Андрей Ливадный - Дождь Страница 4

Вечерний ветерок тоскливо шептал: если человек берет в руки оружие – оно обязательно выстрелит, рано или поздно. Патрули и посты на окраинах – тому подтверждение. Никто не виновен в наступлении жары, засухи, но почему-то резкое ухудшение климатических условий вызывает у людей тягу к агрессии, дает повод взять в руки оружие и напряженно ожидать нападения…

Почему?

Зачем мир вдруг начинает усложняться, плодя проблемы, там, где все неприятности можно разрешить при помощи здравого смысла и толики знаний?

Ответа на мучительные вопросы Остин не находил. Все очевиднее становилась необходимость получить информацию, не лезть сразу в недра городских уровней, а отыскать таинственного «доктора», о котором упомянул Кирилл…

Главное не совершить роковой ошибки, не спровоцировать конфликт…

Остин сумел пройти через периметр охраны, словно бесплотная тень.

Только удалившись на километр от внешней границы цоколя, он почувствовал себя в относительной безопасности, снова прислушался к чувствам.

Ночью все воспринимается иначе.

Постепенно, нехотя отпускает дневная жара, зной медленно истекает от бетона, асфальта, но с наступлением сумерек душный воздух становиться чуть свежее, к нему примешиваются сначала робкие, едва ощутимые, а затем все более густые, настойчивые запахи жизни: пахнет листвой, цветами, меняются не только краски и запахи, но и звуки, – местность, казавшаяся издалека выжженной, как будто пробуждается, и вот со стороны редких групп деревьев в ночной тиши начинается изливаться настоящее пение птиц, – не едва слышный щебет, а яркие заливистые трели, такие чистые прекрасные, порожденные самой природой, что перед их звучанием бледнеют, кажутся натянутыми, фальшивыми и неуместным ритмичные порождения модного андеграунда каменных джунглей.

Даже деревья в ночи выглядят иначе. Если днем на многие из них невозможно смотреть без чувства сожаления, – взгляд подмечает асимметрию крон, целые ветви, лишенные листвы, то сумеречная прохлада скрывает большинство изъянов, они будто сливаются с тьмой, а свет редких фонарей высвечивает лишь листву, среди которой скрывается невзрачная на вид птаха – источник чистых, словно перезвон горного ручья трелей.

Но чем глубже в город, тем разительнее перемены восприятия.

В облегчение ночной прохлады, очарование таинственного мира, столь непохожего на дневную выжженную пустыню, понемногу, чужеродно и басовито вторгается шум проезжающих машин, нарушая гармонию птичьего пения вдруг громко, с сиплым придыхом ненависти ко всему окружающему начинает взахлеб лаять посаженная на цепь собака, а по медленно остывающему асфальту волочатся шаркающие шаги, в ритмике которых сквозит пустое движение, без понимания внезапного очарования окружающего мира, стремящего жить и быть прекрасным даже здесь среди лабиринтов заполненных смогом улиц…

…Остин постепенно пришел к убеждению, что никогда не любил город – ни в этой жизни, ни в прошлой, от которой остались лишь мутные осколки памяти.

Здесь не смешивается, но вступает в неравную борьбу многоликое, часто лживое или неверно истолкованное понятие «цивилизованности» и дух самой природы, насильно привнесенный сюда людьми, насаженный там, где место бездушному камню.

Хотя и он не прав в осуждающих мыслях. Жалко конечно чахлые деревья, страшно от глубокого помрачения хриплого лая цепной дворняги, смешанного с гулом проезжающих неподалеку машин, но без трели ночной птахи, без прохладного аромата листвы, измученной за день, но нашедшей силы подарить остатки своей свежести воздуху мегаполиса, город бы окончательно умер…

Здесь тоже давно не было дождя.

К полуночи Остин отыскал нужный квартал, следуя начерченной Кириллом схеме.

Вокруг понемногу закипала жизнь ночного города и любое предприятие, связанное с пешим перемещением по улицам мегаполиса, приобретало особенный риск: к прохожему, одетому в старые, потрепанные вещи, с одинаковой долей вероятности проявят интерес, как блюстители порядка, так и банды асоциальных уличных сообществ.

Он передвигался осторожно, избегая ярко освещенных мест, стараясь находиться в глубокой тени зданий или следовать маршрутами не восстановленных кварталов.

Свернув в узкое ущелье улицы, он ради безопасности устроил свой наблюдательный пункт в одном из старых заброшенных, нежилых зданий.

