Марти Бурнов - Достигая прозрения Страница 4

Так, размышляя ни о чем и обо всем понемногу, Аркадий Петрович, уже почти добрался до дома Ивана Никифоровича, когда остановился, заслышав характерное урчание.

Нет, урчало не в животе у него (хотя там тоже урчало), это по Вяземской улице, пока еще скрытый за деревьями, приближался самоходный экипаж.

Аркадий остановился, выбирая позицию, чтобы удобно было разглядывать его.

Вот он! Красавец! Пежо 1905 года. Четырехцилиндровый движитель в десять лошадиных сил. Аркадий видел его раньше, это экипаж барона Н, который, видимо, возвращался с загородных дач. Раритет, доступный лишь очень состоятельным людям. Открытый верх, пассажиры сидят спереди, а водитель-механик сзади, над движителем. Так же спереди имеется мощный латунный прожектор, питаемый от самозарядного генератора.

Аркаша, как завороженный, любовался красавцем-Пежо, пока тот не скрылся за поворотом. В этом, Аркадий Петрович ничем не отличался от уличной ребятни. Ему до смерти хотелось хотя бы погудеть в клаксон, если уж не поуправлять экипажем самолично.

"И все же, чудной человек — Иван Никифорович! — размышлял он, подходя уже к дому, — Как можно полагать, что колесо — явление временное, когда самоходные экипажи только лишь входят в нашу жизнь?! Скоро их станет много больше, им будут доступны большие скорости, да и сами они станут доступнее. Не знаю, скоро ли будут востребованы волновые технологии, но двадцатый век — определенно принадлежит таким вот четырехколесным красавцам!"

— Аркаша! Что-то ты припозднился сегодня, — Иван Никифорович встречал Аркадия внизу, и пребывал в добродушнейшем настрое. Это могло означать лишь одно: он изрядно продвинулся в своих исследованиях. — Проходи, ужин ждет. Сегодня откроем бутылочку лучшего коньяка!

— Добрый вечер, Иван Никифорович! У вас прорыв?

— Прорыв! Да еще какой! — профессор просто сиял. — Ну, проходи же скорее, буду ждать тебя в гостиной!

Аркадий умылся, переоделся в домашнее и направился в гостиную. Он хорошо знал Ивана Никифоровича, и уже представлял, как сложится сейчас беседа. Профессор любил потянуть. За ужином, они будут разговаривать о простых житейских вещах, потом откупорят коньяк, возможно, немного помузицируют, и лишь потом, не спеша, Иван Никифорович перейдет к волновой теории и к открытиям, кои он совершил.

Но сегодня профессор решил изменить своим правилам, сходу начав разговор о волновой теории:

— Знаешь, Аркаша, задумался я тут, насколько не изучено пространство, в котором все мы обитаем. Такие мысли в голову приходят странные… будто все вокруг, вся Вселенная, пронизана всевозможными волнами различных видов.

— Как от камня, брошенного в воду?

— Да, но только в трех и более мерном пространстве, — выдержав многозначительную паузу, профессор продолжил: — И думаю я, что волны эти, пересекаясь, создают сложнейшие хитросплетения, причем влияющие на жизнь и судьбу нашу в гораздо большей степени, чем ты можешь себе представить. И наша задача, как ученых, гармонично упорядочить эти хитросплетения и, таким образом, поставить их на службу человечеству.

— Да, Иван Никифорович, слушать вас — одно удовольствие! Бывает, такое скажете, что и дойдет не сразу. Не то, что в Академии, — Аркадий сознательно решил увести разговор в сторону, на пустой желудок и без небольшого отдыха, сложные научные выкладки, действительно, не сразу до него доходили.

— А что в Академии? — живо поинтересовался профессор.

— Вот хотя бы сегодня: читали нам предлинную и наискучнейшую лекцию о классификации руд и минералов. Да что проку-то нам с нее?!

— Эх, Аркадий, Аркадий! Да много ли ты понимаешь?..

— Не много, Иван Никифорович, но в рудах и минералах и понимать ничего не хочу! Вот про волны времени узнать, да чтоб это еще и вы рассказали — совсем другое дело… — осознав свою стратегическую ошибку, Аркадий решил все же вернуть профессора к волновой теории, это лучше, чем слушать продолжение лекции о рудах и минералах, о коих тот представление имел, возможно, даже большее, нежели преподаватель в Академии.

Профессор с лукавинкой взглянул на Аркадия, откупорил коньяк и уселся в кресло у камина, приглашая уже отобедавшего Аркадия присоединиться:

— Только представь! Юная планета! Царство одноклеточных водорослей… — вдохновенно начал он лекцию. — Кислорода в атмосфере почти нет. Даже цвет неба, возможно, совсем иной, не тот, что сейчас. Многие, очень многие метаморфозные породы, несущие в себе богатые залежи руд, формировались именно тогда… Да будет тебе известно, многие руды и минералы могут рассказать нам о волнах времени гораздо больше, чем я! Вот взять, хотя бы, докембрийские отложения… Что мы о них знаем? Да ровным счетом ничего! А ведь они имели счастье образоваться сотни миллионов лет назад!

