Джо Шрайбер - Звёздные войны: Солдаты смерти Страница 4

На борту баржи ходило несколько прибауток, пользовавшихся у «Общего поселения» неувядающей популярностью. «Уже прибыли?», «Они считают, это можно есть?» были самыми любимыми, но «Никто мне ничего не рассказывает» – не менее. За несколько месяцев работы Захара тоже стала пользоваться этими присказками к вящему неудовольствию начальника тюрьмы и надзирателей, многие из которых мнили себя представителями высшей расы.

Захаре было прекрасно известно, что о ней говорили. Стражники даже не пытались ничего утаивать: после долгого пребывания в медсанчасти среди грязи и дроидов богатенькая девушка настолько привыкла к своему окружению, что стала предпочитать общество заключённых и лекарств своим товарищам: офицерам и штурмовикам. А после того случая две недели назад большинство стражников вообще перестало с ней общаться. Впрочем, она их не винила. Они держались закрыто от других и подчинялись некоей общей идее, которую она находила тошнотворной.

Даже заключённые, с которыми она общалась ежедневно, заметили, что она всё больше и больше готовит Мусора, не как помощника, а больше как замену себе. Хотя официального ответа от начальника тюрьмы всё не поступало, она думала, что её отставка принята.

Ведь она зашла в его кабинет и бросила рапорт прямо ему на стол.

Она больше не могла здесь работать.

Только не после случая с Воном Лонго.

Возьмите девушку из состоятельной семьи кореллийских финансистов и скажите ей, что она ни в чём не будет знать себе отказа. Отправьте её в лучшую школу со словами, что место в межгалактическом банковском клане уже ждёт, а ей остаётся только не мешать своей судьбе. Утирайте ей нос, прививайте высокие ценности политики, культуры, воспитывайте в ней хорошие манеры и не заостряйте внимания на том, что остальные 99% жителей галактики по сравнению с ней испытывают голод, страдают от болезней и вообще не знают, что такое образование. Проникнитесь волей Империи с её своеобразным отрицанием всякой дипломатичности и постарайтесь не замечать крепнущих и удушающих объятий Лорда Вейдера.

А теперь пропустим пятнадцать лет. Эта девушка, теперь уже женщина, решает отправиться на Риннал, чтобы заняться изучением (кто бы мог подумать!) медицины – самой грязной из всех наук, которую лучше оставить дроидам из–за обилия крови, гноя и заразы. Вряд ли её родители мечтали о таком выборе, однако было решено не чинить ей препятствий в надежде, что это лишь юношеский максимализм, и вскоре юная Захара вновь займёт своё место за семейным столом. В конце концов, она ещё молодая, у неё полно времени.

Однако всё вышло совсем по–другому. После двух лет учёбы на Риннале в жизни Захары появляется хирург в два раза старше неё, с морщинами на лице, побывавший в сотнях гуманитарных миссий за пределами планет Ядра. Он и открывает ей глаза на истинное положение вещей в окружающей её галактике. Обречённый роман завершается достаточно предсказуемо, но и после Захара не может забыть картину, которую ей в красках нарисовал хирург – фреска ужасающей нужды и отчаяния тех, о существовании которых она не имела и понятия. Он рассказывает ей, что бедноты – бесчисленные миллионы, из людей и других рас. Их дети гибнут от недоедания и болезней, а сливки галактического общества наслаждаются напускным неведением. «Можешь с этим жить, – говорит ей хирург в день их последней встречи, – но некоторые не могут».

Как выяснилось, она тоже не смогла. После того как многие гуманитарные группы отказались принять её на работу из–за недостатка опыта, Захара решила пойти работать на Империю, на что семья неохотно, но соглашается. Ведь Империя – известная величина. Однако, узнав будущую должность Захары, родители онемели, чуть не упали в обморок и в ярости затопали ногами. Их дочь не будет работать на имперской барже–тюрьме! Такое бесчестие уже ни в какие ворота не лезет!

«И всё же вот я здесь», – подумала Захара, королева в своём маленьком королевстве, герцогиня пустых коек, госпожа постоянной боли в животе. Объект невольных страстных желаний сотни недовольных жизнью стражников и малоимущих штурмовиков. Раздатчик лекарств, поддерживающая жизнь в заключённых имперской баржи–тюрьмы «Чистилище», чтобы их навечно заточили в какую–то далёкую луну–тюрьму.

Ирония судьбы, конечно же, заключается в том, что через стандартную неделю, или когда там они доберутся до места назначения, она вернётся к родителям если не с протянутой рукой, то близко к тому. Мать фыркнет и усмехнётся, брат съязвит, а отец от всей души обнимет, и через некоторое время, достаточное для наказания, её вина будет считаться искуплённой и Захару примут обратно в круг семьи. А пребывание на борту баржи станет тем, чем они его считали всё это время – юношеским приключением, очаровательной историей для обедов с дипломатами: «Вы не поверите, чем наша дочка хотела заняться в юности…»

Ещё раз оглядев лазарет, Захара едва не задрожала от осознания неясности своей судьбы, но тут же отогнала это ощущение подальше. Однако, как и многие другие черты её характера, ощущение тревоги не уходило без боя.

