Умирающая планета - Наталья Александровна Новикова Страница 4

Голос повторял одни и те же слова, и мне захотелось взглянуть, кто же стал моим собратом по несчастью в этой неудобной деревянной камере. Я поворачивал голову вправо и влево, заглядывал в узкие щели, но никого не видел. Я хотел заговорить с ним, но мог лишь шипеть – жажда раздирала мне горло.

«Я умираю», – продолжал мой невидимый сосед.

«Держись, приятель! Они не получат нас. Не так, как рассчитывают». Если бы только он меня сейчас услышал.

Тот, другой, замолчал на несколько долгих мгновений. А потом сказал то, чего я никак не ожидал.

– Я услышал тебя. Ты назвал меня… приятелем? Кто ты?

Я был уверен, что не произносил свою фразу вслух. Я только подумал, что хотел бы сказать её. Голос продолжал:

– Ты не узнаёшь меня?

Как я должен его узнать? Он – один из такаи, которых я знал?

– Кто такие такаи?

Он… отвечает на мои мысленные вопросы? Это не совпадение?

– Я слышу твой разум, обращённый ко мне. Ты слышишь мой. Но ты не мой собрат? Кого ты называешь такаи?

«Кто ты вообще и как пролез в мои мозги? Это всё из-за дряни, которую они мне вкалывают? Ты – сихр?!»

Я запаниковал и заёрзал в тесном ящике, стало трудно дышать.

– Я – Оилс, один из Тысячи. Как твоё имя?

Своего имени я не помнил. Только номер – они называли меня Двадцатым.

«Я… не помню. Меня называют Номером Двадцать».

– Двадцатым у нас был Сибил. Ты – не он. Ты из смертных?

«Что? Я из племени такаи. Я с другой планеты, меня держат здесь в плену. Ты тоже пленник?»

Пауза.

– Ты – смертный. Как ты можешь слышать меня?

«Да кого это «меня»? Ты сам пролез в мои мозги и теперь не понимаешь, как?»

– Я – один из Тысячи. Когда-то мы пришли, чтобы принести сюда жизнь. Каждый выбрал себе место в тёмной материи и образовал Сверхновую, на которой создал свой мир. Я не пленник, Номер Двадцать. Я – центр и самая суть этой планеты. И я умираю.

«Подожди… то есть ты – существо, которое читает мои мысли и которое где-то в ядре планеты?»

– Я и есть ядро планеты. Я образовал вокруг себя сферу, где само понятие пространства и времени неабсолютно. Но эта планета умирает – они убили её. Те, кто выжег её леса и осушил реки. И я умираю вместе с ней.

Я никак не мог понять то, что услышал. Существо, которое старше заключено внутри планеты? Оно спрашивало обо мне и других – ниббах, которые уничтожили порождённую им планету.

И я рассказал ему о чудовищных деяниях ниббов. Рассказал о сихрах, о ночных вылазках и том, что я почти ничего не помню о своей жизни до плена. Ничего, кроме неё. Я рассказал ему о Бетти. Каким-то чудом эта вколотая дрянь не вытравила из моего мозга воспоминания о ней, но она заточила мой ум.

На своей планете я часто слышал то, чего не слышали другие. Я понимал, на какую ногу захромает конь, хотя он только невнятно бормотал, а я определял в его интонациях закономерность – мелодию, если хотите, и понимал, в каком месте у него появилась боль. Меня переполнял восторг, когда я вслушивался в урчание кошек и чувствовал что-то, что они, как мне кажется, сообщали всем нам – умиротворение и покой. Мой дед входил в круг старейшин и был шаманом, – думаю, это понимание у меня от него. Отец тоже чувствовал животных, но мы никогда не говорили об этом. Я просто видел, что он понимает их и знает, чем именно им помочь.

Так что, пока ниббы кололи меня, я начинал улавливать голос Оилса, только поначалу не мог разобрать слов, и всё думал, что это гудение или «голос утопленника». А потом смог услышать его, и у меня появился собеседник, с которым я коротал день, закрывая глаза от света и сжимаясь в деревянном ящике.

Мы проговорили, используя наши разумы, до заката дневной звезды, а ночью меня снова отвезли на вылазку. На этот раз всё прошло не так гладко: такаи метали в нас сюрикэны, и один из них вонзился в спину сихра, шедшего впереди меня. Паук продолжил идти, но наездник на его спине вскрикнул и отклонился назад. Я в один прыжок поравнялся с раненым и повернул к нему голову. Такаи озирался вокруг и кричал. Я знал, что его грудь и живот не были защищены доспехами из лавы в тех местах, где соприкасались с сихром – я подметил это, когда наблюдал за тем, как меня подсоединяют. Лезвие сюрикэна рассекло ремень, привязывавший такаи к сихру, и поранило его живот. Взгляд такаи был осмысленным, он явно пытался освободиться от второго ремня. Один из надсмотрщиков подскочил к нему, развернул его сихра с помощью специального шеста и повёл куда-то назад.

Позже, сидя в грузовом отсеке по пути назад, я обдумывал случившееся, продолжая смотреть глазами сихра и чувствовать его телом. Почему раненый наездник вдруг перестал быть частью своего сихра? Возможно, боль была настолько сильной, что он смог отсоединиться? Я должен попробовать сам.

Пока светила дневная звезда, у меня было время подготовиться. Мне удалось отделить маленькую щепку от своего ящика, и я расковырял рану под ногтем большого пальца левой ноги: это было место, скрытое обувью, которую не снимали, когда подсоединяли меня. А значит, не могли заметить кровоподтёка. Пока я возился, щурясь и сдерживая стоны, Оилс рассказывал мне о своём народе.

Они зовутся Тысячью и путешествуют по галактикам, создавая новые миры. Предпочитали творить в уединении, не слыша других голосов. Такова их природа – для созидания необходима тьма, тишина и сияние горячей звезды. Оилс сейчас не умирал в моём понимании этого слова – он собирался переродиться и улететь в другое созвездие, начать всё сначала. Мёртвой планете он уже не мог помочь.

Они пришли вместе с сумерками. Облачили мою спину, ноги и руки в доспехи из лавы. Израненный палец к тому времени уже опух и ныл тупой болью. Меня соединили с сихром.

Как только ремни