Дэвид Вебер - Война и честь (Война Хонор) Страница 40

— Чего я заслуживаю, а чего не заслуживаю, очень мало влияет на то, что происходит на самом деле, Елизавета, — сказала она. Голос у нее оставался спокойным и ровным, хотя она чувствовала напряжение в длинном гибком теле Нимица, застывшего у нее на плече. — А также никак не влияет на причиняемый мне тем временем ущерб.

— Видимо, так, — согласилась Елизавета. — Но если ты сейчас сбежишь на Грейсон — они победили. Хуже того, все будут знать, что они победили. И, кроме того, — голос её стал тихим, и вдруг показалось, что её идеально прямая спина чуть ссутулилась, — особой разницы всё равно скорее всего не будет.

Хонор снова открыла рот, потом закрыла. И не потому, что решила прекратить бессмысленный спор. Она боялась, что Елизавета права.

Все в парламенте — как в палате лордов, так и в палате общин ясно сознавали, что именно сделали с Хонор, но это не имело никакого значения. За статьей Хейеса быстро последовало развернутое журналистское расследование по горячим следам, и этот “заслуживающий уважения” комментарий стал первым выверенным, хитроумно продуманным залпом тщательно спланированной кампании. То был первый дротик пикадора, посланный искусной рукой, и поскольку правительство Высокого Хребта представляло собой альянс множества партий, идеально срежиссированные атаки обрушились сразу со всех сторон. Мантикорская публика привыкла к шумной грызне между партийными органами, группировками и лидерами, но в этот раз межпартийные границы казались размытыми. Нет, не так. Ситуация как раз осложнялась тем, что расхождения во взглядах обозначались четче, чем обычно... и все до единой партии, за исключением центристов и лоялистов, выступили единым фронтом. Осуждение было выражено по всему традиционному политическому спектру, и это придало всей кампании в глазах широкой общественности опасно правдоподобную иллюзию законности. В самом деле: столько людей столь различных политических пристрастий никогда бы не пришли к согласию, если бы не считали обвинение бесспорной и очевидной истиной!

Сначала в “Лэндинг Гардиан” появилась колонка за подписью Регины Клозель, рупора мантикорской либеральной партии. Клозель почти пятьдесят стандартных лет работала журналистом... и более тридцати пяти — тайным агентом влияния либеральной партии. Она поддерживала реноме репортера и якобы независимого политического обозревателя, но в профессиональных журналистских кругах все знали её как одну из ключевых фигур либеральных кампаний. В тех же кругах она пользовалась всеобщим уважением за свои способности, несмотря на то, как она подчиняла их интересам идеологии. Практический результат для них важнее, чем следование принципам, с горечью подумала Хонор.

В данном случае важна была её широкая популярность. Она была постоянным участником четырех голопрограмм различной тематики, её колонки печатались в восемнадцати основных и десятках второстепенных информационных изданий, и ее непринужденная доступная речь и спокойная доброжелательная манера поведения перед камерой завоевали ей широкую читательскую и зрительскую аудиторию. Многие ее читатели и зрители не были либералами. Среди них очень часто встречались как раз центристы, которые внимательно следили за её выступлениями, ибо она казалась им убедительным примером того, что даже человек с неприемлемыми политическими мотивами может иметь мозги. Ее хорошо продуманные и мастерски преподнесенные аргументы заставляли прислушиваться даже тех, кто был с ней не согласен, а уж на тех, кто заведомо склонялся к ее позиции, высказывания Регины производили неизгладимо яркое впечатление.

Она относилась к числу весьма немногих политических журналистов не центристской ориентации, которые в свое время не обрушились на Хонор из-за дуэлей с Денвером Саммервалем и Павлом Юнгом. Хонор не совсем понимала почему — ведь либеральная партия официально боролась за искоренение дуэлей. То был один из немногих пунктов их официальной программы, с которым она была склонна согласиться, несмотря на репутацию кровожадной психопатки. Вторым пунктом была ликвидация торговли генетическими рабами, но дуэльный кодекс лично у нее вызывал более бурный внутренний протест. Если бы дуэли были запрещены, Пол Тэнкерсли был бы жив... и Хонор не пришлось бы прибегать к этому варварскому обычаю, чтобы наказать людей, спланировавших его смерть. Другого способа у нее просто не было. Хищник же, обитавший в ее душе, считал дуэльный кодекс весьма разумным и полезным — при определенных обстоятельствах, — и это было еще одной причиной, по которой она предпочла бы добиться запрещения дуэлей. Ей было неприятно думать, что она не может полностью доверять себе в этом вопросе.