Вместо этого в её памяти всплыл образ Вона Лонго – окровавленное лицо человека, пытающегося сказать ей что–то через дыхательный аппарат, сжимающего её руку обеими своими, умоляющего дать ему возможность в последний раз повидаться со своими детьми. Он действительно умолял её привести их к нему, чтобы поговорить наедине. Мгновением спустя над ней нависла угрожающая тёмная тень. Она обернулась и увидела Джарета Сарториса настолько близко, что почти уловила запах его кожи.

– Отдаёте последние почести, доктор? – молвил он тонкими, почти неподвижными губами.

Лонго умер в тот же день, и Захара Коди решила, что это будет её последний рейс на «Чистилище» и в рядах Империи вообще. Потом она свяжется с родителями и сообщит им, что возвращается домой. Захара не любила роскошную одежду и блестящие кристаллы, зато уж по ночам будет спать спокойно. А по вечерам будет обедать с высокомерными богачами и забудет обо всём, что произошло с Воном Лонго и Джаретом Сарторисом.

Тебе это действительно надо?

Захара помотала головой. В любом случае она всегда считала, что у неё полно времени на раздумья, пока баржа не доберётся до места назначения.

Полно времени принять окончательное решение.

Но сейчас двигатели остановились и стояли уже час.

– Эй, доктор, мы уже прибыли? – раздался с другого конца палаты голос заключённого.

В этот раз Захара не ответила.

Глава 5. Слово

Джарет Сарторис спускался по тянущейся вдоль помещений для стражи узкой лестнице, массируя на ходу виски. Голова болела – ничего нового, но в этот раз боль была какая–то странная. Лоб будто сжимало в тисках, как если бы во сне ему впрыснули слабый нейротоксический газ. Жирная отрыжка завтрака только всё усугубляла.

Он проснулся ещё до того, как его вызвали к начальнику тюрьмы. Отработав в третью смену прошлой ночью, он завалился в койку ранним утром и погрузился в беспокойное забытьё, но через два часа проснулся от резкой тишины. Мир будто слетел с оси вращения. Они опаздывали на семь стандартных дней. Тогда почему двигатели замолчали? Сарторис оделся, взял в буфете тёплый каф с горячей котлетой из бантового мяса и пошагал в вестибюль, где располагался кабинет начальника тюрьмы, надеясь доковылять туда на автопилоте.

Справа от него открылись двери турболифта. Три стражника: Везек, Остин и ещё какой–то розовощёкий новичок – вышли и пошли прямо за ним. Чтобы удобно разместиться в вестибюле, необходимо было идти гуськом. Сарторис не нарушил шага и даже не обернулся на них.

– Капитан, мы тут с ребятами… – начал было Остин, затем вежливо замолчал. – Ну, мы, понимаете, интересуемся, не могли бы вы пролить немного света на происходящее?

Сарторис помотал головой, не оборачиваясь.

– А что случилось?

– Я слышал, что оба двигателя взорвались, – встрял Везек. – Говорят, мы тут застряли где–то в Неизведанных Регионах и ждём буксир.

– Севшая на мель баржа с зэками точно возглавляет список приоритетов Империи, – Остин едва сдерживал смех.

– Проклятье! – выругался Везек. – Хочешь сказать, они оставят нас здесь дрейфовать?

– Спроси у новичка, – Остин ткнул пальцем в розовощёкого стражника, шагающего перед ним. – Эй, Армитаж, как думаешь: нас спасут? – он хихикнул, не дожидаясь ответа. – Он должен оценить драматизм. Это как раз по его артистической натуре, так, Армитаж?

Новобранец ничего не ответил, продолжая идти дальше.

– Эй, новичок, сколько ты сегодня утром вертелся перед зеркалом? Надеешься произвести впечатление на доктора Коди?

– Хватит! – зыркнул на них Сарторис. – Прекратить шум, ясно?

После этого до самого кабинета начальника тюрьмы никто не разговаривал.

Всё в кабинете Клота было сделано так, чтобы он казался больше своих размеров: светлые цвета, голо–фрески, колоссальных размеров прямоугольный иллюминатор, выходящий на испещрённую звёздами пустоту, но на Сарториса всё это оказывало до странности подавляющее воздействие. Немногим раньше он заметил выбитый воксел в углу пустынного пейзажа над письменным столом Клота – пропущенный стежок в цифровой ткани. С тех пор что–то в этой второсортной технологии казалось обманчивым, вот и сейчас ему казалось, что чувство открытости – мнимое.