Елена Долгова - Центурион Страница 4

– Верно. Ты не попытался врать мне – уже это хорошо. А теперь представь себе, каким эхом аукнется техническая возможность полноценной имитации возможностей сенса – да что там имитация, обладатель такой технологии заткнет за пояс сотню псиоников средней руки. Это ни что иное, как нарушение фундаментального исключения Калассиана. Псионический дар – всем. Скажи мне, положа руку на сердце – ты бы отказался?

Хиллориан попытался отвернуться, не смотреть в черные зрачки Аналитика. От мучительных, безуспешный попыток ныла шея.

– Ты бы отказался?

– Да…

Боль в шее отпустила. Хиллориан коснулся позвонков, помассировал затылок.

– Ваши беспардонные штучки меня раздражают.

– Я должен был убедиться в твоей искренности, сынок.

– Убедились?

– Вполне. Могу я спросить тебя о мотивах отказа?

Хиллориан припомнил грязноватый пепел, оставшийся от интервью Хэри Майера.

– Природный сенс платит за пси-наводки собой, он укорачивает собственную жизнь. Нельзя позволять человеку приобретать могущество, не платя за это ничем. Я атеист, Мировой Разум для меня – только словесная абстракция. Но если ад есть, если понятие греха все же не пустой звук – смертным грешником будет не маньяк-убийца, не растлитель, не продажный политик. Им будет человек с коробочкой в кармане – той, что по дешевке отдает в руки владельца разум другого существа.

Аналитик удовлетворенно кивнул.

– Что ж, пусть в четвертой кандидатуре, но я не ошибся… Теперь о Фантоме. Наш шеф по-своему честен. Но он на беду придерживается мнения, прямо противоположного твоему, Септимус. Идея-фикс: власть – в руки достойных. Сделать неуязвимыми сенсами элиту Каленусии – талантливых, ярких, прошедших сквозь сито в ряды истеблишмента. Возможно, и даже наверняка, он причисляет к избранным себя. Ты знаешь, чем чревата раскрутка дела?

– Любой конфликт в верхах переходит на качественно новый по разрушениям уровень.

– Верно.

– Мы не сможем оставаться монополистами таких технологий вечно. Иллирианский Союз…

– И это верно.

– Рано или поздно, когда мощь систем искусственного пси возрастет, найдется и тот, кто решится на общую промывку мозгов – тотальный гражданский контроль.

– Вот оно. Искусственный сенс не разрушается от собственных пси-наводок.

– Фантом об этом не знает?

О чудо – полумертвый Аналитик неистово захохотал, колыхнув оплывшим телом.

– Фантом не сволочь и не дурак. Но, кроме разума, у человека есть его… его… фаэрия. Не знаешь, что это такое? Тебе, не псионику, трудно понять. Это святое – мечта, которой следуют вопреки рассудку. Место в душе, которое желает сохраниться неизменным, хотя бы рухнул весь мир. Фантом отмахивается от далекой перспективы – до того, как пси-катастрофа разразится, он успеет умереть в своей постели. Но шефу хочется умеренной власти сенса – даже не столько власти, сколько ощущения возможности, причем – здесь, сейчас…

Хиллориан невольно посмотрел на часы. Глушитель пси-детекторов работал вовсю.

– Что я должен делать?

– Слушайся Фантома.

– ?

– Аномалия будет на повестке еще долго. С вероятностью 8/10 дело кончится экспедицией на место. Аккуратно, не подставляясь предложи Фантому свою кандидатуру…

– Допустим, а дальше?

– Если экспедиция пройдет как надо, ты, и только ты получишь в руки искомое…

– Что мне с ним делать?

Аналитик булькнул смехом.

– Все, что захочешь. А попросту – слушайся реликтового пси-критерия, который дураки называют “совесть”.

Полковник поморщился.

– Вы циник, Аналитик. Если я ошибусь?

– Ты не ошибешься с вероятностью 9/10, сынок.

– Хиленькая в таком деле вероятность-то.

– А у меня другой кандидатуры нет.

Септимус Хиллориан пожал плечами.

– Я могу погибнуть по дороге.

– А мы постараемся максимально уменьшить эту возможность. Ого! Старая калоша еще на многое способна. Глянь сюда…

Старик подкатил кресло к терминалу.

– Сядь, прочитай ориентировки на этих людей.

– А успеем?… – Полковник сделал неопределенный жест в сторону глушилки.

– Вполне. Читай – это твой страховой полис.

Хиллориан приник к экрану, преодолевая суеверное отвращение. Аналитик в кресле ждал, опустив тяжелые коричневые веки. Блики искусственного света играли на голом, покрытом старческими веснушками черепе.

– Прочитал. Кто это?