Согласно информаторам Вильяма Александера, самая вероятная причина тогдашнего молчания Клозель была очень простой: она многие десятилетия ненавидела клан Юнга. В этой ненависти явно было много от идеологической антипатии, но, похоже, примешивалась к ней и сильная личная составляющая. Следовало предположить, что её нынешний альянс с Ассоциацией консерваторов также должен быть ей неприятен, но никто бы не догадался об этом, глядя, как умело играет она порученную роль.

Она ни единым словом — Боже упаси! — не задела ни Хонор, ни Белую Гавань. Более трети объема материала она посвятила осуждению Хейеса за привычную низкопробность его постоянной колонки слухов, вторую треть — призывам к коллегам-журналистам не делать поспешных выводов на основании столь сомнительного источника. А затем, продемонстрировав профессионализм, честность, иронию, всепоглощающую симпатию к жертвам подлости недобросовестного сплетника, посвятила оставшуюся треть приданию инсинуациям Хейеса убийственного налета правдоподобия.

Хонор до сих пор слово в слово помнила последние абзацы той кинжально острой статьи.

“Само собой разумеется, частная жизнь любого гражданина нашего Королевства, каким бы выдающимся он ни был, должна оставаться таковой — то есть частной. Что бы ни происходило между двумя взрослыми людьми по взаимному согласию, это их дело, и ничье больше, и всем, кто работает в прессе, нельзя забывать об этом, пока мы наблюдаем за развитием нынешней истории. Кроме того, всем нам надлежит помнить о крайней сомнительности источника этих предварительных, абсолютно не подтвержденных обвинений.

Но, в то же самое время, пусть это и неприятно для кое-кого из нас, существует ряд вопросов, которые обязательно должны прозвучать. Все нелестные предположения необходимо изучить, пусть даже лишь для того, чтобы отвергнуть их. Мы превратили наших героев в иконы. Мы вознесли их до недосягаемых высот нашего уважения и восхищения за мужество и профессионализм, сполна проявленные ими в суровой битве с врагами, стремившимися уничтожить всё, во что мы верим. Каков бы ни был финал этой истории, он никоим образом не сможет обесценить огромный вклад в войну против хевенитской агрессии, внесенный мужчиной, который командовал Восьмым флотом и поставил на колени военщину Народной Республики, или женщиной, чей беспримерный героизм и тактическое мастерство снискали ей прозвище “Саламандра”.

Но при всем при том, достаточно ли только мужества и мастерства? Какие требования следует предъявлять к героям, которых мы сделали еще и политическими лидерами и государственными деятелями? Можно ли преуспевание на одном поприще считать за способность достичь совершенства в ином, совершенно другом виде борьбы? Если говорить о таких фундаментальных понятиях, как характер, верность слову и честность по отношению к людям, сыгравшим важную роль в твоей жизни, — чем оборачивается военный героизм, проявляясь в обычной человеческой жизни?

Больше всего меня беспокоят люди, которые настаивают на том, что можно увидеть великое в малом. Что выбор, который мы делаем, и решения, которые мы принимаем в личных вопросах, есть истинное отражение нашего выбора и занимаемых нами позиций на уровне общественном. Что в той степени, в какой мы соответствуем — либо не соответствуем — критериям наших внутренних, личных правил и ценностей, в той же степени мы способны успешно нести груз общественных забот — или шататься под их бременем.

Какую же оценку можно дать происходящему? Что мы скажем по поводу обвинений, которые прозвучат неизбежно: любой общественный деятель, любой политик, аналогичными просчетами загнавший себя в подобное двусмысленное положение, проявляет прискорбную нехватку здравомыслия, недопустимую для человека, на котором лежит ответственность за планирование политики и будущего Звездного Королевства Мантикора? Сейчас еще рано — слишком рано — принимать поспешные решения по любому из этих волнующих нас вопросов. Более того, хочется отметить, что сейчас слишком рано даже задаваться подобными вопросами, ибо до сих пор нет подтверждения тому, что уродливые слухи содержат в себе хотя бы крупицу истины.