Джо Мино - Юные пилигримы Страница 4

Но Форрест Блау, конечно же, заподозрил неладное; каждый раз, когда Куинн встречал мистера Блау в коридорах, когда тот давал ему поручение, когда их взгляды случайно встречались, воздух словно подрагивал от напряжения, от нарастающей неуверенности. В то же утро, когда завтрак закончился, посуду убрали и колонисты занялись делами, порученными им на сегодня, — родители Куинна снова отправились собирать розовые яблоки в Третьем куполе, а потом по личному распоряжению пастора им надлежало предпринять очередную попытку зачать ребенка, или, как выразился Форрест Блау, «соединиться на благо нашего общего будущего», — Куинн трудился на поле соевых бобов. Когда у него за спиной вдруг возник мистер Блау и молча встал, наблюдая за его работой с напряженным интересом, он невольно поежился. Длинная тень от фигуры пастора падала прямо на шею Куинна, стоявшего на коленях у грядки, и шея как будто похолодела. Мальчик старался не поднимать глаз и поэтому уставился на огромные, страшные на вид руки Форреста Блау. Молчание длилось целую вечность, а потом Форрест откашлялся и проговорил:

— Похоже, бобы наконец созревают.

Куинн кивнул и пробормотал:

— Да, мистер Блау.

Форрест Блау протянул огромную волосатую лапищу и провел ладонью по верхушкам всходов. Сорвал один боб и уставился на него, словно пытаясь раскрыть какой-то секрет.

— У Бога найдется время для всякой вещи, мой мальчик. И не нам вопрошать и знать, почему и когда.

Куинн снова кивнул:

— Да, мистер Блау.

Но Форрест не уходил. Наоборот, склонился еще ближе к Куинну и защекотал седой бородой ухо мальчику.

— Где вы с Ланой были вчера?

— Мы… с Ланой?

Произнося ее имя, Куинн побледнел.

— Да. Насколько я помню, вам двоим было поручено прополоть сорняки в Третьем куполе. И что я вижу сегодня утром? Все поле по-прежнему в сорняках.

— Мы их пололи, — солгал Куинн. — Только… только их там оказалось как-то уж слишком много. Прошу прощения, надо было сказать вам сразу. Их очень много… Сегодня я все доделаю, если хотите.

— Да, хочу, — сказал Форрест Блау. — Очень хочу, Куинн. Грех нерадения и недостаточного усердия всегда остается грехом. — Он улыбнулся натянутой улыбкой, жесткой и страшной не меньше, чем хмурые брови. — Кстати, раз мы об этом заговорили. Когда ты с последний раз исповедовался?

Куинн запаниковал. Он уставился на зеленые колючие листья, пытаясь придумать ответ, любой ответ. В конечном итоге он просто тряхнул головой и слабо пожал плечами.

— Тебе наверняка есть в чем покаяться, — добавил Форрест, и его фальшивая улыбка превратилась в столь же фальшивую усмешку.

Куинн молча кивнул, опасаясь, что если откроет рот, то выложит Форресту все — все тайны, которые он прятал в себе, все страшные мысли рванутся наружу испуганным сбивчивым галопом.

— Ты знаешь, Куинн, что я всегда готов тебя выслушать. Если тебе вдруг захочется поделиться со мной чем-то важным или просто какой-то малостью, — тут Форрест Блау раздавил пальцами соевый боб, — ты знаешь, где меня найти. Мне хочется думать, что я для тебя как отец. Твой духовный отец.

Куинн снова кивнул, хорошо понимая, что если Форрест задержится здесь еще на минуту, еще на секунду, то все закончится очень плохо. Но Форрест больше не стал задерживаться. Он положил в рот сырой соевый боб, развернулся и зашагал прочь. Очень скоро он скрылся за серебристой живой изгородью, но его тень как будто задержалась на поле, и у Куинна по спине еще долго бежали мурашки.

Ни о чем не сговариваясь — им не требовалось выражать свои мысли вслух, — после обеда двое детей вновь забросили все дела, оставили грабли и шланги на кукурузном поле во Втором куполе, облачились в скафандры и выбрались из колонии обратно в красный бесформенный мир. Перед тем как шагнуть сквозь пневматическую дверь переходного шлюза, Куинн на миг поднял глаза и взглянул на винтовку Форреста Блау — ее грозная тень упала на его шлем, как проклятие, как осуждение. В глубине души всколыхнулось сомнение, но мальчик тут же его подавил и поспешил следом за серебристой фигурой Ланы, которая молча шагала к красным холмам. Обратно к наполненной светом пещере.

В тот день во всем облике Ланы сквозила сосредоточенная решимость: в ее твердом взгляде, в изгибе губ. Как только они спустились в пещеру, на поляну с серебряными и розовыми цветами, она тут же сняла с себя шлем и отшвырнула его, словно не собиралась надевать снова вообще никогда. Потом расстегнула скафандр и сбросила его на траву. Куинн еще не успел отстегнуть свой шлем, как Лана опустилась перед ним на колени.