— Ой, не надо, Иван Никифорович! У меня сегодня и так вся голова этими отложениями забита! Расскажите лучше, как ваша работа продвинулась.

Профессор тут же подскочил из кресла, как будто ждал этого вопроса. В очередной раз Аркадий убедился, что в стратегии ему никогда не переиграть Ивана Никифоровича. Ведь и лекцию о докембрийских отложениях тот наверняка затеял преднамеренно, лишь бы поскорее оказаться в лаборатории.

— А пойдем-ка, Аркаша, сразу в лабораторию! Там я тебе обо всем и расскажу!

Они поднялись на второй этаж, весь занимаемый лабораторией профессора. У входа Аркадий замешкался, не зная даже, как спросить о необычном явлении, представшем его взору.

— Я многое могу понять, Иван Никифорович, хотя большее, наверно, не могу… но все же, объясните мне, дураку, зачем вы притащили в лабораторию рояль?

— А вот это — и есть интересная гипотеза, которую нам с тобой предстоит сегодня проверить… — профессор подошел к роялю, открыл крышку и сделал широкий жест. — Прошу!

— Вы хотите, чтоб я что-то сыграл?.. А как же гипотеза?..

— Вот сейчас мы ее и проверим. Но играть надо вдохновенно. От души. Суть моей гипотезы в том, что гармонично упорядочить хитросплетения электромагнитных и еще некоторых, доселе не изученных волн, что мы с тобой обнаружили в прошлом месяце, можно силой мысли. Но для этого желательно пребывать в необыкновенном душевном состоянии. Так что, я думаю, нам подойдет Вагнер. Что-нибудь яркое, скажем, из "Валькирии".

Аркадий стоял, вытаращив глаза. То, что говорил Иван Никифорович, представлялось ему полнейшим бредом. Даже будучи в некотором подпитии, профессор всегда сохранял здравый рассудок, а тут… Он недоверчиво покосился на старшего товарища:

— Сдается мне, вы решили меня разыграть.

Иван Никифорович сник и, казалось, разом пал духом.

— Я прекрасно понимаю, как абсурдно звучит это предположение. Но подумайте, Аркадий, наука всегда начинается с абсурдных предположений. Уже ли вам жалко исполнить для меня что-нибудь из Вагнера?

— Ну что вы, Иван Никифорович! Как вы могли такое подумать!? Мне для вас ничегошеньки не жалко. Просто ваша гипотеза показалась мне слегка… странной.

— Да и бог с ней! Просто давайте считать, что сегодня, ища прозрения в волновой физике, я проведу еще один небольшой эксперимент под музыку Вагнера. Только помните, Аркаша, играть нужно вдохновенно! Так, как вы не играли еще ни разу в жизни. Попробуйте всю душу вложить в эту музыку!

— Ну, вдохновенно — так вдохновенно. Это завсегда — пожалуйста! Только будьте тогда так любезны, налейте мне еще стопочку коньяка!..

3. Хааш. Голубое прозрение

Нэйб. Его Божественное Прозрение, Владыка Нэйб! Надо лишь вновь достичь этого, ухватиться, оседлать, как румиланского конеящера, и больше не выпускать. Это может не каждый, но Нэйб верил в себя. Да и какой у него теперь выбор? Или покорить Вселенную, или сдохнуть здесь, в никому неизвестной пустоте, с незнакомым рисунком звезд.

Прозрение дано лишь избранным. Таким, например, как виллирианский император Латаб… Но Нэйб верил в свою избранность. Однажды к нему приходило прозрение. Но, по молодости и неопытности, он не смог его удержать.

Хааш, голубой, слегка светящийся порошок, приносил прозрение. Но не всегда и не всем. Вдыхая его, можно было постичь все или растерять остатки того жалкого, что знаешь. Последнее, безусловно, случалось чаще. А можно было и заново родиться, начать все с чистого листа, прозреть Вселенную. Не только эту маленькую галактику, но и Вселенную!

Нэйб подцепил кончиком ножа щепотку "голубого прозрения" и вдохнул его. Прозрение сейчас было необходимо. Он, похоже, застрял в каком-то неисследованном секторе, а навигация отказала. В такой ситуации, только "прозрев" можно было вывести корабль на прежний курс. Силой мысли постичь расположение звезд. Доселе, только императору Латабу и нескольким его приближенным удавалось такое. Но Нэйб верил в себя.