– Твоя команда.

– Что?!

– Твоя команда – люди, которых следует взять в Аномалию.

– Но…

– Никаких “но”. Ты хочешь выжить, сынок?

– Они не наши, не из Департамента.

– “Гляделкам Каленусии” не впервой привлекать гражданских статистов. Тем лучше, у Фантома будет меньше возможностей влиять и отслеживать тебя.

– Первый номер потенциально опасен. Очень. И одиозен до невозможности.

– Иллирианец? Для благой цели допустимо использовать любое барахло – был бы эффект. В каждом человеке есть эта самая… фаэрия. Будь терпелив, найди к нему подход. Я в тебя верю, сынок.

– А номер второй…

– А еще у них низкий коэффициент совместимости друг с другом – у всех. Так что легкой жизни не жди.

– Какая небесная Дурь заставляет сбивать несуразную команду?

Аналитик охнул, рванул и без того распахнутый ворот, дотронулся раскрытой ладонью до жирной груди, посидел, пережидая боль и одышку.

– Они несовместимы, Септимус, они опасны – каждый по-своему – я сам озадачен результатом. Но просчитывал многократно – этот результат не подлежит сомнению, получилась единственно возможная команда, которая дает тебе шанс выжить. Эти люди, как-никак, отобраны из миллионов. И еще – послушай, когда ты найдешь искомое…

Полковник, выслушав, сухо кивнул.

Аналитик развернул кресло.

– Вопросов больше нет – прощай, сынок. Не хочу длить наше расставание. Старая развалина не терпит сентиментальности.

– Нам не спрятать факт визита от Системы.

– Пустяки.

Аналитик ухватился за край стола, подтягивая грузное тело – и кресло – поближе к терминалу.

– Сейчас я пущу на волю маленького странника. Не бойся – от нашей встречи и комариного писка не останется.

– Останется – в вашей голове. Расшифруют записи, следственный отдел возьмет вас в оборот…

– Я только старый, износивший себя, полудохлый, придурковатый псионик. Заметь, сынок – великий псионик. В силу этого мое слово чего-то стоит. А теперь – убирайся, мне нужно работать. Гарантирую, Департамент про тебя не узнает, а меня не тронет.

Аналитик сердито отвернулся. Гость стоял, затягивая минуту последнего (он знал) расставания.

– Могу я пожать вашу доблестную руку?

– Если эти древние предрассудки имеют для тебя значение…

Септимус крепко сжал крепкие, сухие, костистые, перевитые венами старческие пальцы, и, не оборачиваясь, пошел прочь. Обернуться не получалось – взгляд псионика подталкивал полковника в спину.

…Аналитик проводил тоскливым взглядом серый, литой, стремительный силуэт Септимуса Хиллориана. Развернул кресло в сайберу, аккуратно набрал известный ему одному код. Система, выбросив на монитор картинно-роскошный морской пейзаж, покорно ждала. В этой полуодушевленной, спокойной доверчивости Аналитику почудился немой укор.

– Прости, Старушка. Прости меня.

– Запрос не распознан.

– Система! Раздел “Внутреннее наблюдение”.

– Найден.

– Полное удаление.

– Опасное действие. Подтвердите.

– Удаляй.

– Хорошо.

– Раздел “Личные дела”, подраздел “Аналитик” – полное удаление.

– Опасное дей…

– Удаляй.

Аналитик неловко потянулся к заранее приготовленной бутылке запретного для него коньяка, наполнил почти до краев резной, дымчатого стекла пузатый стаканчик.

– Система! Удаление каждого третьего раздела. Порядок – случайный. Раздел “Аномалия” – сохранить.

– Масштабное разрушение информации…

– Делай, что говорят… И еще – включи-ка мне музыку.

– Ваш выбор, свободный гражданин?

– Пожалуй… выбери наугад из собственного.

– Принято. Ставлю “Холодное пламя”.

Грянул невидимый орган, создавая гирлянду пси-образов. Аккорды то накатывали потоком медленной лавы, то гасли тонким звоном разбитого хрусталя. Гармония мира беспечально пела – радость без бури, горе без боли, покой в движении, ответы без вопросов…

Аналитик кивал в такт, мелко прихлебывал коньяк, неловко завалившись набок в своем кресле калеки. Бархатистый кротовый плед упал с колен и запутался в колесиках каталки, черная шелковая рубашка распахнулась, обнажив на груди старческий седой пушок.

Аналитик вздохнул, (“когда они придут, я должен выглядеть прилично”), попытался застегнуть рубашку, безуспешно – скользкая пуговица потерялась в складках черного шелка. Орган ударил еще раз – звуки рассыпались, разбились: глухая ночь, пепел и тусклая стеклянная пыль.