Устроившись у окна, Остин, наконец, расслабился, несколько минут сидел, восстанавливая силы, а затем осторожно выглянул, приступая к подробному осмотру интересующего его объекта городской инфраструктуры.

Буквы рекламного щита, украшавшего фасад здания, гласили:

«Частная клиника Генри Олдмена».

Некоторое время Остин наблюдал за входом в клинику: за четверть часа к крыльцу дважды подкатывали машины службы спасения, в возникающей суматохе бело-синие проблесковые маячки бросали длинные тревожные тени, мятущиеся по стенам, затем все стихало, успокаивалось до появления очередной «неотложки». Здание клиники светилось квадратами окон, некоторые высеивали на улицу бледно-желтый, приглушенный шторами свет, иные пронзительно сияли ультрафиолетом дезинфицирующих ламп, третьи беспокойно вспыхивали и гасли.

Жизнь в клинике не останавливалась с приходом ночи.

Чтобы пробраться внутрь Остину предстояло преодолеть множество преград: наблюдая за высокими прозрачными дверями входа, он отметил, что в холле клиники постоянно дежурят двое охранников, но с расстояния в пятьдесят метров он не сумел с точностью определить, люди ли они?

Нет, путь через холл слишком рискован. Он и так подвергал себя дополнительной опасности, решив побывать тут. Причины, заставившие Остина совершить ночную прогулку по городу, не имели ничего общего с основной целью его похода, но казались не менее важными, чем вопрос перезапуска автоматики атмосферного процессора.

Взгляд скользнул выше по скупо освещенной стене здания, тут же отметив выступ на уровне третьего этажа, протянувшийся через весь фасад.

Как будто архитектор проложил узкую, но надежную тропинку, ведущую по краю пропасти от соседнего полуразрушенного здания к группе неярко освещенных окон, где на фоне приглушенного света периодически возникали угловатые гротескные тени. Оценив удобство обнаруженного пути, Остин, мысленно прикинув свои способности, решил, что без труда пройдет по узкому выступу. Камеры слежения и прочая электроника, охраняющая вход и перекрывающая доступ к окнам первого этажа, нисколько не мешала ловкому и настойчивому искателю приключений пробраться на третий этаж клиники. Сначала он задумался: не ловушка ли это, но потом, размыслив, решил, что нет. На всякий случай Остин задействовал системы сканирования, не обнаружив на уровне третьего этажа скрытых систем наблюдения и сигнализации.

Небрежность? Случайная брешь в системе охраны здания? Или намеренно оставленный путь, недоступный для человека, не имеющего навыков альпинизма, но безопасный и удобный для таких, как он?

Скорее последнее. Информация, полученная от Кирилла, подтверждалась, пусть косвенно, но все же…

Остин не привык испытывать сомнения. Новое чувство обожгло забытой новизной, приятно отрезвляя мысли, ему внезапно захотелось найти еще поводы для сомнений, чтобы вновь окунуться в волнующие ощущения внутреннего поиска, но ночь все же не бесконечна и следовало испытать найденный путь, прежде чем багрянец восхода разгонит глубокие ночные тени.

Он задержался на несколько минут, продлевая взволновавшие его ощущения, позволив интуиции возобладать над трезвыми расчетами и, словно вспышка, пришло наитие: если слова Кирилла истинны, то он непременно найдет в конце пути самого Генри Олдмена.

Проверить – проще простого. Лазерный луч невидимого для человека спектра коснулся окна, снимая звуковые колебания и попутно раскрывая еще одну загадку клиники: если окна двух первых этажей закрыты современными стеклопакетами, не проводящими звук, то на третьем, как нарочно стояли обычные стекла без герметичных вакуумных прослоек, что с одной стороны настораживало, а с другой давало догадливому, либо посвященному возможность получить дополнительную информацию.

Он не ошибся. Стекло едва заметно вибрировало, передавая лишь одну фразу, забивающую иные звуки:

Заходи, друг.

Истолковать двояко подобное приглашение сложно. Человек, даже обладающий специальной аппаратурой, сочтет происходящее рекламным трюком, очередным способом скрытого воздействия на умы прохожих, но Остин знал, что вибрация стекла не воспринимается человеческим слухом, не фиксируется на подсознательном уровне, приглашение не имело ничего общего с рекламной индустрией, оно адресовалось лишь тем, кто способен его принять и осмыслить.

В сочетании с узким карнизом и легко открывающимися снаружи рамами простой, но эффективный способ проникновения в здание. Остин решил, что теперь узнал достаточно и риск получил разумное оправдание.