Андрей Балабуха - Могильщик Страница 4

— Наан, дайте траекторию на НИС—шестьсот сорок один. Наан молча отвернулся к вычислителю. По экрану траектографа поползли разноцветные кривые. Их движение все убыстрялось. Постепенно их становилось все меньше, они сливались и вдруг замерли одной четкой зеленой чертой, тут же возникшей и на курсографе. Болл положил руки на клавиатуру ходового пульта. Наан, рывком развернув свое кресло, ударил командира каменно-холодным и тяжелым взглядом.

— Это трусость, — очень тихо и очень зло сказал он. — Вы просто трус, шеф-пилот. И ответите за это.

Рядом с линией расчетной орбиты, заданной Нааном, на курсографе появилась вторая, пунктирная, и когда они совместились, Болл медленно вывел гравитры на крейсерский режим.

— Отвечу, — кивнул он.

IV

Соединенные усилия трех «мирмек» уверенно влекли «Белое» к НИС-641, солнцу Ксении, а на расстоянии двух десятых мегаметра параллельным курсом следовал космоскаф.

В рубке царило молчание, наполненное комариным звоном гравитров да изредка простреливаемое короткими диалогами, состоящими из строго уставных фраз. Болл и не пытался пробить брешь в немоте, отделившей его от экипажа, зная, что сейчас это бессмысленно. Может быть, потом…

Дважды Шорак связывался с Базой, и Болл разговаривал с Коттем. Хотя тот явно поостыл, разговор все же носил несколько натянутый, подчеркнуто официальный характер. Впрочем, Болла скорее удивило бы обратное. Он знал, что поймут его не сразу и не все.

На пятые сутки Болл начал маневр расхождения. «Велос» и «мирмеки» продолжали идти прежним курсом, все ускоряясь, — уже не только за счет энергии гравитров, но и притягиваемые исполинской массой светила. Космоскаф же понемногу отставал, не выпуская их из поля зрения локаторов.

Трое в тесной ходовой рубке не сводили глаз с экрана, на котором медленно таяла в огненном буйстве хромосферы точка последнего рогановского корабля. Затем Болл передал Наану управление и приказал возвращаться на Ксению.

— Это славная могила, Айвор, — устало сказал он. За эту неделю он действительно очень устал. — Лучшая, какую они могли получить…

Ни слова, ни тон их не перекинули даже шаткого мостика между ним и его молчащим экипажем. Да Болл и не рассчитывал на это. Шорак, прекрасный — побольше бы таких! — мальчик; Наан, великолепный астрогатор, хотя для командира и чересчур, пожалуй, горячий, — оба они не могли принять горькой правоты его решения.

Решения приходят по-разному. Одни рождаются мгновенно, и трудно сказать, принимаются они разумом или инстинктом. Другие стоят дней и ночей мучительных раздумий, тревоги, боли — пока наконец откуда-то из глубин подсознания не начнет медленно, словно стратостат, подниматься, постепенно оформляясь, то искомое, что можно уже не только сказать, но и претворить в действие. Но бывают иные решения; чтобы принять их, нужен опыт всей жизни. А потом они, казалось бы, такие мгновенные, переворачивают эту жизнь, обрушиваясь на тебя десятикратной перегрузкой, — как при малом пилотаже.

За полвека, отделявшие тощего курсанта Академии Астрогации от нынешнего шеф-пилота, Болл ни разу не думал, что внутренне готовится подобное решение принять. Но эта готовность зарождалась и крепла в нем помимо его воли, неподвластная его сознанию, крепла по мере того, как он постигал свое дело.

В его деле сплавлялись воедино рутина одиноких вахт и непрерывно давящая тяжесть ответственности за корабль и людей, изматывающее напряжение десантов, радость встреч и боль расставаний. Это была работа, но не война. И космос в его бесконечном многообразии миров был не врагом, а постепенно узнаваемой страной. В этом узнавании не было места древней кровавой романтике битв и самопожертвования. Потому что жертвовать собой можно только спасая других. И только тогда, когда другого выхода нет и быть не может.

