Генри Олди - Куколка Страница 43

Лишь пластический хирург при помощи меддиагностера сумел бы определить, что все это – «висяк». При необходимости украшения ликвидировались за полчаса, не оставляя следов на коже.

Фаруд не сразу узнал в экстравагантной диве Юлию Руф.

– Ситуация под контролем? – спросила она.

Вехден кивнул. Он не ожидал, что Юлия лично явится на операцию.

– Капсула А-6 в нашем распоряжении.

– Хорошо. Антоний, давай…

Антоний, шеф охраны госпожи Руф, одернул рубаху. Он не произнес ни слова, но из мобиля вылез третий пассажир: сутулый дылда в костюме-тройке. Костюм висел на нем мешком, как если бы дылда привык к другой, менее изысканной одежде. Потоптавшись на месте, он молча двинулся в павильон.

Робот, понял Фаруд.

Возле капсулы А-6, повинуясь неслышному приказу, робот остановился. Свесив длинные руки, он смотрел в пол. Чувствовалось, он может так стоять, пока не обессилеет и не упадет. Но вскоре дылда зашевелился. Снял пиджак; уронив одежду на пол, взялся за пуговицы жилета. Стараясь не касаться робота, Фаруд откинул крышку капсулы. «Лежбище», как арт-трансеры называли рабочее место, устилала плесень – свежая, сизая, будто оперение дикой утки.

Антоний достал из кармана шортов короткую трубку, суженную на концах. Направив ее на плесень, он резко повернул кольцо в средней части трубки. Тонкий луч ткнулся в хлопья куим-сё, выписывая загадочные иероглифы. Там, где луч касался плесени, она приобретала цвет спелого инжира.

Спектр и характер излучения оставались загадкой. Ответ знали только в лабораториях Юлии Руф. Но Фаруд и не собирался вникать в суть научных открытий. Ему хватало главного: модифицированная плесень, в отличие от обычной, способна зафиксировать особый род записи.

То, что считалось невозможным в принципе.

Антоний закончил обработку и спрятал трубку в карман. Дылда-робот к этому времени разделся догола и взялся за край капсулы. Он неуклюже полез внутрь; долго ворочался, умащиваясь. Тяга к комфорту была здесь ни при чем. Робот слушался беззвучных команд – хозяин требовал, чтобы раб погрузился в плесень целиком.

Дыханию куим-сё не мешала.

Когда поза робота удовлетворила помпилианца, он отошел на шаг назад, предоставив вехдену действовать.

– Процесс записи вам хорошо известен?

Вместо ответа Фаруд набрал простую комбинацию на пульте управления капсулой. Крышка захлопнулась, сбоку засветился «плоскун» – экран контроля менталообразов.

– Вот и весь процесс. Теперь ждем.

Из любопытства он бросил беглый взгляд на экран. Хотелось узнать, как выглядит пси-состояние робота, переведенное в форму изображения. Почти сразу Фаруд пожалел, что уступил минутной слабости. Оторвать глаза от «плоскуна» оказалось гораздо труднее, чем думалось вначале. Экран не показывал ничего, мерцая ровным голубоватым светом. Но взгляд погружался в голубизну без остатка, как жертва – в трясину. Вехден падал, растворяясь по пути в бездну, словно он был не личность, не Фаруд Сагзи, а набор питательных веществ, всасывающихся в едкую, кислотную, ядовитую кровь…

– Отвернитесь!

Юлия схватила его за плечо и с силой развернула прочь от экрана.

– Эта штука отключается?

– Да.

– Вырубите ее немедленно! Я забыла вас предупредить…

Фаруд с нескрываемой радостью отключил контроль менталообразов. Потом они еще около часа стояли и ждали. Робот квасился в фиолетовой плесени. Антоний поминутно одергивал рубаху – наряд его раздражал. Вехден и помпилианка молчали, глядя друг на друга.

– Хватит, – подвела итог Юлия. Блеснув спиралями, язык женщины облизал губы, сплошь украшенные металлом. – Время пошло. У вас есть двадцать четыре часа, Сагзи. По истечении этого срока куим-сё распадется. Дерзайте!

Вехден улыбнулся, впервые за вечер.

– Сперва я сожгу модифицированную плесень. Всю, кроме той, что унесу отсюда в медальоне. И заправлю капсулу свеженькой куим-сё.

– Зачем? – удивился Антоний.

Помпилианцу хотелось побыстрее убраться из павильона.

– Затем, что вы – богатенький придурок, который решил записать свои эротические грезы. Я обещал Жорину копию. Пока я меняю плесень, рекомендую хорошенько представить, что именно вы станете записывать.

– Не вздумайте увильнуть, Антоний! – вмешалась Юлия. – Это гарантия правдоподобности. Мне всегда хотелось узнать, в каких позах вы представляете меня, когда дежурите под окном. Сагзи, включите экран!