— Что ты делаешь? — прошептал он, когда она расстегнула на нем скафандр и запустила руки внутрь. — Что ты делаешь? — повторял он вновь и вновь, пока ее руки и губы исследовали безобидные изгибы его худенького мальчишеского тела, а потом как-то так получилось, что он тоже встал на колени и она уложила его на траву. В какой-то момент, лежа в расстегнутом скафандре, все еще в шлеме, сдвинутом только наполовину, Куинн испугался, что Лана поглотит его живьем, что ее зубы, которые он ощущал где-то в районе нижней половине тела, вдруг сомкнутся и предадут их обоих. Но нет, все обернулось неспешным, растянувшимся в вечность мгновением под воркование неведомых птиц и хрупким смятением тел, затеявших действо, для которого человеческие тела предназначены изначально. Они были вместе, так близко, как только возможно, и Куинн преисполнился тихой веры, что эта пещера стала для них райским садом, и Бог был где-то рядом, среди этого восхитительного пышного свечения, в этой невероятной хрустальной листве.

На обратном пути дети снова молчали. Шагая по красным бесплодным камням, Куинн попытался взять Лану за руку, но девочка вдруг стала стеснительной, безучастной, необъяснимо смущенной. Метров за пятьдесят до входа в Первый купол Куинн опять попытался заговорить, взять ее за руку, но она отстранилась и что-то выкрикнула, он не расслышал, что именно. И тут они оба заметили, как что-то сверкнуло в тени среди расставленных зигзагом колонн, отмечавших границы колонии. Сверкнуло ослепительной вспышкой, на мгновение исчезло и сверкнуло опять. Куинн шагнул вперед, загораживая собой Лану, на миг замер на месте и поднял руку. Но прежде чем он сумел разглядеть, что там движется среди серебристых колонн, прогремел выстрел. Потом — еще один и еще. Первая пуля чиркнула по боку шлема, сбив Куинна с ног. Вторая выбила облачко пыли в полуметре от его правой ноги, а третья, похоже, ушла в никуда. Эхо третьего выстрела еще звенело в его ушах, когда Куинн оглянулся и увидел, что Лана пошатнулась и начала падать на бок. Он вскочил на ноги, но не успел ее подхватить. Она упала, раскинувшись в странной позе. Он обхватил ее двумя руками и попытался ее посадить — она была, словно мешок с землей, обмякшая и невероятно тяжелая. Куинн обернулся к колонии и увидел блестящий стеклянный шлем Форреста Блау, увидел, как тот поднимает винтовку. Пастор выстрелил еще раз. В плотном, насыщенном углекислом газом воздухе выстрел прозвучал резко, как удар хлыста. Пуля пробила верхнюю часть шлема Куинна и застряла в армированном стекле. Стекло пошло мелкими трещинами. Воздух внутри скафандра зашипел, выходя наружу. Куинн не дернулся, не пригнулся. Он просто смотрел, как Форрест Блау расстегивает молнию на кармане скафандра, чтобы достать запасные патроны. Куинн знал, что времени у него мало — из разбитого шлема вытекал воздух, и Лана, лежавшая на открытом пространстве, была беззащитна, — поэтому он схватил девочку под мышки и потащил обратно, вверх по склону холма, прячась за каменистыми выступами. А Форрест Блау снова открыл огонь.

Пастор стрелял умело, пули ложились близко, но Форресту было несподручно перезаряжать винтовку руками в тяжелых громоздких перчатках.

Куинн увидел, как Форрест сорвал с себя перчатки и принялся шарить по карманам в поисках новых патронов. Мальчик сделал глубокий вдох, закинул обмякшее тело Ланы на левое плечо и полез вверх по склону. У него за спиной грохотали выстрелы, облачко пыли взвилось над камнями в нескольких метрах справа, потом — еще одно, ближе. Эта пуля легла буквально к его ногам. Но он уже приближался ко входу в пещеру — к сияющей, наполненной светом дыре, — и, еще прежде чем третья пуля отрикошетила от кучи неровных красных камней, Куинн успел закрепить веревку и начал спускать Лану вниз. Они вместе неловко скользнули вниз по веревке, а потом, изможденные, повалились на мягкий ковер из розовых и белых цветов.

Куинн подумал, что надо спрятаться — все равно ничего другого им не оставалось, — и затащил безвольное тело Ланы в заросли ежевики, где они оба могли бы укрыться. Он осторожно снял с Ланы шлем, надеясь, что воздух, насыщенный кислородом, приведет ее в чувство. Ее глаза были закрыты, губы побелели. Куинна не покидало странное чувство, что это неправильно — то, что сейчас с ними происходило. Это не входит в Божий замысел. Он огляделся, увидел валявшийся на земле большой камень и поднял его: какое-никакое, а все же оружие. Мальчик прислушивался, мальчик ждал, судорожно вдыхая воздух сквозь дырку от пули в шлеме. Веревка, свисавшая с потолка пещеры, не шевелилась, никем не тронутая, а потом, и довольно скоро, из дыры показались ноги Форреста Блау, затем — его туловище и круглый стеклянный шлем. Винтовка висела у него за плечом, пока он резкими рывками спускался вниз по веревке. И вот он ступил на траву и на мгновение застыл среди золотистых цветов с озадаченным, ошеломленным видом. На миг строгое лицо пастора озарилось чем-то похожим на религиозный экстаз, но уже в следующую секунду оно исказилось от ярости — ярости, что его обманули, что от него скрыли такое чудо, что он был не первым, кто обнаружил это волшебное место. Он сорвал с плеча винтовку, зарядил в магазин несколько патронов, щелкнул затвором и, глядя в прицел, осторожно двинулся в глубь пещеры сквозь высокую, по пояс, траву.