Нет, не тень одного лишь Вагина стояла сейчас за спиной Болла. Весь опыт собственной жизни определял его решение. И ему казалось даже, что плечом к плечу стояли рядом с ним все те, для кого делом и домом стали черное небо Пространства и серая хмурь аутспейса, люди кораблей, прожившие такую же жизнь, как и он.

Наан и Шорак — оба, при всей разнице в возрасте, — пока еще были просто молоды, слишком молоды. Но были и другие. Шайгин, шеф-пилот «Кристы»; Трессель, поведший свой «Хаммер» на последнюю посадку потому лишь, что его ждала не известная опасность, а неизвестность; и наверное, даже тот, чей труп только что был кремирован в командирской рубке «Велоса», — эти поняли бы его сразу. И там, в Земляндии, в Совете Астрогации найдется немало таких, кто понимает не только умом, но и сердцем, что прошло уже время, когда за любую крупицу знания Человечество жертвовало жизнями людей. И старик Самохвалов, и летящая сюда Баглай, с которой Боллу скоро предстоит впервые встретиться (дорого бы он дал, чтобы встреча их произошла при других обстоятельствах!), — оба они, да и не только они, конечно, не могут не понимать, что сейчас, когда жизнь человека стала высшей ценностью Человечества, пришла пора пересмотреть многие критерии и понятия. Слишком это дорогая цена за знания — кровь. Ею могли платить в те времена, когда Человечество было заперто на одной планете и с непостижимой расточительностью бросалось всем: людьми, природными ресурсами, — едва не погубив при этом себя. Но сейчас это уже невозможно. И кто почувствует себя вправе воспользоваться знанием, добытым такой ценой? И если правда, что индивид в своем развитии повторяет историю вида, тогда понятно, откуда в молодых так много этой реликтовой жертвенности — той, которая заставила Шорака требовать, чтобы его пустили на «Белое». Это можно понять, но нельзя допустить. И Болл не допустит, — как электронный барраж вокруг Карантина не дает ни одному кораблю совершить посадку, даже просто выйти на атмосферную орбиту, — независимо от воли экипажа.

— Вы не станете возражать, если я спишусь с «Сирруса», шеф-пилот? — нарушил молчание Шорак. Он мог и не спрашивать, но поступить иначе было бы неэтично, да и вообще не в характере стажера.

Болл покачал головой:

— Нет нужды, Карел. А вы, Наан, готовьтесь принять «Сиррус». Вот вы и дождались…

Когда три года назад Болла перевели на «Сиррус», Наан, к тому времени уже несколько лет ходивший с Боллом первым астрогатором, надеялся либо остаться командиром на «Скилуре», либо получить другой корабль, тем более что как раз тогда не было командиров на «Казани» и «Кондоре». Естественно — кому из космолетчиков не хочется иметь свой корабль. Но в Совете решили иначе, и Наан последовая за Боллом на «Сиррус» — снова первым астрогатором. К этому решению Болл не был причастен ни в коей мере, но на их отношениях это не могло не сказаться. И хотя ни тот ни другой ни разу не обмолвились об этом, понадобилось почти два года, чтобы их отношения из несколько отчужденных снова превратились в дружеские. Ненадолго, увы.

— С «Сирруса» спишусь я, Айвор. И вам обоим не придется летать с могильщиком, — да, я слышал ваш вчерашний разговор. — Шорак густо покраснел и отвернулся. Болл продолжал: — Через полтора месяца пойдет в Земляндию «Дайна», и я полечу докладывать Совету Астрогации. Вместе с Коттем, вероятно. Потом останусь на Земле: меня приглашали преподавать в Академии, и я, пожалуй, это приглашение приму.

Охотнее всего Болл ушел бы в каюту и постарался уснуть — будь он на «Сиррусе» или любом другом корабле. Но космоскаф есть космоскаф и здесь никуда не денешься из своего кресла. И он продолжал сидеть, молча глядя на носовой экран, где сверкающая точка Ксении медленно превращалась в диск.