правда. Если б я, вдруг сделавшись императором и богом, вознамерился создать земной Рай, не уверен, что такая задача пришлась бы мне по плечу, как и любому из моих коллег. А вот преисподнюю мы можем устроить запросто! В памяти “Цирцеи” масса сведений на этот счет — о ракетах и пушках, о лазерах и боевых киберах, о психотропных средствах и цереброскопах-аннигиля-торах, о ядовитых газах, жутких микробах, губительных генетических мутациях, о фризерных бомбах, способных вызвать оледенение, о геодеструкторах и глобальной санации почв и атмосферы. Есть из чего выбирать! Вас это не удивляет? Не длинный перечень оружия, а тот факт, что зло всегда творится с меньшими затратами и с большей легкостью, чем добро? Наступил вечер, мы принялись собираться, но Шандра еще успела расспросить меня, что же случилось потом с летнеземельцами. Ничего хорошего, насколько я помнил: приверженцев Клерака частью перебили, частью покарали старением, война увяла, и начался дележ добра, шахт, заводов, фабрик и земель, бывших прежде имперским достоянием. Летнеземельцы хотели все устроить по совести, создав с этой целью множество компаний, комитетов и комиссий по приватизации, которым и достался весь навар. Теперь у них правительство национальной справедливости: земли, заводы и власть принадлежат самым активным горлопанам, а остальное население поделено на двадцать категорий, носит дерюжные одежды и питается вареной брюквой. Мрачное местечко, доложу я вам! Не Рай, отнюдь не Рай! За нами пришла машина, мы спустились вниз и отправились в театр. К балету я испытываю смешанные чувства. С одной стороны, танец и музыка чаруют меня; что может быть прекрасней человеческих тел, их плавных либо стремительных движений, их грациозной гибкости, их пластики, выразительной и одухотворенной?.. Но есть и другая сторона медали — отсутствие текста. Человек — животное, способное говорить, большую часть информации мы получаем именно этим путем, и никакая пантомима не заменит мне острого словца, едкой реплики или возвышенного монолога. Впрочем, как бы я ни относился к балету, я посещаю представления едва ли не в каждом из обитаемых миров и обычно ухожу с чувством, что деньги потрачены не зря.

Так случилось и на этот раз. Тяга к биологической науке совсем не вредит искусствам малакандрий-цев — пожалуй, даже придает им большую естественность и тонкость и, несомненно, большую глубину. В данном случае либреттист и постановщик не пытались копировать все злоключения Регоса, избрав свою оригинальную трактовку, и многие сцены привели меня в восторг. Скажем, та, где он в отчаянии и гневе сражается со своими путами… Конечно, я знаю, что его развязали роботы, однако здесь натурализм неуместен; искусство танца взывает не к разуму и логике, а к чувствам. Была великолепна и заключительная сцена пыток: злодей-император, прикованный к стрелке гигантских старинных часов, поднимался вверх с каждым шагом маятника (что символизировало нарастающие муки), а Регос кружил вокруг него в стремительном яростном танце. Не уступал солистам и кордебалет, изображавший придворных Клерака, его гвардейцев и киберов с “Алисы”; восхищенный, я упивался огненной феерией в звездных небесах, когда под гул барабанов и звон литавр танцоры-роботы собирают гигантское орудие мести. Во время всего спектакля настоящие роботы не раз заглядывали в нашу ложу — с цветами для миледи Киллашандры. В букетах нашлись и записки; половина — любовных, с такими же недвусмысленными намеками, как от злодея Клерака, а половина — деловых. Дамы и кавалеры Фотсваны хотели узнать, где принцесса раздобыла такие жемчуга — возможно, привезла с Земли, как и серебряные статуэтки? Всем этим корреспондентам я переслал адрес лавочки Ван Роха; что же касается букетов с любовными посланиями, их мы отправили в дар труппе. Не был забыт и режиссер — ему я послал видеодиски с “Погоней за Гамрестом”.

Тонкий намек, признаюсь вам! Уже через день мы получили полную запись спектакля — “дабы капитан Френч и леди Киллашандра могли наслаждаться малакандрийским искусством, странствуя среди звезд”. Именно так написал режиссер, и я уверен, что наша маленькая сделка была для иего небезвы годной.

Как, впрочем, и для меня.

ГЛАВА 12

В последующие дни, проведенные нами в столице, Шандра не раз возвращалась к истории Регоса. Я счел это добрым знаком. Она взрослела, горизонты ее делались шире, размышления — глубже, наблюдения — точней; из монастырской послушницы с захолустной планетки она становилась леди Кил-лашандрой, супругой капитана Френча, спейстрейдера. Она уже понимала, что, кем бы я ни был — ее нежданным избавителем, чудовищем из космоса, киборгом, бродягой или богачом, — я не всемогущ. Ergo, она желала знать границы моих возможностей. Я уверен, что это диктовалось не эгоизмом, если что и беспокоило Шандру, так это моя безопасность. Наша безопасность, точней говоря.

