Гуманариум - Орина Ивановна Картаева Страница 4

В школе история была одним из моих любимых предметов, я всегда старался найти дополнительный материал по каждой теме, но кроме скудной выкладки в Мультипедии с несколькими закрытыми ссылками и трех коротеньких видео с жонглерами, ничего не нашел. Пришлось довольствоваться общепринятым мнением и, если честно, надолго забыть об этом уроке.

Но сейчас пришлось вспомнить.

3

Планета, где меня выпустил жонглер, вращалась вокруг тусклого оранжевого карлика на расстоянии, достаточно удаленном, чтобы не попасть в приливной захват звезды и обуглиться с солнечной стороны и покрыться корой льдов с обратной, но, в то же время, не слишком далеко, чтобы стать холодным безжизненным камнем. Кислорода здесь было достаточно, но все-таки меньше, чем на Земле, и во время моих прогулок мне часто приходилось отдыхать. Из-за наклона оси планеты в сорок градусов климат ровный, по крайней мере, в том районе, где я оказался. Спутников у планеты два, одна маленькая луна, имеющая круговую орбиту, а вторая побольше, приближающаяся и удаляющаяся раз в две земных недели.

Мхи, хвощи и папоротники, высотой до десяти метров, покрывали огромные долины и холмы между глубокими озерами-морями. Царство лишайников, грибов, водорослей, беспозвоночных. И все – темно-зеленого, траурного цвета. Крупные хищники на планете отсутствовали, хотя некоторые моллюски и псевдо-головоногие во время приливов выбирались на сушу для охоты. Насекомые мне не особо досаждали, в отличие от земных, в большинстве своем кровожадных и крылатых, здешние научились летать, надувая теплым газом брюшко, и передвигались в воздухе в основном по вертикали, объедая плауны и папоротники у берега. В воду я не совался, и что там, в глубине, не знаю до сих пор, хотя времени с моего прибытия сюда прошло немало.

По моим прикидкам, тут был поздний кембрий, или ордовик, точно не скажу. Но динозавров точно не было. Оранжевый карлик – светило вялое, у него в запасе гораздо больше времени, чем у нашего Солнца, может, когда-нибудь биота планеты и поменяется. А пока главные способы защиты и нападения тут не панцири и клыки, а электричество и изоляция. Почти все здешние твари сродни нашим электрическим угрям – живые батарейки, некоторые весьма мощные. Убить меня они не могут, но пару раз, пытаясь напиться воды из озера, я получал настолько чувствительные удары током, что перешел на водянистый сок растений, не рискуя залезать в воду. Впрочем, амилин был хорошим изолятором, без спецовки я бы уже давно стал чьим-то ужином, поджаренным вольтовой дугой.

Днем поверхность планеты удручала тусклыми, темными цветами, а ночью преображалась настолько, что я часами глазел вокруг себя, забыв про свое отчаянное положение. Биолюминесценцией тут обладали не только насекомые, но и грибы, и растения. Все расцветало неоновыми красками, сияло, искрилось и переливалось. То ли рождественская ярмарка со множеством елок, то ли ночной клуб. Феерия света, потрясающее зрелище. Если бы я мог видеть в инфракрасном и ультрафиолетовом диапазоне, думаю, я был бы восхищен еще больше. По-видимому, местная живность видит электрические и магнитные поля, и я им немного завидую, потому что мое зрение все-таки не для этого мира.

Выпустив меня на поверхность, мой жонглер подлетел к листу растения, похожего на папоротник, только с толстыми, мясистыми листьями, проколол его хоботом, постоял недолго рядом и, насытившись, улетел, оставив меня одного. Я тогда просидел несколько часов на корточках, обняв колени, почти не шевелясь, потому что не понимал, что мне теперь делать и как вообще жить дальше. Потом я не выдержал и, подобравшись к проколотому листу, из которого еще вытекал сок, напился этого сока.

Меня мучила изжога и отрыжка, тошнило, пучило, рвало и несло три дня, я чуть не умер от голода и обезвоживания, почти все время валяясь под этим папоротником на моховой подстилке и заставляя себя спать как можно чаще и дольше, но, в конце концов, мучения мои, хоть и не сразу, прекратились, и я смог питаться густым соком растений, просто протыкая листья пальцами и собирая сок в пригоршни. Вероятно, с помощью геля жонглера, которым я измазался во время путешествия сюда и попавшего внутрь моего тела через рот, микрофлора моего кишечника как-то приспособилась к местной органике, и я понял, что, в принципе, выжить тут можно.

Иногда мне очень хотелось жареного или вареного мяса, но я не рисковал охотиться на многоножек и червей. Хотя и нашел способ получать белок: поймав одну маленькую двухвостую тварюшку, которая между хвостами, как между электродами, выдавала разряд, я с ее помощью поджарил дохлого червя. Осторожно посадив свою живую батарейку на ближайшую листоветку и дождавшись, когда насекомое уползет подальше от меня, я осмотрел свое новое горячее блюдо. Бифштекса, конечно, не получилось – там, где разряд прикоснулся к тушке червя, мясо сгорело до углей, а концы остались сырыми, но некоторая часть мяса все-таки пропеклась, и мне его хватило, чтобы немного разнообразить свою растительную диету. Было невкусно, пресно без соли и специй, но все же лучше, чем ничего. Потом я не раз еще так делал и даже навострился регулировать силу разряда, поглаживая двухвостку по брюшку.

Мой жонглер пару раз наведывался ко мне, по крайней мере, мне казалось, что это именно тот, который притащил меня сюда. Но близко он не подлетал, а так, на пару минут зависал надо мной, растянув сферу, а потом стягивал ее и удалялся куда-то на запад. Я научился отличать его от других жонглеров по короткому хоботку и манере складывать на брюшке среднюю пару лап и постукивать когтепальцами одной лапы по другой, как это делают иногда люди, когда задумываются о чем-то. Я не знаю, чего он хотел, он просто находился рядом некоторое время, потом улетал. Другие жонглеры тоже останавливались надо мной иногда поодиночке, иногда компаниями, но все они немного отличались от моего жонглера, кто размером, кто толщиной светлых линий на шкуре, а в основном поведением – некоторые подлетали поближе, другие держались подальше, кто-то прижимал лапы к телу, как бы с опаской. Но и они, повисев надо мной некоторое время, улетали внутри оранжевых сфер, и я опять оставался один.

Когда наступила первая зима, я впал в отчаяние. Все живое ушло в воду.