Она подумала и с грустью вздохнула:

– Нет, Антоний. Меня представлять нельзя. Меня здесь вообще не было.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ПУЛЬЧИНЕЛЛО ХОЧЕТ УЖИНАТЬ

Он вынырнул на поверхность бытия, судорожно хватая ртом воздух. В памяти рыбинами, угодившими в силовой невод траулера, бились видения: Фаруд, Юлия, робот в капсуле с плесенью…

Он все помнил.

Все.

Но сейчас виденьям была грош цена!

В двух шагах от него дергался клетчатый богомол Кавабата. Словно в эпилептическом припадке, сучил передними лапками, сухими и шустрыми. Подпрыгивал, как если бы пол, раскалившись, жег пятки сквозь подошвы лаковых туфель. Крошка Яцуо чудом ухитрялся оставаться на ногах. Глаза психира были плотно зажмурены, лицо шло рябью – не лицо, а миска с водой под ливнем.

Он напоминал разладившегося андроида.

В другой ситуации картина вызвала бы брезгливую жалость. Но где-то там, в свихнувшемся мирке, заключенном в голове желтолицего человечка, насмерть схватились гард-легат Гай Октавиан Тумидус и психир Яцуо Кавабата. Колонны прорастали сквозь ширмы, клинки звенели о щиты, горячая кровь пятнала черты, искаженные злобой. Бой продолжался. Бойцы бросали в мясорубку последние резервы пси-клонов, перемалывая самих себя в кровавый фарш. Смотри, малыш: дело идет к завершению…

Гай его освободил. Хозяин – раба.

А сам остался: драться.

– М-мразь! – язык слушался плохо. Зато ноги несли тело в нужном направлении, не спрашивая разрешения у труса-разума. – Г-головорез поганый! Уб-блюдок!

Под туфлей что-то брякнуло. Трость. Увесистая трость с набалдашником в форме сжатого кулака. Прежде, чем рассудок успел принять какое-либо осознанное решение, трость оказалась у Лючано в руках. Обретя собственную, неподвластную здравому смыслу волю, руки шли по дуге вверх, занося оружие для удара.

– Я сейчас, Гай… я здесь…

Он бормотал, как в бреду. Не понимал, что делает. Волна бешенства накрыла пловца. Пена ненависти, шкворча ветчиной на раскаленной сковороде, кипела на гребне. Свобода началась с первобытной, пещерной, святой дикости. Кулак, отлитый из металла, угодил в висок ядовитого насекомого. Брызнуло красным, психир молча рухнул сперва на колени, а там – и на бок.

Шагнув ближе, Тарталья в исступлении молотил тростью тело, вздрагивающее на полу. Проклятый таракан! Раздавить паразита! Уничтожить! Жук-мозгоед!..

«Умри! Умри!! Умри!!!»

И психир умер.

Ярость застилала взор багровой пеленой. Кровь на полу, на трости, на руках. На одежде. На снимках, украшавших стену. Лица гитаристов – в темных брызгах. На клавиноле, испачкав блок управления – кровь. Сколько же ее оказалось в этом сухоньком на вид человечке!

Входная мембрана…

Психир оставил дверь открытой!

Лючано ринулся прочь из студии. Юлия? Потом. Вернемся, приведем помощь. Местную стражу, полицию, охранников-помпилианцев – кого-нибудь. Главное – вырваться! Хрипя, он вывалился в коридор. Стены – практичный и негорючий керамопласт «под камень». Тусклый свет панелей на потолке. Направо? Налево?

Где выход?

Секунда колебаний растянулась на века. По левую руку от беглеца шагов через десять проход упирался в типовую мембрану. Чутье подсказывало, что мембрана заблокирована. Два раза подряд судьба не улыбается. По правую же руку коридор плавно изгибался, не позволяя увидеть – что за поворотом.

Шаг. Другой. Третий. На этом путь закончился: в стене возник овальный проем, и из него выдвинулся человек. Без «стрекозиной» маски, с открытым лицом. Присмотрись Лючано внимательнее, наверняка узнал бы похожего на йети гитариста. Но присматриваться было некогда. Хватило мимолетного взгляда: камуфляж со множеством карманов, рейнджерские ботинки…

Враг!

Отчаянно завопив, в прошлом – раб, а теперь – свободный человек, Лючано замахнулся окровавленной тростью. Гитарист отшатнулся, удар металлического кулака пришелся ему в плечо. Следующий взмах завершился неудачей: пудовая гиря, натуральная и твердая, врезалась свободному человеку в ухо. Его сбили с ног, отобрали трость, больно пнули по ребрам, завернули руки и скрутили за спиной. Запястья стянула жесткая петля.

В проеме уже стоял второй захватчик: барабанщик.

Голова гудела, ухо пылало огнем. Ломило вывернутые плечи. Музыканты-террористы принялись орать – не на беглеца, а друг на друга. Тарталья не понимал ни слова. Кричали вроде бы на вехденском. В глаза бросился нитяный пояс с тремя узлами, хорошо видимый под расстегнутой курткой барабанщика – и сомнения отпали окончательно.