Как-то вечером она раскрыла программку, принесенную из театра, и прочитала вслух:

"Судьба огромного лазера и остальной боевой техники капитана Рего покрыта мраком тайны до настоящих времен. Бытуют легенды, что он оставил все это вооружение на орбите у безымянной звезды, известной лишь спейстрейдерам — на тот случай, если кто-нибудь из них попадет в такую же ситуацию, как некогда сам Рего. Возможно, это правда, возможно — домыслы, распространяемые космическими торговцами в подкрепление своего исключительного статуса; мы не имеем сведений о том, чтобы губительные устройства Рего были найдены кем-нибудь и пущены в ход.

Абсолютная чепуха, сказал я Шандре. Слишком долгий и сложный вариант — лететь к этой мифической звезде и тащить обратным рейсом гигантский излучатель. Если уж спейстрейдера обидят, у него найдется способ оплатить долги, причем без всяких задержек. Что же касается устройств Регоса, то реактор он демонтировал, радиоактивные материалы забрал с собой, а лазер сбросил с орбиты в жерло вулкана, чтобы тот не достался летнезем ельцам.

Разумеется, Шандра поверила мне, но все-таки, связавшись с бортовым компьютером, забавлялась час-другой, разыскивая информацию о том безымянном светиле, где Регос будто бы припарковал свой лазер. Полезный эксперимент, надо отметить: он дает представление о масштабах человеческого космоса, который не столь уж велик, но и не мал — три-четыре спиральных рукава в нашей части Галактики. Тысячи обитаемых миров и десятки тысяч исследованных, расположенных в сфере радиусом триста пятьдесят парсеков, — вот результаты космической экспансии землян. Я согласен, что это выглядит весьма внушительно, но хотел бы напомнить, что диаметр галактического диска двадцать пять килопарсеков и что в Галактике сто миллиардов звезд. К счастью, многие из них имеют крупные спутники, сложенные из твердых пород и, как правило, окруженные атмосферой. Разумеется, пригодных для обитания миров гораздо меньше — ведь значительная часть светил относится к красным карликам или гигантам либо представляет собой слишком мощный источник света, тепла и радиации, убивающий жизнь. Еще есть кратные звездные системы из двух, трех или четырех объектов, в которых планетарные тела движутся по столь прихотливым траекториям, что создается огромный перепад давлений и температур, губительный для человека. Но все-таки землеподобных планет не так уж мало. В начале периода космической экспансии были открыты и заселены пять звездных систем: Логрес, Исс, Лайонес, Пенелопа и Камелот; в то время от Земли до Окраины было рукой подать — каких-то десять-пятнадцать светолет, ничтожное расстояние. Но сфера человеческой Вселенной все расширялась и расширялась, включая десятки, а вскоре — сотни планет: Арморику и Транай, Панджеб и Секунду, Эдем и Шангри-Ла, Виолу Сидера и Новую Македонию — словом, все миры, колонизированные в первом тысячелетии после начала межзвезных полетов, которые мы теперь называем Старыми. Это отодвинуло Окраину на восемьдесят световых годов, а в последующие эпохи, когда были обжиты Навсикая и Калипсо, Лимра и Белл Рив, Бруннершабн, Тритон, Пойтекс и недоброй памяти Земля Лета, Окраина отдалилась еще на тридцать-сорок парсеков, сделавшись для обитателей Старых Миров чем-то эфемерным, мифическим, непостижимым. Они вспоминают про Окраину лишь тогда, когда приходит срок снаряжать колонистский корабль, когда их мир теряет девственность в третий раз.

Что касается планетарной девственности, тут у меня разработана собственная теория. Всякий мир расстается с нею трижды — когда его заселяют (после чего происходит бурный рост населения), когда популяция стабилизируется и рождаемость ограничивается (особым законодательным кодексом и выдачей лицензий на потомство) и когда демографическая напряженность заставляет власти продолжить колонизацию. На втором этапе из перечисленных мной обычно вводится наказание старением, для чего разработана масса способов нейтрализации сыворотки КР. Подобные репрессии, конечно, ведут к X недовольству, к появлению тайных диссидентов и явной оппозиции, и дело обычно кончается социальным взрывом. Решающую роль тут играют матери — неистовые матери, как я их называю. Есть такая категория женщин, которые видят в детях смысл существования; они готовы рожать сколько угодно и от кого угодно — тем более что в нашу эпоху акт зачатия отделен от секса и роды совершенно безболезненны. Мне доводилось сталкиваться с ними, но не могу утверждать, что я получил удовольствие; они — беспокойные пассажирки, а как любовницы не стоят ломаного гроша. Шандра бросила развлекаться с компьютером и повернулась ко мне: